Контрабандист остановился у машины. Шофер вылез из кабины, чтобы открыть дверь прицепа. Он хлопнул меня по плечу и сказал по-деловому: «Iyi sanslar, удачи!»
Я залез внутрь и начал пробираться между грузовыми поддонами, чтобы сесть подальше от выхода. Мой провожатый уехал. Красный огонек его мотоцикла медленно удалялся в ночи, пока не исчез. Грузовик тронулся, прошло некоторое время, прежде чем я услышал голоса других попутчиков, прятавшихся среди поддонов с грузом. Вместе со мной ехало еще шесть или семь мужчин. Никто не знал, что уготовила им жизнь.
Я только что был в гостях у одного сирийского друга по имени Салех бин Ахамд, он писатель, примерно моего возраста. Живет один. Целый день он сидит дома и пишет рассказы на арабском языке. Мы познакомились, когда он однажды зашел в мой магазин. После короткого разговора на ломаном нидерландском он ушел.
Постепенно он стал задерживаться у меня все дольше, при этом продолжал говорить, даже если заходил клиент.
Потом он начал ходить по городу со складным стульчиком. Иногда он ставил его перед моим магазином и часами молча сидел и курил.
Мне это не нравилось, но прогнать его я не мог. Даже в том случае, если бы из-за него потерял всех клиентов.
Писатель Салех бин Ахамд оказался вне своего родного языка. Иногда он отсутствовал месяцами, чтобы однажды вновь передо мной появиться. Так недавно он опять неожиданно очутился у меня на пороге. Было раннее утро. У него на спине веревочкой был привязан оранжевый надувной молоток с текстом ВПЕРЕД, ГОЛЛАНДИЯ, ВПЕРЕД!
Я сдул молоток, свернул его и отвел растерянного Салеха домой.
На следующий день я услышал крики, доносившиеся с противоположного берега канала. Там стояла «скорая помощь». Из-за собравшейся толпы мне не было видно, что произошло. Но я разглядел в руках у полицейского оранжевый надувной молоток. Я побежал туда, но не успел я перебежать, как «скорая помощь» уже уехала.
В писателе Салехе бин Ахамде я вижу себя. Он — моя боль. Он написал горы рукописей на арабском. Когда я пишу у себя на чердаке, я часто думаю о нем.
Сегодня его выписали из психиатрической лечебницы. Я пошел навестить его.
— Мне уже лучше, — сказал Салех. Мне очень хотелось в это верить.
Салех бин Ахамд будит во мне воспоминания о том, как я жил в Стамбуле.
Голландцы часто ездят в Турцию в отпуск. Рассказывают, что там рай и восхищаются таинственными стамбульскими мечетями.
Десятки раз я рассеянно бродил по тем переулкам, мимо исторических мест и молельных домов.
Недавно я прочел книгу одного турецкого писателя о Стамбуле. Это было невероятно. Только прочитав эту книгу, я по-настоящему смог увидеть этот город.
Этот турецкий автор пришел к следующему выводу: «Чтобы получить удовольствие от пребывания в Стамбуле и насладиться виноградниками, деревьями и руинами, нужно прежде всего быть им чужим».
Долгое время я был чужестранцем в Стамбуле и не видел ни его виноградников, ни деревьев.
И потому я боюсь, что Салех бин Ахамд все еще не видит амстердамских каналов, лодок, церквей и площади Дам.
Я оставил Стамбул позади, забравшись в восемнадцатиколесный грузовик.
Сидя в прицепе, я не имел ни малейшего представления о том, каким маршрутом мы едем. Сейчас я сам часто езжу по Германии и почти уверен, что грузовик по пути в Нидерланды проезжал Дюссельдорф. Должно быть, водителей было двое, потому что за все время дороги у нас было всего три коротких остановки.
Мы сидели за грузовыми поддонами на полу, места прилечь не было. Мы не могли друг друга видеть и должны были вести себя спокойно, так как кислорода было недостаточно. В щель под дверью прицепа проникало мало воздуха, из-за чего мы все время пребывали в полусонном состоянии. Время от времени я слышал, как кто-то говорил, невнятно и вяло.
— Гдеее мыыы, дуууумаееешь?
— Неее знаааа….
Я пытался не заснуть, опасаясь, что задохнусь во сне. Через час сидения на корточках у меня ужасно затекли ноги. Мне во что бы то ни стало нужно было их вытянуть, но для этого не хватало места. Я больше не мог это выносить, мои колени буквально разрывало от боли. Я уперся руками в пол, чтобы снять напряжение. В этом положении я тоже долго не высидел. Я поменял позу и положил голову на пол. Стало получше, но так оказалось сложнее дышать. Преодолевая усталость я пополз между груженых поддонов к двери. У щели я несколько раз глубоко вдохнул. Свежий воздух прогнал боль в ногах и шее.
— Подползите к двери. Иначе вы умрете, — прошептал я по-английски другим.
Поначалу реакции не последовало, но потом я услышал, как они зашевелились.
У меня не получалось разглядеть их в темноте и, несколько раз тихо похлопав ладонью по полу, я сказал:
— Подбирайтесь к щели под дверью и глубоко вдохните.
Когда они почувствовали себя лучше, завязался разговор. Нас было семеро: афганец, иранец, армянин из Сирии, иракец, турецкий курд и два болгарина.
Чтобы убить время, мы коротко, вымученно переговаривались. Английский знали не все.
В нашем воображении мы видели себя вновь гуляющими по Еревану, Дамаску, Курдистану, Исфахану и Багдаду.
Когда фура замедляла ход, мы заползали назад за поддоны с грузом.
По пути дверь в прицепе открывалась трижды. Шоферы молча меняли полное ведро с нечистотами на пустое. Мы не испытывали недостатка в воде и хлебе.
В последний раз, когда дверь разблокировали, внутрь хлынуло море воздуха и водитель начал нас подгонять:
— Acele, çabuk… поторапливайтесь!
Мы не могли встать, потому что слишком долго сидели, не меняя позы. Мы на карачках поползли к двери и встали на ноги, подтянувшись и ухватившись руками за груз на поддонах.
— Acele! Bu sekilde… быстро! В ту сторону! — прокричал шофер.
Согнав нас в темноту, он вновь завел грузовик.
Я понятия не имел, куда делись остальные и где они оказались. Сам я пошел по длинной дороге, которая пролегала вдоль ферм и канав. Я не мог ни на что ориентироваться, потому что здесь не было ни гор, ни холмов, пока вдали не показалась церковная колокольня.
В деревне, в которую я пришел ранним утром, вероятно, еще никогда не было чужаков. Люди смотрели на меня с удивлением. Наверное, я выглядел растерянным. Когда я подошел к колокольне, рядом со мной остановилась полицейская машина. Я поднял руки вверх и крикнул: «Убежище!»
Это слово прошептал нам на ухо один из водителей грузовика.
В полицейском участке меня допросили. Полицейский записал основные события и взял отпечатки пальцев. После этого он доставил меня в центр для беженцев, в бывшую казарму, где не встретишь обычных граждан.
Я оказался в мире, о существовании которого никогда не знал. Несколько сотен мужчин, с бородой и без, они курили и говорили на всевозможных языках; мусульманки в цветастых, длинных юбках; русские женщины в мини; болгарки на последних сроках беременности; монгольские дети на велосипедах; военные беженцы из Сомали; китайские младенцы на руках у юных, маленьких матерей; иранские поэты; боснийские актеры и актрисы; турецкие армяне; повстанцы из Рабочей партии Курдистана; афганские красавицы; преступники; бывшие диверсанты; бывалые генералы; наркоторговцы; проститутки; шпионы; воры; обманщики; мученики; голландские кошки и собаки: здесь все жили вперемешку.
Высоко на дереве сидел ворон, который внимательно следил за всем и каждым.
Меня определили в маленькую комнату, где, кроме меня, спали еще пятеро мужчин на двухъярусных железных кроватях.
Я только прилег и положил руки за голову, как территория вдруг наполнилась воем сирен полицейских машин. Все выбежали наружу. Молодого серба зарезали в душевой. Всех мужчин поставили лицом к стене и сказали держать руки на затылке. Я стоял между боснийцем и иракцем.
Царил хаос. Пока полиция искала преступника, группа беженцев, изнуренных долгосрочной голодовкой, лежала на матрасах в телевизионном зале. Эти мужчины вместе со своими семьями вот уже на протяжении восьми лет жили в лагере, но суд все еще не вынес решения об их статусе.
Люди больше не могли выносить неопределенность и хаос. Они искали контрабандистов, перевозивших людей в Канаду или Америку. День и ночь перед единственной телефонной будкой в лагере стояла длинная очередь. Они звонили родным.
— Продай наш дом, пришли денег.
— Продай нашу машину, пришли денег.
— Пойди к отцу, попроси денег.
— Продай золотые украшения, пришли денег.
Дважды я собирался позвонить жене и сказать: «Зайди к моему отцу и попроси денег».
Я знал, что он был готов продать дом, чтобы помочь мне, но как только я дозванивался, то клал трубку: я не мог так с ним поступить.
Когда я в третий раз поднял трубку, собираясь набрать номер, по стеклу будки постучали. Группа добровольцев пыталась внести порядок в царивший хаос, организовав уроки нидерландского языка.
