Наталья Арбузова - Продолжение следует

СОДЕРЖАНИЕ

Нестандартная женщина

Зеница ока

Перемена участи

Все страсти в гости будут к нам

Такие разные ведьмы

Компьютерные игры

Путаница

Тараканы на Брайтон Бич

Cottage club

Примерки

Кого весной не досчитались

Этот день свободы

Из ноосферы с любовью

Хорошо спланированное похищение

Флирт forever

Из ближнего зарубежья

Смертный грех

Стихи

Контакты:

E-mail: [email protected]

1.В недружественном мире

С городом можно такое сделать, что он станет вовсе бесчеловечным. Радиус Москвы от Новослободской на Дмитровское шоссе и раньше не блистал. Всё же старая Селезневка с банями, пожарной частью, дешевыми доходными домами, подворотнями, Антроповыми ямами был обмылком старого быта. Не авантажным, но занятным. А ЭТО ничему не подобно и не созвучно. Вроде страшного Юго-Запада: там жилые кварталы растянуты вдоль черных провалов, где и огонек редко мелькнет. Здесь замучил наглый розовый кирпич. Зданья встают из-за зданий, небо отнято. Вместо Селезневки гигантская просека с видом на театр советской армии, над которым стоит неподвижно заблудившееся облачко. Сейчас шевельнется и тут же исчезнет в пасти мегаполиса. Решетки, решетки – во дворы не войдешь. Травка кой-где постелена, на большем извиняйте. Скамеек не положено. Надя запрыгнула как кошка без разбега на ограду террасы перед дверьми офисов, нарочно наклонную, чтоб никто не взгромоздился. Сидит, балансирует ногами. Глаза как гвоздики. Дождь капает на бледный выпуклый лоб и прямые точно мочало волосы. Небось не сахарная. Небось жизнь не сахар. Бывало клянчишь: мам, дай сушечку. А мам глаза налила и молчит. Горбачевская антиалкогольная компания только ожесточила. Пили, пьем и будем пить. От перестройки осталась в памяти лишь нестандартная водочная посуда 0.33, как для фанты. Этой фантой одна наивная женщина однажды хотела попоить ребенка. Перевернула бутылочку, а соска возьми и растворись. Ну и шут с ней.

Свобода слова - единственное завоеванье перестройки. Тридцатилетняя Надя пользуется ею на все сто. Работает корректором-верстальщицей в очередном издательстве. Они появляются будто грибы-дождевики и вскоре, трухлявые, лопаются. Поет в различных тусовках, сильно ударяя по струнам гитары: мои друзья делают то-то и то-то, а я мертвааааа! Взрывы гремят в метро, извергается вулкан с трудно запоминающимся названьем Эйяфьятлайокудль, подползают друг под друга тектонические плиты. Ништяк, будем жить в таком мире. Не привыкать стать. Не любят – перебьемся. Домой идти незачем. Там соревнуются мать с отчимом, кто кого перепьет. Кто первый допьется до белой горячки. Сил у Надежды до чертиков. Ходит и ходит. Пойдем за ней – что увидим, то наше.

На двух работах – это как минимум. На одну зарплату не проживешь. Надо одеть Надежду, надеть одежду. У нас не тропики. Вообще-то она не совсем Надежда. В свой готский период сменила имя по паспорту на Гуслиану. Теперь игра надоела, и все, включая мать, зовут ее Надей. Она эпизодически работает без оформленья, на птичьих правах еще и в журнале. В журнальной редакции жаждут дотации. Дотацию обещают с условием: создать образ положительного героя современности. А где его взять? разве тот молодой отец, что при прорыве плотины Саяно-Шушенской ГЭС за десять секунд до гибели успел позвонить жене на мобильник: хватай детей, беги в горы… что-то случилось… вода. В девяностом шлюзы прорвало, и нас затопило. Наш уровень был намного ниже, и мировая экономика учит, таскает нас за вихры, тычет носом в наши какашки. В поселке Черемушки на Саяно-Шушенской ГЭС дети у доски замолкают и учительница безмолвствует, пока с грохотом падает уровень воды в шлюзе – створ Енисея навис над головой. По английским законам мальчик с восьми лет считался мужчиной. При кораблекрушенье в шлюпки сажали женщин, детей, но не его. Теперь все герои – жизнь заставит. Такая жизнь, что страшно протрезветь. Да ладно. Лучше пойдем за Надеждой. Найдет надежду – поделится. У ней нюх.

НАДЯ (встревает): Еще какой! собачий. Голодать в детстве полезно – развиваются экстрасенсорные способности. Национальная идея - байда. Попробуйте-ка сформулировать общечеловеческую. Черт знает какие богатые американские сектанты - и зачем только корабль Мейфлауер не потонул – финансируют бесчисленные фильмы о вселенских катастрофах, прошедших и грядущих. Время от времени встает цунами, словно дьявол подымается со дна океана. Чувствую себя как солдат перед сраженьем, надевший чистую рубаху. Ежечасно готова предстать перед – кем? чем? – не знаю.

Я: Молчи, Гуслиана. Не бери на себя слишком много. Я хотела бы создать тебя красивой и задумчивой – верность правде не велит. Ты человек неровный, мятущийся. Живи, мучайся. Что- нибудь да получится. Талант растет из страданья.

НАДЯ-ГУСЛИАНА (не слушает, гнет свое): Они, может, и снизошли бы до меня, если б я им сказала – парни, вы гениальны. Одни просто не подходят под это определенье. А те, которые действительно способные – перед теми я робею. Глаза косят, вид жалкий. Вот такие пироги.

Я: Надя, а просто люди? они что, для тебя вовсе не существуют?

НАДЯ (в раздумье): Почему. Существуют, но для любви не подходят. Хочу равенства, а весы чуть дрогнут – и одна чашка заваливается хрен его знает куда. Равенства не бывает. И подобия тоже. Вот такая геометрия Лобачевского. Ничто ничему не равно и не подобно. Параллелей нет.

Я: Надежда, ты втягиваешь меня в нескончаемый спор. Выходит, ты несчастлива от собственных совершенств?

НАДЯ (упрямо): Выходит, так. Но я от них не откажусь. Что дано – не отнимешь.

2. Мать-перемать

Надина мать Галина вышла из дому, потому что свет погас. Май месяц, просветленная оптика сумерек – и бросается в глаза, какой темный, осклизлый у ней деревянный дом, от станции Нахабино минут пятнадцать ходьбы. Поджигали их, выживали, пытались купить участок. Не вышло. Галину подпоить ничего не стоит, но есть еще Надька – она хоть и не собственница, но прописана здесь. Приходится считаться. Дом осел, балкончик заломился набок, словно шапка набекрень. Двор весь истоптан, точно курами изрыт. А куры когда были – в девяностом! Галина оглядывается: где горит, где не горит. Если у других у всех горит – надо подсуетиться, отключить приборы, послать Толю разобраться. Если по всей улице темно – без них обойдется. Всех-то делов найти на полке свечку, пока еще видно. А если на всем свете? а? Галинин гражданский муж Анатолий уж стал рядом - со свечой, ровно в церкви. Говорит рассудительно: на той стороне горит, на нашей нет… пошли дальше ужинать. А сам медлит, глядит в чужое окно напротив, двадцать восьмой дом – там большущий телевизор. Шепчет мечтательно: НТВ… сериал начался. И весь ужас вечера без телевизора маячит перед обоими. Под телевизор обычно засыпают. Он светит всю ночь пустым синим экраном и гудит. Нейдут в дом, топчутся на крыльце с зажженной свечой. Без телевизора дом не в дом. Смотрят на новый бетонный столб. Наверху рога, как у татарина на шлеме. И путано-напутано индивидуальных проводов с автоматами. Отключится, если что. Вот тебе и что. По всей линии. А хорошо было заткнуть кусочком фотопленки старенький счетчик, чтоб не крутился. Да видно не одни они такие умные. РАО ЕС сообразило и осуществило капвложения в модернизацию. Всё знаем, все слова знаем. Спаситель наш телевизор, не оставляй нас в информационной пустыне. Мы уже одни не можем. Надька, та может, но она дома не живет. Спрашивать – на грубость нарываться. Пошли, Галя. Наливают при свече, и дольше века длится ужин, и течет давно не размороженный старенький холодильник «Бирюса».

3. Где живет Надежда

Я: Каждый охотник желает знать, где живет Надежда.

НАДЯ (парирует): Да кому я нафиг сдалась.

Я: Ты сдашься? как не так. Будешь защищаться до последней капли крови.

НАДЯ: Ни у кого подолгу не задерживаюсь. Бывает, сама уйду подобру-поздорову. Бывает, дадут чем-то подо что-то. Сейчас живу задарма у пенсионера Георгия, двухкомнатная хрущевка возле филевского парка. Квартира его покойной матери, свою роскошную отдал при разводе. Ему за шестьдесят, а далеко ли за шестьдесят – не говорит. По случайно оброненным фразам получается – здорово за шестьдесят. Человек-загадка. До сих пор запас валюты. Был шибко партийный, и сейчас еще шибко сознательный. У него какая-то болячка, гепатит «Це» или что. Так что мы врозь. Книжек у него навалом. Мне хорошо, а как ему – не знаю. В чужую шкуру не влезешь. Всё равно уходить придется. Нельзя его вечно поджаривать на медленном огне. Нечестно. Люди никогда не скажут правды по двум статьям: любовь и талант. Неравнодушен – не скажет, чтоб себя не унизить. Равнодушен – не скажет, чтоб меня не обидеть. То же самое с моими художествами. Хорошо – утаят из зависти. Плохо – утаят из жалости. Если спросишь напрямую – уклонятся от ответа. А внутренний слух не совпадает с внешним. Я своего голоса на диске не узнаю. Нужно ли кому то, что я делаю? это пропуск в тусовку или в бессмертье?