Найти издателя в Америке не удается, и Майн Рид перебирается в Европу. Здесь он женится, участвует в социалистических митингах, знакомится с входящими в моду Карлом Марксом и Александром Герценом, а главное, получает-таки контракт на серию из нескольких романов. Правда, темпы разочаровывают Рида: издатель готов покупать у него лишь по одному роману в год. План состоял в том, чтобы в канун Рождества на прилавках магазинов появлялась бы новая история о приключениях в экзотических краях, подписанная «Капитан Майн Рид».
В США такие скорости всем были смешны. Здесь автор, который не мог выдавать по роману хотя бы раз в два месяца, не имел ни единого шанса на успешную карьеру.
Главной медиаимперией США на тот момент была издательская фирма «Бидл-энд-Адамс». Именно она завалила американские прилавки первыми массовыми романами. Назывались они «вестерны по десять центов». Самая первая книжка этого издательства вышла 9 июня 1860-го. Называлась она «Малишка, или Индейская Жена Белого Охотника». Роман пользовался бешеным успехом. Целых сто страниц невероятных приключений за каких-то десять центов! Решив ковать железо, пока горячо, «Бидл-энд-Адамс» тут же наладили поточное производство похожих романов.
До конца года выпустили аж двадцать восемь выпусков. Проблем со сбытом не было, денежки капали в кассу, и, начиная с двадцать девятого выпуска, на обложку серии стали ставить еще и цветную картинку с соблазнительной красоткой. После этого дела у издательства и вовсе пошли в гору.
Строились «десятицентовые романы» в общем-то по одной схеме. Когда-то в своем романе «Последний из могикан» эту схему публике впервые предложил еще один американский классик, Фенимор Купер. А потом ее использовали все кому не лень. Экзотические декорации. Смертельная опасность, грозящая хрупкой девушке. Отважный герой, с крепким подбородком и глазами цвета льда. Нападения краснокожих, засады, погони, перестрелки. Героиня, разумеется, спасена, но часто — ценой жизни главного героя.
Казалось бы: копеечные журнальчики, ерундовая история. Стоит ли вообще обращать на них внимание? Но именно эта индустрия изменила лицо Америки. Чтобы донести свою продукцию до каждого жителя США, издатели впервые создали общенациональную сеть распространения прессы. Основали десятки типографий и фабрик по производству бумаги. Вырубили леса, проложили железные дороги. Именно вокруг рынка вестерна выросли самые серьезные в тогдашних Штатах рекламные агентства. Во время Гражданской войны вестерны отправлялись на фронт, так же как продовольствие и обмундирование. Но главным было даже не это. А то, что именно из «десятицентовых» романов американцы впервые узнали, что являются американцами.
В начале XIX века на бескрайних просторах Северной Америки обитало приблизительно двадцать — двадцать пять миллионов человек. Никому из них и в голову бы не пришло, будто все вместе они составляют некую «американскую нацию». Банкиры с Уолл-стрит, рабовладельцы Юга, техасские ковбои, рейнджеры с Дикого Запада — вся эта разношерстая публика ни в жизни не поверила бы, будто ее можно втиснуть в рамки одного-единственного словечка «американцы». Уж слишком все они были разными. Уж слишком непохожими друг на друга.
Трапперы охотились на бобров, плантаторы растили хлопок, индейцы снимали с бледнолицых скальпы, — никакого единства эти миллионы людей не составляли. Более того, в игре под названием «жизнь» друг друга все они воспринимали как неприятных конкурентов. Как может принадлежать к одной «нации» американский плантатор и работающий на его плантации негр? Что общего может быть у русского барина и русского же крестьянина, жена которого грудью кормит принадлежащих барину щенков?
И вот теперь усилиями издательской фирмы «Бидл-энд-Адамс» угол зрения начал понемногу меняться. Всего в их «десятицентовой» серии было выпущено около трехсот двадцати романов. И в каждом авторы терпеливо объясняли: все, кто живет в Америке, принадлежат к единой американской «нации». Мы, американцы, имеем общее прошлое, а значит, и будущее у нас тоже одно. Различия не важны, ведь речь идет о том, что судьба у нас одна на всех. Умом понять это все равно невозможно, поэтому в Родину и нацию нужно верить. Так, как раньше верили в Бога.
Американцы прочли эти романы, и им понравился портрет, который там был нарисован. Дальше они всего лишь пытались соответствовать этому портрету. Точно так же как французы пытались соответствовать тому, о чем прочитали у Бальзака, а русские — у Гоголя и Толстого. Все это напоминало магию: интеллигенты, как феи-крестные, взмахивали гусиными перьями, и там, где прежде жили лишь отдельные, никак не связанные друг с другом люди, на свет вдруг появлялись «нации». Ну, а там, где не было медиаимперий и писатели не публиковали свои романы, — там никаких наций нет и до сих пор.
Нет никаких отдельных людей, объясняли журналы. Сам по себе человек не стоит ровным счетом ничего. Ценны не люди, а массы — журналы повторяли это заклинание столько раз, что миру просто пришлось в него поверить. На Государственной печати США и по сей день изображен орел, держащий в клюве латинскую надпись: E pluribus unum! (Из многих сделаем одно!). Справочники поясняют, что цитата взята из поэмы Вергилия, хотя это не совсем верно. То есть автором-то изречения является, конечно, Вергилий, только вычитали эти слова американцы не в его поэме, а в журнале Gentleman’s Magazine, где они использовались в качестве рекламного слогана.
Именно из журналов и десятицентовых романов простые, не очень хорошо образованные американцы узнавали, каков мир, в котором они живут, и какое место в этом мире они занимают. Верить в Бога интеллигенция не желала, но и совсем без богов тоже не могла. Поэтому читателям своих романов верить она предлагала в собственную страну. «Франция — это и есть Христос!» — восклицал французский романист Дюма. «В Россию можно только верить», — поддакивал ему русский поэт Тютчев. Даже авторы, писавшие для «десятицентовой» серии издательства «Бидл-энд-Адамс», и те чуть ли не на каждой странице воспевали гордо реющий звездно-полосатый флаг и богоизбранную нацию покорителей прерий.
Вслед за «Бидл-энд-Адамс» собственные «десятицентовые» серии запускают и их конкуренты. Чуть позже эта волна докатилась и до Европы. Собственными сериями, копирующими «десятицентовую», обзавелся каждый уважающий себя издательский дом. Кто-то (как русские Сойкин и Сытин) безбожно пиратили иностранцев. Кто-то (как итальянское издательство Серджио Бонелли) пытался зажечь собственную звезду. Самым известным автором вестернов в Европе стал немец Карл Май, автор романов о Винету и Верной Руке. Герман Гессе признавался, что учился у Мая писать, Альберт Эйнштейн вспоминал, что «потратил на его книжки всю юность», а Адольф Гитлер призывал солдат вермахта учиться у Винету хитрым тактическим приемам.
В 1870–1900 годах американские издательства выпустили чуть ли не пятнадцать тысяч «десятицентовых» вестернов и «романов о фронтире». Для сравнения: в России за тот же срок было опубликовано всего шесть с чем-то тысяч книг. Среди множества романов в ярких обложках было приблизительно шестьдесят, написанных Майн Ридом, и что-то около четырехсот, вышедших из-под пера Нэда Бантлайна.
Критики называли Бантлайна «Королем десятицентового романа». Свою самую известную серию о Баффало Билле он писал со скоростью один роман в две недели. Причем первый роман умудрился написать всего за четыре вечера. Так же стремительно он делал и все остальное. Его биографию хочется описывать в телеграфном стиле.
Возглавил националистические беспорядки в Нью-Йорке, получил за это год тюрьмы, вышел и тут же женился.
Основал газету «Цветок душистых прерий», бросил, поработал пожарным, купил ранчо, узнал, что жена умерла во время родов, и опять женился.
Как только началась Гражданская война, тут же продал ранчо, уехал на фронт, воевал, писал о войне, был ранен в ногу, не оформляя развода с предыдущей женой, женился еще раз.
Купил ранчо, развелся со всеми предыдущими женами, женился шестой раз, сел писать свой четыреста пятый по счету роман и умер прямо за письменным столом.
О классике американской литературы Нэде Бантлайне хочется написать еще много, но на этом приходится ставить точку.
Глава IV
Журнал Strand, романы Достоевского и прочие издательские проекты
Нэд Бантлайн начинал карьеру писателя с подражания «Парижским тайнам». В тот момент так делали все. Стоило Эжену Сю выпустить свой бестселлер, и по всему миру тут же начали выходить «Лондонские тайны», «Мадридские», «Лионские», «Нью-Йоркские» «Берлинские» и даже «Петербургские».
Книжный бизнес так устроен: каждая удачная находка тут же клонируется тысячью подражателей. Так, собственно, и появляются новые литературные жанры: когда клонов становится не просто много, а очень много, умники из университетов просто придумывают для них новое словечко — и, пожалуйста, новый жанр готов.
