Книжный бизнес так устроен: каждая удачная находка тут же клонируется тысячью подражателей. Так, собственно, и появляются новые литературные жанры: когда клонов становится не просто много, а очень много, умники из университетов просто придумывают для них новое словечко — и, пожалуйста, новый жанр готов.
Разумеется, больше всего подделок «под Сю» появлялось во Франции. Молоденький Эмиль Золя написал «Марсельские тайны», кто-то еще выпустил сиквел: «Новые парижские тайны». А вот Поль Феваль решил заработать всего-навсего на переводе романа Сю на английский язык.
Полю было едва за двадцать. Он был сиротой и воспитывался в семье дяди — аристократа и сноба. Францию сотрясали революции и смены правительств. А в этой семье будто навсегда и законсервировались старые добрые времена. К необразованному быдлу родные Феваля относились с презрением. Тех, кто прибрал к рукам власть в стране, попросту не желали замечать. Высшими ценностями считали служение Прекрасному и верность Идеалам.
За перевод Феваль сел от нечего делать, но постепенно втянулся. Говорят, хорошие переводчики если как следует покурят перед работой, то постепенно перестают пользоваться не только словарем, но даже и первоисточником. Тут была похожая история: в роман Сю переводчик стал понемногу вводить собственных героев, менять сюжетные линии, а кончилось дело тем, что Феваль просто издал собственный роман, который получил название «Лондонские тайны».
Успех оказался неожиданным даже для самого автора. Всего за несколько лет «Тайны» были переизданы больше двадцати раз, а самого Феваля постоянно сравнивали с Бальзаком и Дюма, причем в таком смысле, что куда уж там всяким Бальзакам и Дюма против реальных-то писателей!
Из юного оболтуса Поль моментально превратился во вполне себе серьезного, преуспевающего прозаика. Он снял себе хорошую квартиру в центре, завел литературного секретаря и пошил моднющий фиолетовый фрак. Просыпаясь после полудня и подолгу нежась в постели, Феваль иногда ловил себя на мысли, что эх, черт возьми, все-таки и в нынешних временах тоже есть своя прелесть. То есть убеждений-то он не менял и по-прежнему терпеть не мог все эти революционные брожения. И все-таки здорово (думал он иногда), что миновали времена, когда единственными читателями книг могли быть богатые аристократы. Когда только им книга и была по карману.
После Великой французской революции жить так же, как аристократы, желало все больше народу. Почему богатые и знатные превращают свою жизнь в бесконечный карнавал, а остальные должны смотреть на это со стороны? Даешь свободу развлечений и равенство возможностей! Простые парижане тоже желали иметь красивые дома, интересный досуг и веселое времяпрепровождение. Чем, в конце концов, они хуже аристократов, у которых все это есть?
Именно на обслуживании этих понтов и разбогатели деятели французской культуры. Куда мог идти незнатный, но разбогатевший француз, кроме как к ним? Тот, кто желал иметь красивый дом, платил художнику, и тот рисовал ему картину. Тот, кто собирался с толком провести вечер, платил за свежий журнал с «фельетоном» в конце. А тот, кого интересовало всего лишь повеселиться, покупал билет в театр или на концерт. Прежде жить так дозволялось только знатным и влиятельным, но теперь деятели культуры объявили тотальную SALE и мелкими порциями продавали красивую жизнь любому, кто в состоянии платить.
Фиг с ними, со знатными и влиятельными, думал иногда Поль. Все-таки спонсором писателя теперь являются не они, а весь народ Франции. И лучше живет не тот, кто больше нравился аристократам или королю, а тот, кого читает больше простолюдинов. Простых, неотесанных, но способных платить за свои развлечения французов. Именно так, подолгу нежась в постели, думал иногда Поль Феваль.
А литературным секретарем Феваля был молодой человек по имени Этьен-Эмиль Габорио. Прежде чем пристроиться под крыло к именитому автору, Габорио зарабатывал журналистикой. Брался за любые темы: судебная хроника, театральные рецензии, политика, зарисовки из жизни дна, светская хроника, салоны, скандалы и происшествия.
Годы шли. Популярность Феваля падала. Он так и не смог преодолеть с детства усвоенный аристократический снобизм. Свои романы он все равно пытался писать так, будто читать их будут не в нищих ночлежках, а исключительно в великосветских салонах. Так что нет ничего странного, что пришел момент, когда платить секретарю он оказался не в состоянии. Получив расчет, Габорио решил, что почему бы ему вслед за бывшим шефом тоже не выпустить романчик-другой? Знания жизни ему не занимать, сюжетов за время работы в газетах он насмотрелся выше крыши, почему бы и в самом деле не сесть за роман?
Правда, начал он не с того конца. Первые две книжки, опубликованные Габорио, были биографиями знаменитых балерин, артисток и прочих дам легкого поведения. Это, конечно, тоже было неплохо, но на бестселлер все-таки не тянуло. Ну, истории, ну, балерин… Книжку можно было отложить на любой странице, и читатель ничего не терял. Массовую публику нужно было брать чем-то другим, но чем — Этьен-Эмиль долго не понимал. Он пробует так, потом этак… Нет, всё не то.
Между тем решение в общем-то лежало на поверхности. В том же году, когда Габорио выпустил книжку про балерин, живой классик французской поэзии Шарль Бодлер перевел на французский невиданную диковину: пять рассказов американского алкаша Эдгара По. Сам автор рассказов допился до зеленых чертей, умер совершенно нелепым и жалким образом, и тут же был на родине забыт. Прежде чем на его рассказы наткнулся Бодлер, вспоминать о нем никому и в голову не приходило.
Бодлеру нравились всяческие уродства и извращения. Ни в какие ворота не лезущие рассказы По под это определение подпадали стопроцентно. Из всего опубликованного По француз отобрал лишь несколько историй, и в том числе три его «рассказа с загадкой». Так европейским авторам был дан новый образец для клонирования: история о чудаке-сыщике, простым усилием мысли распутывающем любую тайну.
Дальше все получилось, как и в прошлые разы. Тысячи раз переписанные «Парижские тайны» подарили миру жанр романа. Сотни раз переписанный «Последний из могикан» превратился в жанр вестерна. Ну, а после того как журнальные авторы взялись за Эдгара По, пышным цветом расцвел детектив.
Прежде рассказ о преступлении был рассказом не о сыщике, а о преступнике. Писатели строили свои истории так, как научились у Эжена Сю: ночь простирает над городом свои крылья… и улицы заполняются жуткими обитателями дна. Проститутки, порочные аристократы, бессердечные полицейские, таинственные жители ночи, курители опия… На этом фоне первые сыщики смотрелись вполне органично, хотя детективом все это пока не было.
Бодлеровские переводы совершили революцию. Они показывали совершенно иной ракурс: черт-то с ними, с обитателями дна, не в них дело. А в том, что отложить книгу с детективом, пока не узнаешь, кто же убийца, было невозможно. Когда эти рассказы прочел Габорио, его осенило: ба! как, оказывается, все просто!
Буквально за три недели он пишет роман совершенно нового образца. Называлась его история «Дело вдовы Леруж». Именно этот роман считается самым первым детективом мировой литературы. Суть там была в убийстве вполне вроде бы приличной тетки, которое стоило только начать расследовать, как на свет полезло такоооое… Точно так же, как и рассказы По, роман Габорио предлагал собственную разгадку реального уголовного процесса. В конце концов, Этьен-Эмиль был журналистом и прекрасно понимал: ни один автор не выдумает интереснее, чем сама жизнь.
Успех оказался оглушительным. Ничего подобного издатели не видели лет тридцать. Как только главный редактор газеты, в которой публиковалось «Дело», увидел первые результаты продаж, он лично примчался к Габорио с контрактом, в свободной графе которого писатель мог поставить любую цифру, которая бы взбрела ему в голову.
Дальше детективы Габорио стали выходить со скоростью пулеметной очереди: «Преступление в Орсивале», «Дело № 113», «Рабы Парижа», «Месье Лекок», «Жизнь в аду», «Золотая шайка», «Петля на шее»… К промоушену своей продукции автор и издатель подходили очень ответственно: запуск каждого нового романа сопровождался серьезной рекламной кампанией, объявлениями в прессе, проплаченными рецензиями в модных журналах. Права тут же продавались за границу и в театры для постановки пьес, которые тогда исполняли роль экранизаций.
Первые русские переводы появились уже через три года после выхода «Дела Леруж». А еще через семь лет в России было опубликовано больше дюжины книг, подписанных фамилией Габорио (особая пикантность состояла в том, что сам-то автор утверждал, будто написал всего девять романов). Очень быстро в продажу были запущены романы и «русского Габорио» Шкляревского. Детективы читались студентами, барышнями, чиновниками, гимназистами… Но ни один приличный человек никогда в жизни не признался бы, что держал в руках эту бульварную гадость.
