— Как именно?
— Да вот так: всё на своём месте. Иными словами — вам никогда не случается искать свои домашние туфли?
Славов озадаченно смотрит на меня.
— Зачем же искать, когда я знаю, где они…
— Вот этого-то ответа я от вас и ждал. Впрочем, к делу это не относится. Ну, не буду больше вам мешать. Всего хорошего. С лёгким паром.
* * *
«Варшава» или «Берлин»? «Варшава» ближе. Так же, как и в географии. Поэтому я направляюсь туда. Заведение, как и следовало ожидать, переполнено в этот час. Светское общество. Главным образом — полунесовершеннолетние, зелёная молодёжь. Букет очаровательных девушек. И среди них — по крайней мере десяток Бриджитт Бардо. Инстинкт подсказывает мне, что мой объект — вряд ли среди тех, кто увлекается мороженым. Под звуки музыки пересекаю зал. Это не моя музыка. И к лучшему — некогда отвлекаться экскурсами в прошлое. Прежде всего дела.
Спустившись по лестнице, заглядываю в бар. Затем — соседнее помещение. Мне нужно разыскать Жанну. Лучше всего было бы написать этакий небольшой плакатик. Но, когда ты разыскиваешь девушку по каштановым взбитым волосам, бледно-розовой губной помаде и модному бежевому пальто, приходится обратиться к интуиции. Или к официантке.
На мой вопрос официантка глазами показывает мне столик в углу. Так вот она, Жанна. Наконец-то. И к тому же совсем одна.
Я подхожу и отодвигаю стул.
— Занято, — сухо замечает девушка.
— Вижу, но готов примириться, — усаживаюсь я удобней.
— Я позову официантку, — грозится Жанна.
— Прекрасная идея. Рюмка коньяку в такую сырость будет очень и очень кстати. Но давайте сперва поговорим.
— Я с незнакомыми не разговариваю.
— Ну, что ж, познакомимся и, как знать, может быть полюбим друг друга. Я, между прочим, из милиции.
Жанна рывком вскидывает голову, но тут же придаёт себе безразличный вид. Справедливости ради следует признать, что она действительно привлекательна. Не сказать, чтобы Венера Милосская. Скорее уменьшенный, карманный формат. Но в этом чуточку бледном лице с капризно вздёрнутым изящным носом и капризно изогнутыми губами есть своя прелесть. О глазах я не говорю: они, как зеркало человеческой души, в этот момент закрыты.
— Я искал вас в связи с Мариновым, — говорю я как можно галантней. — С ним — вы, наверно, уже знаете — произошла вчера неприятность.
— Я слышала, что он умер.
— Вот именно. И так как я со своей стороны слышал, что между вами существовала, может быть, чисто духовная близость, я позволил себе…
Тут мне приходится прервать на полуслове — к нам, что бывает редко в этих местах, подходит официантка.
— Что вам заказать? — спрашиваю я Жанну.
— Ничего.
— Но всё-таки…
— Чашку кофе, — сдаётся она с досадой.
— Чашку кофе и рюмку коньяку.
Затем возвращаюсь к нашей теме.
— Я говорил, что позволил себе отнять у вас сегодня немного времени, так как узнал, что между вами существовала близость.
— Зря теряете собственное время, — хмуро бросает Жанна. — Никакой близости — ни духовной, ни иной — между мной и Мариновым не существовало.
— Но он был явно неравнодушен к вам, — осмеливаюсь я напомнить факты.
— Я тоже к тысяче вещей неравнодушна, но неравнодушие — это одно, а реальность — совсем другое. Маринов хотел жениться на мне, но — вы сами знаете — для этого нужно согласие двоих.
— И всё же — чтобы такой практичный человек мог питать известную надежду, он должен был рассчитывать на что-то.
— Рассчитывал на мою тётку. Я ему так и заявила: «Раз ты договорился с тёткой — женись на ней и не порти мне больше пейзажа!»
— Со старшими так не говорят.
— Я привыкла говорить, что думаю.
— Это мы сейчас установим.
К нашему столику подходит пара. Это уже не полунесовершеннолетние, а просто несовершеннолетние, особенно девушка. Тем не менее они держатся с самоуверенностью светских людей. У парня — дымящаяся сигарета в зубах и горьковато-пресыщенное выражение человека подземного мира. Подземного мира Чикаго, например.
Они выдвигают свободные стулья, собираясь без церемоний расположиться за нашим столиком.
— Занято! — отрубаю я.
— Ничего, мы сядем, где не занято, — снисходительно смотрит на меня человек подземного мира и морщится, потому что папиросный дым попадает ему в глаза.
— Что, получили? — торжествующим шёпотом спрашивает меня Жанна.
Я только собираюсь доказать, что нет, как рядом с нами вырастает фигура ещё одного пришельца. Он гораздо старше тех двоих — ему уже, может быть, все двадцать. Рост у него не ахти какой, но телосложение хорошее. Физиономия тоже не уродливая: если б не наглые масляные глаза, право, совсем была бы ничего. Пришелец, видимо, под градусом.
— Эй, ты, представитель низших классов! — обращается он к малолетнему. — Ступай, пока тебя не нашлёпала мать. И смотри не забудь по дороге отвести девочку в детский сад.
Для вящей убедительности он кулаком подталкивает незадачливого кавалера.
— Как вы смеете… — возмущается кавалер, оглядываясь но сторонам.
Но помощи ждать неоткуда. Дым в зале настолько плотный, что вряд ли кто замечает что-либо вокруг.
— Давай сматывай, пока цел! — настаивает старший и нетерпеливо тянет молоденькую даму за рукав. Девушка вынуждена встать. Повернув к столику возмущённые, но не очень героические лица, малолетние отступают.
Победитель небрежно опускается на стул и тут только замечает моё присутствие. Губы его складываются в недоуменно-презрительную гримасу.
— Познакомьтесь, — спешит вмешаться Жанна. — Тома Симеонов. Мы зовём его просто Том.
— Пётр Антонов, — сообщаю я. — Можете звать меня просто Пепи.
— Охота ещё знакомиться со всякими, — лениво рычит Том.
Потом поворачивается к Жанне.
— Где ты откопала этого старика?
— Товарищ…
Я трогаю Жанну за локоть. Она умолкает. Но Том, хотя он и под мухой, успевает уловить этот жест и истолковывает его по-своему.
— А, уж и локотки начинаем пожимать…
И неожиданно даёт мне под столом сильный пинок ногой. Ботинок у парня не только острый, но и в достаточной мере твёрдый.
— Я случайно вас не задел? — осведомляется он со сладчайшей улыбкой.
— Ничего, со всякими случается, — наступаю я ему на ботинок всей тяжестью ноги.
Том от боли меняется в лице. Он пытается освободить ногу и, когда ему это удаётся, цедит сквозь зубы:
— Не прикидывайся чурбаном. Выйдем поговорим!
— Я заказал рюмку коньяку, но, чтобы вас не задерживать…
Мы одновременно встаём. Мне, как старику, предоставляется честь идти к выходу первым. Бросив беглый взгляд через плечо, я убеждаюсь, что и Жанна, отстав на несколько шагов, движется за нами следом.
Ночная улица почти пуста. Дождь льёт как из ведра. Не успеваю я это констатировать, как ощущаю удар в затылок. Разворачиваюсь и, взяв в железные клещи шею парня, тащу его, как мешок, в соседний подъезд. Продолжая сжимать ему шею, я прислоняю его к стене.
— Слушай, ты, маленький подонок! Я сказал «чтобы вас не задерживать», но имел я в виду обратное…
— Том, не глупи, прошу тебя! — кричит появившаяся в подъезде Жанна. — Товарищ Антонов из милиции…
Том, делавший тщетные попытки высвободиться из моих объятий, тут же, враз, перестаёт трепыхаться. Я убираю руки.
— Позже не могла сообщить? — бурчит он, потирая шею.
Затем поворачивается ко мне.
— Что ж вы молчали, что вы из милиции? И даже если из милиции, это не значит, что вы можете хватать за локоть мою невесту.
— Ты кем работаешь? — спрашиваю я, не прислушиваясь к его вяканью.
— Я не работаю. Учусь.
— Чему? Сомнительно, чтобы твоей специальности обучали в университете. Ну, как бы то ни было, всё это мы установим в отделении…
— Пожалуйста, не задерживайте меня, — хнычет, как мальчишка. Том.
— Чего ты так испугался — справки? Или, может, она не первая? Может, десятая или пятнадцатая?
— Простите, прошу вас, — повторяет он.
— А ты к тому же ещё и подлец. В спину норовишь ударить. Сейчас я вижу, что у тебя к тому же ни капли человеческого достоинства.
— Какое тут достоинство, — лепечет Том. — Против силы не попрёшь.
— А против кого? Против детей? Или под столом, ногой? Да ладно, убирайся с глаз долой! Но не строй никаких иллюзий: я тебе дал отсрочку.
Он поворачивается и покорно, не взглянув на свою невесту, плетётся назад, к «Варшаве». Жанна, готовая последовать за ним, нерешительно смотрит на меня.
— Вы останетесь, — говорю. — С вами я ещё не кончил.
— Как у вас быстро испортились манеры…
— Манеры зависят от обстоятельств. С такими типами, как ваш жених, поневоле забудешь о хорошем тоне.
— Пока он мне ещё не жених. Но это не исключено.
