И я попросил у Соломона соизволения привлечь демона к ответу. Сила моя намного превосходила силу Цапа. Но о мощи моей Соломон мог судить только по строительству храма, а в этом деле демон, казалось, превосходил меня. «Сделай, что сможешь, — сказал царь. — Если ты поймаешь демона, останешься на Земле».
Я отыскал Цапа в пустыне, где он неспровоцированно изничтожал одно племя кочевников за другим. Я связал его своими чарами, и Цап начал возмущаться: мол, все равно собирался вернуться, ибо он раб заклинаний Соломона, и по-настоящему сбежать не смог бы. Но сначала он решил немного поразвлечься с людьми, только и всего. Чтобы Цап много не болтал на обратном пути в Иерусалим, я набил ему рот песком.
Когда я доставил Цапа, Соломон приказал мне изобрести наказание для демона — да такое, чтобы все жители Иерусалима видели его мучения. Я приковал демона цепями к огромному камню перед дворцом, а потом сотворил гигантскую хищную птицу — она налетала на демона и клевала его печень, но печень сразу отрастала снова, поскольку демоны, как и джинны, — бессмертны.
Соломону моя работа понравилась. Пока меня не было в городе, он несколько пришел в себя, а вместе с тем укрепилась и его воля. Я стоял перед царем, дожидаясь своей награды, и чувствовал, как силы мои убывают, а его воля — крепчает.
«Я обещал тебе, что ты никогда не возвратишься в преисподнюю, и сдержу свое слово, — сказал Соломон. — Но после этого демона мое отвращение к бессмертным только усилилось, и мне уже не хочется, чтобы ты бродил на свободе просто так. Я запечатаю тебя в кувшин и брошу в море. А если настанет такое время, и ты вновь окажешься на свободе, то власть над миром людей обретешь лишь по моему повелению. Отныне и впредь приказы я буду тебе отдавать, и только во благо людей. Волей моей да будешь ты связан накрепко».
И повелел Соломон изготовить кувшин из свинца и наложил со всех сторон на него серебряные печати. Но до того, как заточить меня, пообещал Соломон, что Цап останется прикованным к каменной глыбе, пока вопли его не выжгут свой след в царском сердце, чтобы Соломон не утратил больше ни силы воли своей, ни мудрости. А затем он отправит демона обратно в ад и уничтожит скрижали с заклинаниями и великую печать. Он поклялся в этом, как будто считал, что судьба демона мне чем-то дорога. На самом деле, до Цапа дела мне было не больше, чем до верблюжьего пука. А после этого Соломон отдал мне последний приказ и запечатал кувшин. И стражники его швырнули сосуд в Красное море.
Две тысячи лет я томился в кувшине, и единственной отрадой была мне струйка морской воды, что просачивалась внутрь. Я жадно пил ее, ибо у той воды был вкус свободы.
Когда рыбак, наконец, вытащил кувшин из морских глубин, и на Соломона, и на Цапа мне было глубоко наплевать. Мне хотелось насладиться свободой. Последнюю тысячу лет я прожил как обычный человек, связанный лишь волей Соломона. Об этом царь сказал мне правду. Солгал он лишь о демоне.
Араб умолк и снова наполнил в океане стаканчик. Август Рассол не знал, что и сказать. Правдой это быть не могло. Такую историю ничем нельзя подкрепить.
— Прошу прощения, Джан Ген Джан, — сказал он, — но почему обо всем этом не говорится в Библии?
— Отредактировали, — ответил джинн.
— А вам не кажется, что вы путаете греческие мифы с христианскими? Птицы, клюющие печень демона, — это очень похоже на сказание о Прометее.
— Это я придумал. А греки — воры, ничем не лучше Соломона.
Рассол задумался. Он стал свидетелем сверхъестественного явления, разве нет? И этот араб сейчас пьет морскую воду без видимых неприятных последствий для себя. Но даже если что-то из происходящего можно списать на галлюцинацию, Рассол был уверен, что странные голубые вихри утром в магазине заметил не он один. Но если допустить — лишь на мгновение, — что неслыханная история араба — правда…
— Если это правда, то откуда вам известно, что Соломон солгал? Ведь прошло столько времени. И почему вы мне об этом рассказали?
— Потому что, Август Рассол, я знал, что вы мне поверите. А что Соломон солгал, я знаю, поскольку чую присутствие демона. И я уверен, что сейчас Цап объявился в Хвойной Бухте.
— Как это мило, — сказал Рассол.
Вёрджил Лонг вылез из-под капота «импалы», вытер руки о комбинезон и поскреб четырехдневную щетину. Трэвису он напоминал жирного хорька, страдающего чесоткой.
— Так ты думаешь, это радиатор? — спросил Вёрджил.
— Радиатор, — подтвердил Трэвис.
— А похоже, мотору хана. Работал больно тихо, когда ты подъехал. А это нехороший признак. Кредитка есть?
Вёрджил как никто другой умел ставить неверные диагнозы двигателям. Когда он имел дело с туристами, стратегия обычно сводилась к тому, что он начинал заменять одну деталь за другой, пока проблема не решалась или не заканчивались деньги на счету клиента — смотря что происходило раньше.
— Когда я подъехал, он вообще не работал, — возразил Трэвис. — И кредитки у меня нет. И все дело — в радиаторе, честное слово.
— Послушай, сынок, — протянул Вёрджил. — Я уверен, ты знаешь, о чем говоришь, но у меня на стенке висит сертификат с завода Форда, где написано, что я — мастер по ремонту автомобилей. — Вёрджил ткнул жирным пальцем в домик станции обслуживания.
Одна стена там была завешена дипломами в рамочках, среди которых выделялся плакат с обнаженной женщиной, сидящей на капоте «корвета» и полирующей себе интимные места шарфиком, что призвано было способствовать торговле машинным маслом. Вёрджил приобрел сертификат мастера по ремонту автомобилей у некой конторы в Нью-Гемпшире: два сертификата за пятерку, шесть за десятку и пятнадцать — за двадцатку. Вёрджил раскошелился сразу на двадцатидолларовый комплект. Те, кто давали себе труд прочесть все, что там написано, с некоторым удивлением обнаруживали, что единственная станция техобслуживания и автомойка в Хвойной Бухте имела квалифицированного механика по ремонту снегоходов. Снега в Хвойной Бухте не было никогда.
— У меня «шевроле», — сказал Трэвис.
— На них у меня тоже есть сертификат. Тебе, наверное, новые фланцы нужны. Радиатор — это просто симптом, как разбитые фары. А если только симптомы лечить, болезнь переходит в запущенную. — Вёрджил когда-то услышал такую фразу в медицинской программе по телевизору, и ему понравилось, как она звучит.
— Сколько стоит починить один радиатор?
Вёрджил вгляделся в черные пятна тавота на полу, точно по их очертаниям каким-то мистическим методом — видимо, бензомантией — можно было назвать цену, что не отпугнула бы этого смуглого юнца, но самому механику бы гарантировала непомерную почасовую оплату.
— Сто баксов. — Сумма звучала приятно и кругло.
— Отлично, — ответил Трэвис. — Чините. Когда я смогу забрать машину?
Вёрджил снова сверился с пятнами тавота. На его физиономии всплыла счастливая панибратская ухмылка:
— Полдень подойдет?
— Прекрасно. У вас тут бильярдная имеется? И где можно завтрак перехватить?
— Не-а, бильярдной нету. «Пена дна» открыта — это дальше по улице. Там есть пара столов.
— А завтрак?
— В этой части города работает только кафе «Г. Ф.» — один квартал от Кипарисовой, если от «Пены» идти. Но туда только местные ходят.
— Что — меня не обслужат?
— Обслужат. Только меню там такое, что… В общем, сам увидишь.
Трэвис поблагодарил механика и зашагал в сторону «Г. Ф.». Невидимый демон тащился следом. Проходя мимо мойки машин, Трэвис увидел высокого мужчину лет тридцати — тот выгружал из старого пикапа пластмассовые корзины для белья. В корзинах позвякивала грязная посуда. Казалось, мужчина с большим трудом попадает монетами в щель автомата.
Глядя на него, Трэвис задумчиво произнес:
— Знаешь, Цап, я почти уверен, что в этом городе процветает инцест.
— Может, у них это единственное развлечение, — согласился демон.
У человека на мойке, наконец, заработал брандспойт, и он принялся водить сильной струей воды по корзинам с тарелками. При каждом взмахе водомета он повторял:
— Никто так не живет. Никто.
Брызги ветерком донесло до Трэвиса и Цапа, и в мороси проступили контуры демона.
— Я тааа-йууу, — взвыл Цап, идеально копируя злую колдунью Бастинду.
— Пошли, — сказал ему Трэвис, быстро выходя из водяного облака. — Нам до полудня еще сотню баксов раздобыть нужно.
Дженни
За два часа с тех пор, как Дженни Мастерсон приступила к работе, она умудрилась уронить поднос со стаканами, перепутать заказы для трех столиков, насыпать в солонки сахар, в сахарницы — соль и облить горячим кофе двух посетителей, прикрывших руками чашки в знак того, что добавки им не хочется. Заведомо глупый жест с их стороны, решила Дженни. Но хуже всего то, что обычно свои обязанности она выполняла безупречно. А еще хуже — что все корчили понимающие лица.
