С невероятной ловкостью он лихо перескочил на другую лыжину и под прикрытием корпуса лолки сумел-таки подобраться к дверце летательно-водоплавающей машины.
С троекратным похоронным «бултых» трупики экс-членов экипажа отправились на дно морское рыб кормить, где их с аппетитом обглодали до костяка электрические угри и пожираньи.
Flying girl, девочка по вызову, предназначенная для ублажения мимолетных прихотей пассажиров, дремала, разбросавшись по креслу и откинув назад белокурую головку. Барон так мастерски поцеловал ее в губы, что она не проснулась, и, убедившись, что помада отдает стрептококком, поспешил занять место пилота.
С ненавязчивым жужжанием воздухоплавательный аппарат отчалил в небо.
— Что-то Ванденбуик не на высоте! — отметил Барон, ожидавший услышать хотя бы короткую очередь из зенитного пулемета, но, как выяснилось, напрасно.
На высоте двух тысяч метров Барону внезапно бросился в глаза стремительно сближающийся с ним серебристо-серый истребитель. Он нажал самую правую кнопку на пульте управления. Кнопку звонка.
— Флоранс, цыпочка моя, — обратился он к белокурой куколке, продравшей наконец глазки, — а не испить ли мне коктейль?
Она вернулась со стаканом томатного сока. Барон ополовинил его залпом, поперхнулся и побагровел.
— Крепкий, зараза! — оценил он.
— Времен взятия галльской Аллезии Иудой Маккавеем. Или до того, — дала историческую справку Флоранс и задрала юбку, чтобы поправить чулок.
Одной рукой Барон держал штурвал, другой под юбкой шуровал.
— Пристегни ремень, крошка, — пробормотал он. — Пора сбросить балласт, иначе от этого гнуса не оторваться.
Как только гидросамолет освободился от двадцати мешков с песком, его чудесным образом затянуло в верхние слои атмосферы, где парили неокольцованные жар-птицы и ветродуили дико муссонные пассаты с яркими эмпирейками в хвостах.
Истребок-недомерок вроде бы чуть поотстал, но потом опять попал в поле зрения Барона.
— Все, хватит, иду на таран, — решительно сказал он. — Вконец меня заколебал Ванденбуик...
— Его зовут Ванденбуик? — проворковала Флоранс.
— Нет, но этот летало — один из его людей. Скоро его будут звать — жмурик... — проговорил Барон с такой урчащей угрозой в голосе, что на сильно перетрухнувшую стюардессу напала икота ужасов, которую, впрочем, как рукой сняло после сеанса мануальной терапии, с блеском проведенного Бароном в эрогенных зонах.
С неожиданной для гидросамолета резвостью он сделал разворот задом наперед и очутился нос к носу с атакующим противником. Водные лыжи вонзились под мышки крыльев истребителя, который рухнул вертикально вниз с головокружительной высоты, словно вусмерть бухая гусеница, в то время как оторванные крылья были подхвачены неведомой извращательной силой и, лениво меся воздух, опускались по спирали. Похожее на гондолу серебристое веретено провалилось в облака.
— Глаз алмаз! — восхитилась млеющая Флоранс и притащила вторую порцию коктейля. Изобразив на лице несказанную радость, Барон выплеснул зелье за окно кабины.
Гидроплан хоть и был устаревшей модели, передвигался худо-бедно со средней скоростью 800 км в час. Газовые радиаторы, работающие на кислородных подушках в форме валика, поддерживали в салоне комнатную температуру. Барон управлял самолетом, как заправский ас.
Концовка дня прошла без приключений. Радио информировало Барона о самых последних известиях с полей сражений. С незапамятных времен в радиоприемниках имелась одна фиговинка, называемая ручкой настройки. Ее достаточно разок крутануть — и свежие военные коммюнике шли косяком. Часу не проходило без того, чтобы там не появлялось что-нибудь новенькое. Для инфарктников некоторые радиостанции передавали высосанные из пальца оптимистические сводки, а ровно а полдень каждого дня сообщали о подписании мира. Все эти радиоухищрения постоянно держали слушателей н состоянии глубокого удовлетворс ним.
— Я бы чего-нибудь на кишку кинул! — около семи часов вечера не без некоторой вульгарности сказал Барон.
Он с жадностью набросился на обильный ужин, приготовленный Флоранс, свернулся калачиком в кресле и уснул сном праведника, предварительно отрегулировав приборы так, чтобы автопилоту не пришлось поднимать его среди ночи.
Глава XXXV
Еще несколько страничек...
Когда среди бела дня Барон разглядел на горизонте Борнео, он нацелил нос машины на Маликопийский пик — продолговатую остроконечную пику, выпиравшую скальной балдой из пышной листвы беспорядочных джунглей.
Он вдруг принялся выписывать над этим окаменевшим в стойке питоном затейливые кренделя. И вот уже раскрылись два парашюта, а позже и третий, с подвешенными тяжеленными чемоданами, которые Барон накануне затащил тихой сапой на гидросамолет. Летальный аппарат поспешил войти в штопор и грохнулся наземь, в кучу объедков растительного происхождения и опухших от ацетилена грибов.
Барон с Флоранс приземлились и благополучно выпутались из легкомысленных шелковых складок парашютов. После чего, делая на каждом шагу зарубки, Барон углубился в дремучую чащу, где раздел догола свою спутницу и причинил ей на прощанье аморальный ущерб с особым цинизмом, бросив ровно столько палок, сколько посчитал нужным. Затем прикончил ее из револьвера и удалился с места происшествия на поиски чемоданов, которые зацепились за нижние сучья карликовой вареньели.
Глава XXXVI Еще восемь страниц
Красноватая земля поднималась курганами по обе стороны ямы. В продолжение двух битых дней Барон копал без остановки и ушел в глубину на тридцать восемь метров, но так и не нашел то, что искал.
Пот струился по его лбу, уже покрытому лаком лютого тропического солнца. Ручищи с буграми бицепсов по локоть изгваздались в красной глине. Капли стекали с висков по щекам, затем падали на землю, где недавно образовалась лужица. Из обломка корпуса гидросамолета Барон смастерил заступ, ибо забыл положить эту необходимую вещь в чемодан. Самопальное орудие производства буквально горело в его неслабо накачанных граблях.
На отметке 45 м металлический инструмент с лязгом напоролся на скалу. Барон скоренько очистил от землицы поверхность камня и обнаружил пожелтевшее стальное кольцо. Он ухватился за него обеими руками, рванул на себя с силой экскаватора, и кольцо осталось в его пятерне. А между тем в камне проклюнулась дырочка, куда он просунул указательный палец и приподнял массивную глыбищу, на месте которой возникло зияющее могилой отверстие, где неясно угадывались ступеньки из отлакированного дубовяза, ведущие в неведомо какую бездонную прорву.
— Ловушка для тупарей, — мысленно сказал сам себе Барон. — Стреляного воробья на мякине не проведешь.
Он подобрал кусок скалы и запустил в колодец. Четверть часа спустя до его ушей долетел сдавленный «плюх».
— Ошибся малость, — мысленно не согласился с собой Барон. — Вперед и с песней!
Он сбросил оба чемодана в черный лаз и, перед тем как последовать за ними, запалил бикфордов шнур, который давеча размотал на дне свежевырытого рва. Он изловчился заткнуть камнем дыру колодца до того, как над головой с громовым шумом обрушилось на каменный щит от пятнадцати до двадцати тонн рыхлой земли, и начал спускаться на новую глубину.
Барон пристегнул к ремню облегченную модель газогенераторной лампы, весившей iicci о-па всего семнадцать килограммов и производившей такое количество дыма, которое позволяло скрыть от наблюдения неприятельской подлодки один товарный состав из одиннадцати грузовых вагонов по семьсот тонн каждый, но только в том случае, если наблюдатель слеп да к тому же плохо обучен. Она пахала как зверь, но Барон успел вовремя ее отстегнуть и зашвырнул в поднебесье, откуда она и сверзилась ему на тыкву немного погодя.
И часу не прошло, как Барон добрался до края веревочной лестницы и, чудом зацепившись кончиками пальцев за опорную перекладину, завис над пустотой. Мигом оценив обстановку, он решил, что в пустоту ему не к спеху, подтянулся на руках, раскачался, как на турнике, и угодил ногами в узкую расселину двумя метрами ниже последней поперечины.
Испустив победный клич, он встал в полный рост, машистым шагом двинулся вперед и смачно впендюрил-ся башкой в цельнокирпичную стену, так как коридор сворачивал под прямым углом.
Барон протер шишку тряпочкой, пропитанной мазью «Слоун», присыпал ушибленное место горчичной мукой и возобновил путь уже в стиле рептилий — по-пластунски. До восемнадцати лет он дурью не маялся и все силы положил на то, чтобы всячески развить свои природные задатки. И до того развил, что теперь, когда ему было далеко за восемнадцать, видел в темноте как кошка, притом кошка с музыкальным слухом, которую сунули головой в скрипку и лупцуют по мягкому месту виолончельным смычком. Что позволяло ему развивать достаточно большую скорость.
