Рой Хоббс поскреб стекло ногтем большого пальца, потом чиркнул спичкой и, прикрыв вспыхнувшее пламя сложенной ладонью, подержал его у окна нижней полки. Поняв, что они едут в туннеле, он уже не удивлялся тому, что его отражение смотрит на него, держа над головой желтый огонек. Как только поезд вытянул свой длинный хвост из гремящего туннеля, стоящее на коленях видение исчезло, и Рой почувствовал, как его распирает ощущение свободы при виде залитых лунным светом Западных гор, теснящихся на фоне уходящей ночи. Небо прорезали всполохи летних молний, хотя все еще стояла весна. Он снова лег, опершись на локоть, спать не хотелось, несмотря на мерное покачивание вагона. Рой смотрел на убегавшую назад землю и с затаенным нетерпением мечтал увидеть Миссисипи, до которой оставалась еще тысяча миль.
Часов у Роя не было, и он, посмотрев в окно, увидел, что близится рассвет. Он уже не отрывался от окна, и перед его глазами проплывал белый фермерский дом с покосившимся крылечком, одиноко стоящий под лунным светом, а перед ним — тощий и длинноногий мальчишка. Услышав свисток паровоза, он посылает сверкающий мяч кому-то, кто прячется в тени дуба, и тот мгновенно отбивает мяч назад. Парнишка разворачивается и снова посылает мяч обратно. Рой закрывает глаза, чтобы не видеть этой сцены. Если она и не настоящая, то все равно он иногда представлял себя именно таким, как во сне, избавиться от которого ему никак не удавалось, хотя он проснулся от него очень давно. Ему снилось, что он стоял ночью в незнакомом поле с золотым бейсбольным мячом в ладони, и мяч становился все тяжелее, а Рой не знал, что с ним делать, держать или бросить. Но когда он решился, мяч был уже слишком тяжелым, чтобы поднять его или дать ему упасть (ну кому нужна такая глубокая лунка?), поэтому Рой передумал и не выпустил его из руки. Мяч стал легким, как пух, и превратился в белую розу, которая рвалась на волю и почти выпорхнула в воздух, только он уже поклялся никогда не выпускать ее.
На заре хлынул дождь, и ветер бросал в лицо Рою струи дождя, ослеплявшие его. При виде скатывающихся по стеклу капель ему захотелось пить, а от жажды проснулся голод. Не вставая с полки, он потянулся за одеждой, чтобы поспеть первым к завтраку в вагоне-ресторане, заказать и поесть наедине — иначе Сэм обязательно начнет говорить ему, что и как делать. Рой стянул с себя серый спортивный свитер и тренировочные брюки, которые надел вместо пижамы на случай крушения, если не будет времени одеться. Сунув голову и руки в рубашку, он вытащил брюки от своего лучшего костюма, выгнулся, задрал ноги и начал натягивать штаны, но попал в одну штанину, и ноги застряли в ней. Покрякивая от натуги, он вертелся и так и сяк, пока не ухватился за манжету брючины. Потянув ее вниз, Рой с облегчением выдохнул, высвободил ступни и надел брюки. Спустив ноги, он пристегнул носки к подвязке, завязал шнурки, надел галстук и пиджак.
Нагнувшись, Рой заглянул под нижнюю полку в поисках своего футляра для фагота. Он лежал на месте, но Рой все же открыл его. Впрочем, он тут же быстро захлопнул футляр, потому что к нему подошел Эдди, проводник.
— Привет, маэстро. Что играем сегодня?
— Это не музыкальный инструмент. — Рой объяснил, что это одна штука, которую он сделал сам.
— Животное, овощ или минерал?
— А, так, просто одна практичная штука.
— Кузнечик[1]?
— Нет.
— Острога?
— Нет.
— Дай подумать. — Эдди, прикрыв глаза ладонью с длинными пальцами, размахивал в воздухе другой рукой. — Все, догадался — удочка, ружье и лопата в одном предмете.
Рой рассмеялся:
— Далеко до Чикаго, Эдди?
— Чи? О, далеко-далеко. Пешком я бы не пошел.
— А я и не собираюсь.
— Почему Чи? — спросил Эдди. — Почему не Новый Орлеан? Такой пьяный и совсем французский город.
— Никогда там не был.
— Или этот жаркий гористый городок Сан-Франциско?
Рой покачал головой.
— Ну почему не Нью-Йорк, колосс из колоссов?
— Когда-нибудь съезжу туда.
— А где ты был?
Рой растерялся:
— Буа.
— А, эта грязная каменоломня.
— В Портленде, в раннем детстве.
— В Мэне?
— Нет, в Орегоне, там, где проводят фестиваль роз.
— Орегон — это место, куда направляются беженцы из Миннесоты и Дакоты?
— Не знаю. Я еду в Чикаго, там «Волчата».
— Львы и тигры в зоопарке?
— Нет, бейсболисты.
— А, бейсбол… — Эдди прикрыл рот рукой. — А ты один из них?
— Надеюсь стать.
Проводник низко поклонился:
— Мой герой. Позволь поцеловать твою руку.
Рой невольно улыбнулся, хотя проводник немного раздражал и настораживал его. Он забыл спросить Сэма, когда давать ему на чай, утром или вечером, и сколько? Поскольку денег было в обрез, Рой взял за правило не спрашивать ни о чем, но накануне вечером Эдди подложил ему под голову подушку, а когда он пустился на поиски мужского туалета, Эдди взял его за руку и подвел к нему. Нужно было дать ему дайм или ограничиться глупым «спасибо», как сделал он? Рой будет рад, когда путешествие закончится, хотя, конечно, ему страшно не хотелось остаться одному в таком месте, как Чикаго. Без Сэма у него задрожат ноги, и он не сможет спросить самые простые вещи, вроде того, как пройти туда-то, или понять, куда идти дальше, когда бросишь монету в метро.
Рой с трудом побрился, обрезавшись два раза, и использовал одно тонкое полотенце, чтобы вытереть руки, лицо и шею. Потом вытер бритву и зубную щетку. Иначе пришлось бы просить другую и тем самым увеличить счет. Судя по разгорающемуся за окном свету, было около половины шестого, но сказать точно Рой не мог, так как недавно они покинули Горное время и потеряли, — нет, нагнали — да, потеряли час, Сэм называл это двадцатитрехчасовым днем. Рой убрал бритву, зубную щетку и карманную расческу в замшевый мешочек с затягивающимся шнурком, скатал его покомпактнее и положил в карман пиджака. Миновав длинный спальный вагон, он вошел в вагон-ресторан и с удовольствием позавтракал бы, потому что от запаха еды у него начались спазмы в желудке, но за столиками сидели официанты в рубашках с коротким рукавом и вязаных остроконечных шапочках и, обмениваясь шутками, ели копченую селедку с картошкой. Рой быстро пробежал через вагон с большими окнами, где сейчас не было ни души, через несколько спальных и пассажирских вагонов с сидячими местами, через бар, потом еще через несколько сидячих вагонов, пока не оказался в последнем; там, во мраке задернутых штор, среди спавших повсюду людей, спал и Сэм Симпсон. Прошлым вечером Рой умолял его взять полку, но тот своим приятным голосом возразил: «Возьми койку, малыш, тебе предстоит показать, как ты умеешь обращаться с мячом, когда мы доберемся до города, а где я буду спать, не имеет значения».
Сэм лежал на спине, и казалось, будто жизнь покинула его, хотя он равномерно похрапывал. Прервать этот звук, не будя Сэма, как однажды обнаружил Рой, можно было лишь посвистев на манер скета[2]. Голова Сэма покоилась на сложенной подушке, а тощие ноги без ботинок свисали с подлокотника двойного сиденья, которое он добыл себе благодаря тому, что поначалу второе место занимал пассажир, сошедший по пути. Сэм легко приспосабливался к любым условиям, потому что главным условием комфорта для него была полная плоская фляжка, поэтому удивляло только то, что он так высоко задрал ноги. Сэм часто говорил, что никогда не умрет от жажды, хотя при этом в присутствии Роя никогда не забывал добавить, что никому не желает умереть от пьянства. Сейчас он, по-видимому, спал, и его острый нос был повернут в ту сторону, откуда тянуло густым ароматом «Дамы счастья»[3], с которой, прежде чем заснуть, он провел счастливое время. Его сморщенные пересохшие губы улыбались в предвкушении волнующего поцелуя, хотя в сумраке вагона, при жидком свете лампочки под потолком, со своим комичным, изборожденным складками, обросшим щетиной лицом, он походил не на любовника, а на старое замызганное пугало. Проходивший мимо проводник, заметив, как Сэм во сне морщит нос, сделал вид, будто почуял вонь, и смешно повел носом. Рой неодобрительно насупился, но Сэм только что пережил во сне счастливый поворот судьбы, и выражение его лица изменилось. Из глаза вытекла слеза и медленно скатилась по щеке. Решив не будить Сэма, Рой ушел.
Он вернулся в пустой салон-вагон, сел там с журналом на коленях и задумался, стоило ли затевать эту поездку, когда в вагон вошел озабоченный Эдди и сунул ему пару красных игральных костей.
— Сравни-ка их, — сказал он. — Глазам своим не верю.
Рой повернул кости так, чтобы на него смотрели одни и те же числа.
— Они одинаковые.
— Теперь покатай их.
