Василий Аксенов
Кесарево свечение
Ну, с чего начнем? С диалога, что ли? Почему бы нет? Немалые ведь вещи начинались с диалогов. Вспомним что-нибудь нетленное? «В ворота гостиницы губернского города Эн-Эн въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка…» И далее, в первом же абзаце, следует ни к чему не обязывающий диалог двух русских мужиков. В этом же абзаце мужики пропадают, чтобы никогда уже на страницах поэмы не появиться. Что из этого следует? Диалог возник просто для разгона, и результат получился замечательный: эва как бричка-то раскатилась, вихревой обернулась метафорой, «птицей-тройкой»!
Ничто не помешает нам собезьянничать, ни единый моралист! Итак, новенький, но уже сильно заляпанный вездеход «Нива» безнадежно буксовал в непролазной грязи на Энской лесной дороге. Теперь – диалог двух русских мужиков.
– Славка, куда ты зарулил? Тут уж и дух-то нерусский, и Русью тут не пахнет!
– По карте рулю. Ты карту читать умеешь? Видишь, пунктиром указано – пятнадцать км до дороги областного значения.
– Мы тут завязнем. Ты куда-то к половцам зарулил, к печенегам, в лучшем случае к веспам каким-нибудь, которые на барсучьем языке объясняются. Мы тут завязнем на хер и даже помощи не сможем попросить, je crois![1] На фиг ты с бетонки свернул?
– Вот уж не думал, что ты такой паникер, Герка! Знал бы, что ты такой паникер, лучше бы один поехал. Погоди, не надо толкать, не вылезай. Я ее сейчас раскачаю, сама, гадюка, потянет.
– Ни фига она не потянет. Ее засасывает. Болотные губы уже чавкают ее резиной! Мы с тобой в необитаемый край заехали. Что там такое клычет-то, клычет, вопиет? Что за мразь какая-то подхохатывает?
– Да просто волки стонут, Герка, не психуй. На волчью свадьбу мы с тобой ненароком заехали, только и всего. Ну, видишь – вытянула! Едем!
– Едем, но куда? В какой-то антимир въезжаем, Славка!
– Ты же знаешь, это спецзона. Мы тут восемьдесят км срезаем.
– Ты тут восемьдесят кг срежешь, лишишься товарища. Давай лучше повернем обратно.
– Ну, вот сейчас мы уже тонем. Но медленно. Одно колесо еще держится. Есть время осмыслить ж.п.
– Je n’sait pas ce que sa veut dire[2] – жопа, что ли?
– Жизненный путь. Давай, Герасим, вытаскивай цареубийственный кинжал, будем ветки резать. Давай, включай в. к ж.!
– Волю к жизни, что ли?
Теперь по законам темпоритма мы должны диалог этот прервать и представить читателю двух этих, неизвестно откуда взявшихся, героев. Что мы и делаем.
Два молодых москвича, лет, скажем, 26–27, Мстислав и Герасим, фамилии пока что неизвестны, рано утром покинули столицу и отправились на «Ниве», принадлежавшей их молодой капиталистической компании, куда-то на север, в какой-то город, то ли Кошкин, то ли Мышкин, а скорее всего, Гусятин, если следовать по пятам классической литературы 60-х. Что их туда понесло, пока неясно, но скоро выяснится, если все-таки выкарабкаются, ну а если не выкарабкаются, тогда и романа не получится.
На какой-то бензоколонке, где бензином уже полгода как не пахло, а пахло однозначно только говном, им повезло: остановился по большой нужде солдат с цистерной. Время было еще паршивое, но уже не совсем паршивое: народ начинал отвязываться в сторону рыночных отношений. Солдат налил им полный бак и канистру, а также продал секретную карту стратегических коммуникаций. «Вот по этому пунктиру, ребята, вы срежете восемьдесят км, а вот здесь, у памятника павшим, снова повернете на бетонку. Если тут ракетный батальон не потащится, до Гуся доберетесь еще засветло. Итак, три пачки «Мальборо» с вас, мужики прикольные». Им как раз и надо было добраться засветло к приходу в Гусятин теплохода «Михаил Шолохов», так что они посчитали этого солдата улыбкой судьбы. Увы, то, что тому на его «КрАЗе» казалось обычной пунктирной дорогой, для их «Нивы» обернулось ловушкой.
Измазанные болотной жижей, исхлестанные колючим кустарником, они теперь с каждой минутой понимали, что машину придется бросать и на ногах добираться за помощью. Над ними еще стояло светлое небо, но внизу, где копошились они, в буреломе уже собирался мрак. Чертова страна, чертово болото, квашеная дрисня, так поносили они стратегическое пространство родины. Так тут и сдохнешь, на корм пойдешь лесной нечисти, и никто твои кости не найдет, пока не приплывут варяги следующего тысячелетия.
«Надо на дерево, что ли, лезть, может, увидим какую-нибудь вышку. Сейчас бы и лагерной вышке обрадовался», – подумал Мстислав. Полезли, еще больше ободрались, ссадины жгли ладони. С деревьев открывалось одно лишь «зеленое море тайги».
Стояла сплошная тишина, если не обращать внимания на панический гомон насекомых. Вдруг из-за веток ели, смешанной с осиной, какое-то око взяло Мстислава под свой прицел. «Только не это», – похолодев, подумал он. Что «это», подумаем мы и не сможем пока что ответить. «Давайте-ка, пожалуйста, без этого, – пробормотал он кому-то. – Все, что угодно, но только не это, и не сейчас, и не здесь. Прошу и вас, и вас, только бы оно не увеличилось вдвое, а там и больше, только бы не поплыть пылинкой вокруг двойного зрачка».
Фу, какая лажа ошеломляет в экстремальных обстоятельствах. Ему стало стыдно. Око-то принадлежало еноту. Зверек проснулся и смущенно выглядывал из-за ствола осины. Глаз его не выражал ничего, кроме смущения засони. Неподалеку на другом дереве торчал запутавшийся в ветвях Герасим. Свисала нога в миссониевском носке и тимберлендовском ботинке.
– Видишь что-нибудь?! – крикнул Мстислав.
– Je ne vois rien,[3] – откликнулся аристократ.
Тут рядом возник и бешено разогнался какой-то сатанинский свист. На помощь свисту пришел раскалывающий небо грохот. Над верхушками леса совсем неподалеку с кажущейся неторопливостью стала подыматься ракета. Зависнув на секунду как бы в раздумчивости, она приняла злодейское решение, после чего в клубах огня и пара устремилась в поднебесье. Исчезла. Приятели слетели вниз.
– Ты понял? Они близко. Пошли.
– Как бы они нас не прихлопнули.
– За что?
– За шпионаж.
– Пусть прихлопнут – все лучше, чем заживо всасываться.
Чтобы дальше не хлюпать по трясине, скажем сразу, что через четверть часа Герасим и Мстислав вышли на опушку, где расчет ракетчиков, только что совершивших злодеяние запуска, теперь оттягивался в перекуре. Не спрашивая, куда ракета полетела, в Брюссель или во Врангеля – полярное царство, наши путешественники предложили воинам ботл джина. Чудовищный тягач тут же развернулся и попер на выручку, ломая все, что попадалось на пути древесного. Не прошло и получаса, как злополучная «Нива» была поставлена на еще какую-то бетонку, даже не отмеченную в секретной карте. Еще через полчаса с косогора открылся перед Мстиславом и Герасимом вид на слияние больших чухонских рек и на древний город Гусятин, потом Краснознаменск, потом опять Гусятин, из центра которого торчала рука Ильича.
Заложено было это поселение лет семьсот назад, то есть сравнительно недавно, хотя имелись сведения, что еще раньше, на пару-тройку веков, стояли тут башни князя Ботифана, которые тот оборонял от князя Псука. В те времена три основных потока омывали здешние бреги – Шульяна, Жмель и Вольжа. Сейчас все три влились по-социалистически в основную артерию, что течет под именем Каспо-Балтийская Стрёма. Многое тут связывает русского человека с прошлым, даже с теми временами, когда и Руси-то как названия не существовало. Вот, например, пейзаж: уцелел, родимый! Все эти отдаленные взгорья, пологие скаты, шерстистые шубы лесов – весь этот окоем, что сохранился в своей прозрачности, несмотря на близость страшного Комбината, – какой русский не почувствует тут хоть на минутку тихого нежного умиления? Или, например, странные местные чайки по прозвищу «жихи», что норовят подлететь втихомолку к проходящему человеку и жутко жихнуть над самым ухом; иностранец может от этого и сознание потерять, русский же человек лишь улыбнется и потрет себе ухо.
В принципе все пространство земли от чухны до чучмека звалось когда-то Путятей. Волоки, которыми тут промышляло население, дали еще одно – впрочем, спорное – название страны – Волочила. Древние деревни по всей округе носили странные императивные имена: Тащите, Ешьте, Ночуйте; в общем, в этом роде. Все советские ухищрения с названиями нынче отпали, да они и раньше не особенно процветали в этой местности. Мало кто из здешних трактористов говорил, скажем, «Похиляли, робя, в «Заветы Ильича», или в «Свет Октября», или в «Девятнадцатый партсъезд». В подпитии всегда всплывало исконное: «Айда, пацаны, в Тащите, к дояркам!» Или: «Эй, жми в Ешьте, там у Евдокии оттянемся!» А то еще: «Говорят, в Ночуйте политуру завезли»; ну и все такое.
Город Гусятин, или, в просторечии, Гусь (не Хрустальный, а натуральный), тут всегда высился над другими поселениями, как Париж высится над разными Нантами и Шартрами. Крупные купцы тут жировали весь прошлый век. Например, один такой Окоемов Илья отгрохал себе трехэтажный дом с колоннами. Брат его Фома до трех этажей не дотянул, но колонны себе поставил выше крыши. Предание гласит, что в 1888 году Илья Окоемов принимал у себя государя. Увидев Его Величество, Илья пал ниц и не мог подняться даже с помощью челяди. Подождав с полчаса, государь в раздражении покинул особняк и перешел через площадь к Фоме. Там играл оркестр и молодые купчихи при-седали в книксенах. «Вот чего мы ждем от отечественного бизнеса», – якобы сказал А.А., хотя и не знал этого слова. У этого немца была русская пятка, в этом нет сомнения. Он заночевал у Фомы и уехал очень довольный, а братья потом целый день гонялись друг за другом с лопатами.
