Пьянящими от избытка радости были их встречи. Но встречи эти вели в неведомое. И после каждой из них у Ани оставалось чувство неопределенности, вызывающее смутную тревогу. Не сомневаясь, что Загорочек, как она его ласково называла, нежно любит ее, все-таки не могла подавить в себе эту неудовлетворенность.
Старшая сестра в своих письмах интересовалась судьбой младшенькой, — спрашивала, когда же позовет на свадьбу. Аня в шутку отвечала ей: свадьбой у них пока и не пахнет, отношения у них, можно сказать, школьные. А однажды получила такой ответ от Елены: «Слушай, глупенькая, не верю я в ваш безбрачный бред, да и не вижу в том проку. Есть вещи, понять и оценить которые можно только находясь замужем. А если вы до сих пор встречаетесь по-школьному, то тут следует одно из двух: или ты не женщина, или Алексей твой не мужчина. А может, кто-то из вас двоих с приветом? Тогда это трудный случай…»
До того забавным показался высказанный взгляд на их отношения, что девушка расхохоталась. И на другой день, когда пришел Алексей, на нее вдруг напал неудержимый смех. Ну словно бес в нее вселился! Едва пересилив себя, едва взглянув на оторопевшего майора, она снова начала смеяться. Естественно, он обиделся. Непонимающе глядел на нее и требовал объяснения. Не над ним ли потешается она до слез?.. Кое-как успокоившись, сна вынуждена была все рассказать, а в подтверждение своих слов достала письмо.
Прочитав, он с минуту ошеломленно смотрел на нее. По его щекам разлился стыдливый румянец, в нем заговорило его мужское самолюбие. Ведь и Аня, судя по всему, разделяет взгляды своей сестры! Иначе на стала бы сообщать, в каких они отношениях…
— Да, Елена права, — начал он и замолчал. И было видно, что он теряет самообладание. Глаза его вспыхнули.
— Алешенька, это глупость! — молвила девушка, в на лице разгорался румянец, какая-то нервная дрожь сводила ей скулы.
— Нет, не глупость… Я знаю, Аннушка, ты лучшая из женщин. И ты сегодня узнаешь, можно ли назвать меня мужчиной.
Смеясь, она вырвалась из объятий, стала уклоняться от его ласковых призывных рук и все же покорилась неизбежному…
Придя домой, Аня надела фартучек, помыла огурцы и помидоры, сложила их горкой в эмалированную миску. Вот сейчас очистит лук и примется за салат.
Кухня у нее крохотная, не больше четырех метров, как все кухни в таких домах. Здесь с трудом поместились буфет, накрытый клеенкой стол для разделки продуктов — он же обеденный. Рядом с плитой прижался баллон сжиженного газа.
Взялась было за нож, но тут позвонили. «Неужели Алексей!» — испугалась она. Глянув на часы, успокоилась: еще нет и пяти. Пришла соседка по квартире Люба Сулима в розовом домашнем халате и в мягких, с кроличьей опушкой комнатных туфлях, прижимая под высокой грудью что-то недавно купленное. На лице ее, красивом, с легким румянцем, застыла улыбка.
Здравствуй, Аннушка! — ласково заговорила она, и, пойди, привлекла смуглую темноглазую хозяйку к себе — давно не виделись.
— С приездом, Любушка Гавриловна! Проходи в комнату.
— Спасибо, милая.
Они одного роста и возраста. Но Сулима, полная, представительная, выглядела гораздо солиднее и относилась к Ане так, как старшая относится к младшей. Сев на мягкий стул, сдержанно вздохнула.
— Вот услышала, что ты стукнула дверьми — и к тебе, — Отняла руку от груди, показала коричневый, с бежевым креп на платье. Положила на стол поверх газет.
Соседи жили со Скороходовой в дружбе. Надо скроить платье или юбку, выбрать в магазине костюм — тотчас к Ане. Она всегда рада помочь. Всегда, но не сегодня.
— Знаешь, приходи завтра в ателье, там и сварганим. А сейчас извини, голубушка, я гостя жду. Вот-вот заявится, — объяснила Любе свою занятость.
— А-а, знаю я твоего гостя! — Соседка усмешливо махнула рукой. — Мне надо платье сшить, а это для женщины всего важней. Муженек завтра прикатит из отпуска, хочу принарядиться. Я уже и машинку наладила. Вечер посижу — и готово.
Аннушка сложила руки на груди, выражение лица у нее сделалось весело-умоляющим:
— Пойми, голубушка, не могу и минутки тебе сейчас уделить!.. В квартире не убрано, сама не переоделась, ничего не приготовила. А он придет в шесть. Так что извини.
Люба глянула на свои часики в золоченом корпусе, поднялась и заговорила, идя за хозяйкой на кухню:
— Ну-у, до шести можно еще кабана зажарить!
Не отвечая, Аня решительно взялась за нож. Лезвие скользило по плотной, глянцевитой кожице помидора. Она проткнула розовый плод носиком ножа и стала кромсать его на куски. Соседка за ее плечами испуганно ахнула:
— Аннушка!.. Милая, что ты делаешь?
— Как что? Помидор режу…
— Она режет! Жалко смотреть, как ты портишь овощи. Дай-ка сюда!
Люба почти силой забрала у нее нож, попробовала пальцем лезвие и, смеясь, мотнула вьющимися темно-русыми волосами.
— Да он же такой тупой — с тоски не зарежешься! Сразу видно, что в квартире нет мужчины… А вообще-то ты когда-нибудь видела, как готовят салат из помидоров? Из тебя, погляжу, такой же кулинар, как из меня закройщик.
— Как могу, так и готовлю, — смущенно бормотала Аня.
— Да Алексей засмеет тебя с твоей помидоровой кашей! Знаешь, какие блюда подают им в столовой?.. Загляденье, На полигоне вот готовили салаты, посмотришь — слюнки потекут.
Аня выглядела растерянной.
— Выручай тогда…
— Да уж выручу. Вот только принесу свой резачок. А то твоим тесаком все испортишь.
Люба вышла и вскоре вернулась с небольшим, воинственно поблескивающим ножом, у которого было тонкое острое лезвие с красиво отделанной рукояткой.
— Муженек смастерил! — похвалилась она, уловив взгляд Ани. — Специально для овощей. А помидор, чтоб ты знала, самый деликатный овощ.
Соседка удалила гнездо плодоножки и, держа перед собой помидор, уверенно и быстро полоснула его. Розовый, круглый, как пятак, лепесток упал на тарелку. Второй лег на первый, чуть пониже… И вскоре весь помидор оказался на тарелке как бы растянутым наискосок. Мастерица подровняла его, полюбовалась.
— Теперь видишь!
— Любушка, ты волшебница! — не удержалась Аня от восхищения.
— Волшебница… Скажешь тоже. Я заведующая столовой, и мне приходится учить поваров и официанток. — Соседка взяла очередной помидор и так же ловко, играючи, разделала его. Аня во все глаза следила за ее искусными руками.
— Честное слово, хочется любоваться, как ты готовишь салат.
— Любоваться тут нечем. Ты лучше хороший ножик заведи да сама научись: тупым тесаком, милая, хорошего блюда не приготовишь.
Разговаривая, она работала непостижимо быстро, и лепестки ложились по краям тарелки. Аня смотрела завороженно, почти не веря, что из обыкновенных овощей можно сотворить такое чудо. Соседка украсила салат зеленым луком, нарезанным в ромбик, и отставила готовое кушанье в сторону.
— Что, убедилась? — Кинув на смущенную хозяйку торжествующий взгляд, предложила: — Давай еще огурцов нарежу. Эх, и вкуснятина будет!
— Да, все-таки ты мастерица! — еще раз похвалила ее Аня.
— Жизнь заставляет, милая. Ты ведь тоже не абы как кроишь, а стараешься получше. Может, надо еще что-то нарезать?
Аня достала из холодильника круг колбасы, подала добровольной помощнице. Та взяла разделочную доску и, очистив колбасу, принялась нарезать ее тонкими кружочками. Молчала она недолго. Кинув на хозяйку любопытствующий взгляд, вдруг спросила:
— А когда вы с Алексеем поженитесь?… Такую бы свадьбу закатили! Девушки из столовой помогли бы готовить. А я умею холодец варить — сам в рот просится.
Соседка раскладывала на тарелке порезанную колбасу, присыпая сверху луком. От нее веяло счастьем, бессознательно и весело раздражающим.
С ответом Аня не спешила. Здесь же, в коридоре перед кухней, переоделась в свое лучшее платье. Осмотревшись, проговорила со вздохом:
— Алексей не спешит…
— Странный он какой-то! Квартиру тебе свою уступил, на руках тебя готов носить, а жениться — не женится…
— Это долго объяснять.
— А ты долго не объясняй — ты его в загс затащи. Аня удивленно и озадаченно посмотрела на Любу.
— Что смотришь? Мужчину, милая, надо не только уметь найти, но и взять, как тот созревший гриб. Опоздаешь — почервивеет… Да! А сколько же Загорову зимой исполнилось? Я что-то и забыла.
— Тридцать два.
— Ого!.. Теперь сложновато с ним сладить, сам черт не окрутит. Но надо попробовать. — Люба загадочно рассмеялась, словно знала, как женить убежденного холостяка.
Аня зашла в комнату, стала делать перед зеркалом прическу. Она любила свои черные, послушные, с легким отблеском волосы. Расчесывая локон за локоном, укладывала их волнистыми завитками, прикрепляла заколками-невидимками. Люба вскоре тоже вошла в комнату, аппетитно жуя колбасу. Присела на стул, завистливо говоря: — Красивые у тебя волосы! А я все завивки делала, и вот дозавивалась. — Запустив руку в короткие, темно-русые кудри, взъерошила их. — Теперь хожу с такими пристрижками. А какая коса у меня была! До пят. Не веришь?
