Карсон Маккаллерс
Отражения в золотом глазу
Carson McCullers
Reflections in a Golden Eye, 1941
Посвящается Аннемари Кларак–Шварценбах
Как уныла и однообразна жизнь военного городка в мирное время! И не то чтобы здесь вообще ничего не происходило, но происходит все время одно и то же. Скучна и незамысловата сама планировка городка: громоздкие бетонные казармы, ровные ряды однотипных офицерских домиков, спортивный зал, часовня, поле для гольфа, плавательный бассейн — все строго по стандарту. Но, пожалуй, главная причина здешней скуки — это переизбыток свободного времени и самодостаточность армейской жизни, да и ее специфическая безответственность. От человека, попавшего в гарнизон, требуется всего лишь одно: шагать в ногу с остальными. И все‑таки иногда и в гарнизоне случается кое‑что из ряда вон выдающееся. Несколько лет назад в военном городке одного из южных штатов было совершено убийство. В трагедии оказались замешаны два офицера, солдат, две женщины, слуга–филиппинец и лошадь.
Солдата звали Элджи Уильямс. После обеда его часто можно было видеть на одной из скамеек, что стоят вдоль дорожки перед казармой. Место здесь уютное — от растущих рядами молодых кленов падают прохладные, отзывающиеся на малейшее дуновение тени. Прозрачно–зеленые весной листья c приходом лета грубеют и темнеют, а поздней осенью полыхают золотом. Рядовой Уильямс частенько сидел здесь, дожидаясь сигнала к ужину. Он был молод и неразговорчив, в казарме у него не было ни врагов, ни друзей. Его округлое загорелое лицо выражало по–детски безмятежную внимательность. Полные красные губы, падающие на лоб каштановые пряди. В глазах, редкого золотисто–карего цвета, было что‑то от кроткого животного. На первый взгляд рядовой Уильямс выглядел грубоватым и неуклюжим, но впечатление было обманчивым — он двигался с бесшумной ловкостью зверя или вора. Нередко его внезапное появление пугало солдат, которым казалось, что они одни. Руки у него были маленькие, пальцы тонкие, но очень сильные.
Рядовой Уильямс не курил, не пил, не интересовался женщинами, не играл в азартные игры, в казарме держался поодаль от других солдат и оставался для них загадкой. Большую часть своего свободного времени он проводил в лесу. К гарнизону примыкал заповедник в двести квадратных миль, дикий и первозданный. Здесь росли гигантские вирджинские сосны, всевозможные цветы, попадались даже такие осторожные звери, как олени, кабаны и лисы. Из всех видов развлечений, доступных солдатам, рядовой Уильямс увлекался только верховой ездой: его не видели ни в спортивном зале, ни в плавательном бассейне. Никто не замечал, чтобы он когда‑нибудь смеялся, сердился или грустил. В столовой он трижды в день прилежно опустошал свою тарелку и ни на что не жаловался. Ночевал он в спальном помещении, где в два длинных ряда стояло четыре десятка коек. Спали солдаты беспокойно: в ночной темноте раздавались храп, ругань, сдавленные стоны. Рядовой Уильямс спал на удивление безмятежно. Лишь иногда с его койки доносилось негромкое шуршание конфетной обертки.
Однажды, на третьем году службы, рядового Уильямса отправили с поручением в дом капитана Пендертона. Случилось это так. Последние полгода рядовой Уильямс постоянно дежурил на конюшне — он прекрасно ладил с лошадьми. Капитан Пендертон позвонил дежурному сержанту с просьбой прислать ему солдата, и так как в это время почти всех лошадей забрали на маневры и в конюшне делать было нечего, выбор пал на рядового Уильямса. Капитан Пендертон задумал расчистить позади своего дома заросли и устроить там лужайку для пикников. Работы было на неполный день.
В половине восьмого утра рядовой Уильямс отправился к дому капитана. Стоял теплый солнечный октябрьский день. Рядовой Уильямс знал дорогу — он не раз проходил мимо этого дома, отправляясь на прогулку в лес. К тому же он знал капитана в лицо, и как‑то даже ненароком причинил ему неприятность. Полтора года тому назад рядовой Уильямс несколько недель пробыл вестовым у командира своей роты. Однажды вечером его лейтенанту нанес визит капитан Пендертон, и, подавая на стол, рядовой Уильямс умудрился опрокинуть ему на брюки чашку кофе. Кроме того, он часто встречал капитана на конюшне: в числе его подопечных была лошадь капитанской жены — красавец гнедой жеребец, лучший в гарнизоне.
Капитан жил на самой окраине городка. Его восьмикомнатный двухэтажный дом ничем не отличался от прочих строений по соседству, разве что им заканчивалась улица. С двух сторон к дому примыкал газон, а сразу за ним начинался заповедник. С другой стороны располагался дом майора Морриса Лэнгдона. Дома на этой улице стояли в один ряд, лицом к обширному вытоптанному пустырю, на котором до последнего времени играли в конное поло.
Когда рядовой Уильямс прибыл, капитан вышел из дома, чтобы лично растолковать ему задание. Следовало расчистить заросли молодых дубков и можжевельника, а на больших деревьях обрубить ветки на высоте человеческого роста. Капитан указал на могучий старый дуб метрах в двадцати от газона: расчищать до него. На пухлой белой руке капитана блеснуло золотое кольцо. Капитан был в шортах цвета хаки, длинных шерстяных носках и замшевой куртке. Резкие черты лица, напряженное выражение, застывший взгляд голубых глаз. Капитан не подал виду, что узнал рядового Уильямса, и нервным требовательным голосом отдал распоряжения. Он велел закончить работу сегодня же, и сказал, что придет к обеду.
Все утро солдат трудился не покладая рук. В полдень он сходил в столовую. К четырем часам работа была окончена — даже больше, чем велел капитан. У огромного дуба на границе участка форма была не совсем обычная: со стороны газона ветви росли довольно высоко, а со стороны леса опускались почти до земли. Не пожалев труда, солдат старательно отрубил все эти ветки. Кончив дело, он прислонился к сосне и стал ждать. Он не проявлял ни малейшего нетерпения и, казалось, готов был ждать до бесконечности.
— Что ты здесь делаешь? — раздался вдруг чей‑то голос.
Из задней двери соседнего дома выскользнула жена капитана и направилась к нему по газону. Солдат заметил ее сразу, но в сознании его она возникла лишь тогда, когда заговорила.
— Я только что из конюшни, — сказала госпожа Пендертон. — Феникса кто‑то лягнул.
— Так точно, мэм, — рассеянно отозвался солдат. Смысл ее слов дошел до него не сразу. — Как это случилось?
— А черт его знает! Наверное, какой‑нибудь мул или когда запустили к кобыле. Я была вне себя и искала тебя повсюду.
Жена капитана улеглась в гамак, натянутый между двумя деревьями у края лужайка. На ней были сапоги, грязные вытертые на коленях бриджи и серый свитер, но и в этой одежде она была красива. Ее лицо, обрамленное гладкими бронзовыми волосами с узлом на затылке, излучало безмятежность мадонны. Из дома вышла молодая негритянка с подносом, на котором стояла бутылка виски, стопка и стакан с водой. Госпожа Пендертон не принадлежала к числу трезвенников. Она опрокинула две стопки неразбавленного виски и запила глотком холодной воды. Больше она к солдату не обращалась, и он не стал расспрашивать ее о жеребце. Каждый из них словно забыл о существовании другого. Солдат стоял, прислонившись к сосне, и смотрел вдаль немигающим взглядом.
Осеннее солнце окутало молодую озимую траву на газоне светящейся дымкой и, пробиваясь в лесу сквозь поредевшие листья, украсило землю причудливым узором золотых пятен. Потом оно скрылось. Похолодало, подул легкий, но пронзительный ветер. Наступило время отбоя. Издали донесся отчетливый звук горна и отозвался в лесу затерявшимся глухим эхом. Приближался вечер.
В это время вернулся капитан Пендертон. Он оставил автомобиль возле дома и торопливо зашагал через двор, чтобы проверить, как сделана работа. Он помахал жене, отрывисто кивнул вяло вытянувшемуся перед ним солдату. Капитан оглядел расчищенное место, с досадой щелкнул пальцами, презрительно сжал губы и, устремив свои блекло–голубые глаза на солдата, очень спокойно проговорил:
— Рядовой Уильямс, вы все испортили. Весь смысл был в этом дубе.
Солдат молчал. Его круглое задумчивое лицо не изменило выражения.
— Я приказал расчистить только до этого дуба, — продолжал офицер, повышая голос. Он деревянной походкой подошел к дубу и указал на отрубленные ветки. — Ветви спускались вниз и закрывали лес, как занавес. Теперь все испорчено. — Его раздражение явно не соответствовало просчету солдата. На фоне высоких деревьев капитан казался маленьким и щуплым.
— Что прикажете делать? — спросил рядовой Уильямс после долгого молчания.
Госпожа Пендертон вдруг рассмеялась и, опустив одну ногу, качнула гамак. — Ты разве не понял? Собери ветки и прилепи их обратно.
