Однажды он толковал про Микеланджело и про его взаимоотношения с властями… про Лоренцо Великолепного, правителя блистательной Флоренции… Нет, такого разговора ей не потянуть: мало знает про Микеланджело… Еще Муравлик недавно толковал об американской музыке… Про Бенджамина Бриттена и Роберта Гершвина. Или, может, он и не Роберт, этот самый Гершвин? Может, он Бенджамин? Тут легко попасть впросак. Кто-то из них сочинил «Простую симфонию», которая очень нравится Вите. Но вот кто именно?
«Этак брякнешь: а нравится ли вам „Простая симфония“ Бриттена? А дворянин Сутолмин в ответ: холопка, симфонию эту написал Гершвин… Ну, и угодишь в лужу».
Тогда, может быть, поговорить о литературе? Тема, доступная даже тупице, у которой в аттестате по литературе стоит тройка.
«Что вы можете сказать о стихах Винченцо Филикайя, уважаемый Арсений Петрович?»
«Ничего, кроме того, что никогда о нем не слыхивал».
«А я могу вам почитать его стихи наизусть».
«Не может быть… Это какой-то малоизвестный стихотворец. Если ты, холопка, знаешь наизусть малоизвестных, твоя образованность меня потрясает».
И прочитать ему: «Италия, Италия! О, ты, кому судьба наследием несчастным…» Нет, лучше немного переиначить, как переиначивал Муравлик:
Россия, Русь! О, ты,
Кому судьба наследием несчастным
Дар роковой вручила красоты!
О, если б не была ты так прекрасна,
Зато сильна, чтоб, менее любя,
На казнь не уводили бы тебя
От чар твоих трепещущие страстно!..
Раиска не запомнила бы этих стихов, но они в ее сознании каким-то образом обратились к ней самой: о, ты, кому судьба вручила дар роковой красоты!.. ах, если б не была ты так прекрасна!.. тогда б не трепетали перед тобой страстно.
А вдруг Сутолмин Арсений Петрович знает этого Винченцо, который к тому же еще и Филикайя? И скажет: там речь не о России, а об Италии! Тогда она его научит уму-разуму:
«Я вижу, вы в литературе не очень-то сведущи… Вы не знаете даже того, что всякое художественное произведение — это иносказание. То есть, один пишем, а два в уме. Говорится об Италии, верно, однако имеется в виду другое. Поднапрягите ваши мыслительные способности и прочитайте, что там, между строк. Любовь к родине, верно, однако и еще кое о чем…»
16
Не вытерпела, отправилась в Яменник, но не одна, а для отвода материных глаз вроде бы как Белку пошла попасти. А сама подгоняла корову, подгоняла — по канаве да к лесочку! А там легкий голубоватый дымок поднимался: хозяин на месте, хозяин дома.
Так оно и оказалось: Арсений Петрович, действительно, хлопотал возле костра, когда Раиска с коровой оказались в поле его зрения.
Нет, он не был раздосадован ее появлением, даже обрадовался:
— Ага, вот и парное молочко пришло своим ходом! Ну-ка, надои мне в этот котелок.
Между ними был опять пруд. И котелок над этим прудом описал дугу, шлепнулся как раз у ног Раиски.
— А обратно как? Тоже по воздуху?
— Можно пустить, как кораблик, по воде — не утонет.
Раиска засмеялась. После чего сказала, что корова не даст молока, если не угостить ее куском хлеба. Тогда горбушка черного проделала тот же путь, что и котелок. Раиска подозвала Белку, скормила ей хлебушек, присела доить и тотчас сообщила:
— Скоро в человеческом обществе произойдет мировая революция.
— Да ну! — удивился он. — Свят, свят, свят… избави нас, Господи.
— Напрасно вы так иронически… «Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые…» Имеется в виду: революция не общественно-политическая, не как наша Великая Октябрьская и не как Великая Французская, а в знаниях и в представлениях о мире, в зрелищах и развлечениях.
— Мы жаждем хлеба и зрелищ? — осведомился он.
— Мы жаждем знаний, — строго сказала Раиска. — Ныне мы стоим на пороге великого открытия: вот-вот изобретут такой прибор, который будет считывать генетическую память людей.
— Что это такое?
Он уже сидел в креслице своем и курил — дымок, как и в прошлый раз, плыл в сторону Раиски, ароматный такой дымок.
— У нас в генах память всех наших предков, — пояснила Раиска, — вплоть до тех, что жили еще в пещерах. То есть все, что они видели и слышали, что пережили, все это в закодированном виде на генетическом уровне передается из поколения в поколение, от отца к сыну, от деда к внуку, от прадедов к правнукам… Это есть и в вас, и во мне, но мы пока не можем воспользоваться, понимаете?
— Откуда тебе это известно, несчастная холопка? — грозно сказал он. — Кто внушил тебе эти глупые мысли?
— Читала в одной хорошей книге.
— Разве ты грамоте разумеешь?
— Я имею аттестат об окончании сельской школы-десятилетки. И меня приглашали поступить в университет, но я засомневалась, достоин ли этот университет такой чести… Сколько вам нужно молока?
— Чем больше, тем лучше.
— Много Белка не даст: ее недавно доили.
— Какое мне дело! Я хочу молока, а уж где его взять, твои проблемы. Договаривайся с коровой дипломатически.
Еще одна хлебная горбушка описала дугу над прудом.
— Так что же там насчет генетической памяти толкуют среди дворовых? Что об этом мыслят кучера, дворники, сторожа, прачки?
Теперь такие шутки уже не задевали самолюбия Раиски. Она продолжала:
— Мы увидим охоту на мамонтов глазами первобытного человека, услышим его рев, крики охотников… Посмотрим на убранство жилых пещер, на одежду сидящих у костра, их разговоры услышим… Увидим знаменитые сражения, просто бытовые драки или, наоборот, всякие празднества. Сожжение на костре колдуний и ведьм, битву при Ватерлоо или при Бородине… Кто что захочет посмотреть, то и посмотрит. В меру своей испорченности.
— Страсти какие, — заметил он негромко. — Хорошо, что не на ночь.
— Я вот думаю: можно будет найти среди ныне живущих тех людей, у кого предки встречались с царями, полководцами, героями… через посредство их генетической памяти увидим живыми и Александра Сергеевича на дуэли с негодяем Дантесом… и Стеньку Разина в челне… и Петра Великого, пирующего со шкиперами… Вы представляете?
— Продолжай, холопка, я тебя слушаю.
— Вот надевает человек на голову шапочку, от нее проводок к телевизору, и он видит на телеэкране, как на Сенатской площади выстраиваются декабристы… или идет по Невскому проспекту Гоголь…
— Мы не узнаем его, — решительно заявил Арсений Петрович. — Портретное сходство — понятие относительное. Вряд ли ты узнала бы меня, посмотрев на мой портрет.
— Там будет сцена, где к нему обратится кто-нибудь… Например, Жуковский: «Николай Васильевич, я только что перечитал вашего „Ревизора“…»
Тут она — впервые! — услышала от него похвалу в свой адрес:
— Браво! Ты не безнадежна, холопка. У тебя довольно живое воображение.
— Оно позволило мне очень живо увидеть ту женщину, чей портрет выложен мозаикой в ручье, — сказала Раиска.
На это он никак не отозвался. Она встала с котелком в руках: Белка отступила от нее и решительно удалялась.
— Так куда девать посудину с молоком, Арсений Петрович? Пустить по воде корабликом? Тогда нужен парус. Да и лягушки, как пираты, могут атаковать.
— Принеси, — сказал он тоном человека, который не сомневается, что его повеление будет выполнено. — Обойди кругом пруда.
И она обошла, принесла ему посудину с молоком.
— Я позволяю тебе сесть в это кресло, — сказал он, вставая.
Молоко он стал аккуратно переливать в большую бутылку с завинчивающейся крышечкой, объяснив, что потом опустит это в ручей — там водица родниковая, холодная.
— Так что там насчет Гоголя Николая Васильевича толкуют конюхи и ключницы? Чем взволнована моя дворня?
— Это будет именно революция, — продолжала Раиска, удобно расположившись в кресле. — Люди перестанут смотреть по телевизору глупые сериалы про Санта-Барбару и про «богатых, которые плачут». Зачем эти выдуманные события и герои, зачем придуманные страсти, когда можно видеть то, что было на самом деле! Перед правдивостью жизни померкнет любое кино.
— Ты меня озадачиваешь, холопка, — признался он.
И хоть он сказал это шутливо, она видела, что произвела-таки на него нужное ей впечатление. Она могла быть удовлетворена, но этого ей было мало! Он еще не в полной мере уразумел, с кем имеет дело. Он еще не в полной мере ее оценил!
— Тогда я вас раскрутила бы, — сказала Раиска мечтательно. — Помните, как у Пушкина? «Воспоминание безмолвно предо мной свой длинный развивает свиток». Всю вашу прошлую жизнь, как киноленту, я просмотрела бы… каким вас видели посторонние люди. Все ваши недостойные и бесчестные поступки, которые вы, наверняка, совершили…
— Я не много нагрешил, — отозвался он, отнюдь не сердясь. — Я вообще-то положительный. Ну, так… мелкие грешки. У кого их нет!
