— Она выживет?
В третий раз за вечер голос Лукаса заставлял ее вздрагивать.
— Надеюсь, — ответила она, оглядев его с ног до головы. — Кто вы такой, собственно?
— Лукас. Очень сожалею — и одновременно очень рад. — Он протянул руку.
Впервые София почувствовала, до чего устала. Она встала и подошла к кофейному автомату.
— Хотите?
— Я не пью кофе, — ответил Лукас.
— Я тоже, — созналась она, вертя пальцами монетку в двадцать центов. — Что вы здесь делаете?
— То же, что и вы. Приехал справиться, как она.
— Зачем? — спросила София, роняя монету в карман.
— Чтобы написать отчет. Пока что в графе «пострадавшие» я поставил цифру «1». Теперь надо уточнить информацию. Терпеть не могу оставлять сегодняшние дела на завтра. Не выношу задержек.
— Как и я…
— Лучше бы вы приняли мое приглашение. Тогда ничего этого не произошло бы.
— Не вы ли говорили недавно о такте? Занятное у вас представление о тактичности!
— Ее выпишут поздно ночью. Вилка для утки в человеческом мягком месте — это страшное оружие. Там шитья на несколько часов, мы вполне успеем посидеть в кафе напротив. Приглашаю вас.
— Никуда я не пойду.
— Как хотите. Подождем здесь. Не очень приятное местечко, но если вы так предпочитаете… Тем хуже!
Они просидели на скамейке спина к спине больше часа, прежде чем в коридор вышел хирург. Хлопка ладонями в латексе не прозвучало (хирурги снимают перчатки при выходе из операционного отделения и бросают их в предназначенный для этого бак). Матильда вне опасности, артерия цела, сканирование не выявило повреждений черепа, позвоночник тоже не тронут. У нее два перелома без смещений — руки и ноги, в нескольких местах пришлось наложить швы. Сейчас ей накладывают гипс. Осложнения возможны всегда, но хирург надеется, что обойдется без них. Тем не менее пострадавшей, по его мнению, полезно будет провести несколько часов в полном покое. Он будет признателен Софии, если она предупредит близких, что до утра пострадавшую нельзя будет навещать.
— Это я запросто, — заверила его София. — Кроме меня, у нее никого нет.
Она продиктовала дежурной по этажу номер своего пейджера. Выходя, она, не глядя на Лукаса, уведомила его, что изменений в протоколе не предвидится, после чего исчезла за турникетом приемного отделения. Лукас нагнал ее на безлюдной стоянке. Она искала ключи от машины.
— Буду вам весьма признательна, если вы перестанете меня пугать, — сказала она ему.
— Кажется, мы с вами неудачно начали, — проговорил Лукас сладким голосом.
— Начали… что? Помявшись, Лукас ответил:
— Допускаю, что иногда бываю прямолинеен. Но я искренне рад, что ваша подруга легко отделалась.
— Глядите-ка, хоть в чем-то мы совпадаем! Чего только на свете ни бывает! А теперь, если вы мне позволите отпереть дверцу…
— Может быть, все-таки выпьем вдвоем кофе? Не возражаете?
София промолчала.
— Ну, это так просто говорится… Вы не пьете кофе, я тоже. Как насчет апельсинового сока? Тут напротив делают восхитительный сок!
— Откуда такое желание утолить жажду в моем обществе?
— Я только что приехал в Сан-Франциско и не знаю здесь ни души. Три года абсолютного одиночества в Нью-Йорке — я, кажется, неоригинален… «Большое Яблоко»[4] превратило меня в дикаря, но я решил измениться.
София, склонив голову набок, наблюдала за Лукасом.
— Ладно, начнем все сначала, — сказал он. — Забудьте про Нью-Йорк, про мое одиночество и про все остальное. Сам не знаю, откуда у меня такое острое желание выпить с вами рюмочку. Дело не в рюмочке, а в стремлении с вами познакомиться. Вот я и выдал вам правду. Теперь вы правильно поступите, если скажете «да».
София посмотрела на часы, колеблясь, потом улыбнулась и приняла приглашение. Они перешли улицу и зашли в «Криспи Крем». В маленьком заведении вкусно пахло свежей выпечкой, из печи только что извлекли противень с горячими пирожками. Они сели у окна. София не ела, она в изумлении наблюдала за Лукасом: тот меньше чем за десять минут проглотил семь глазированных пирожков.
— Как я погляжу, вы исключаете чревоугодие из перечня смертных грехов? — не выдержала она.
— Ах эти мне басни про грехи! — отозвался он, беззастенчиво облизывая пальцы. — День без лакомств — хуже безоблачного дня!
— Вы не любите солнце? — удивилась она.
— Почему, очень даже люблю! Солнечные ожоги, рак кожи, гибель от теплового удара, удушье от галстука, ужас женщин при мысли о потекшем гриме, повальные простуды от кондиционеров, дырявящих озоновый слой, растущее загрязнение окружающей среды, падеж животных от жажды, не говоря о задыхающихся стариках… Так что извините, солнце изобрел вовсе не тот, на кого думают.
— Странное у вас представление о жизни!
София насторожилась всерьез только тогда, когда Лукас заявил своим низким голосом, что необходимо проявлять честность, отделяя зло от добра. Ее удивил порядок слов: Лукас упорно ставил зло впереди добра, хотя обычно люди инстинктивно поступают наоборот…
Ее посетило подозрение: вдруг он — ангел-контролер, посланный проверить, как она справляется с заданием? Ей приходилось сталкиваться с такими даже при выполнении менее важных поручений. Чем больше Лукас разглагольствовал, тем больше она укреплялась в своей догадке, уж больно провокационно звучали его речи. Отправив в рот девятый по счету пирожок и еще не закончив жевать, он заявил, что ждет не дождется новой встречи с ней. София улыбнулась. Он оплатил счет, и они вышли на улицу.
На пустой стоянке Лукас задрал голову.
— Свежо. Зато какое великолепное небо!
Она приняла его приглашение на ужин следующим вечером. Если случаю угодно, чтобы они трудились на одно и то же учреждение, то тот, кто вздумал ее проверить, пожалеет о своем недоверии: она постарается его проучить. Так она решила, катя в машине домой.
Остановившись перед домом, она постаралась не шуметь на крыльце. В коридор не просачивался свет, дверь Рен Шеридан была закрыта.
Прежде чем войти, она подняла глаза и не увидела на небесном своде ни облаков, ни звезд.
И был вечер, и было утро…
Матильда проснулась на заре. Ночью ее перевезли в палату, где она уже начала скучать. Вот уже пятнадцать месяцев сверхактивность была ее единственным лекарством для выведения шлаков прежней жизни, в которой над ней едва не взял верх зловредный коктейль из отчаяния и наркотиков. Неон, похрустывавший у нее над головой, напоминал о долгих часах абстиненции, когда все ее нутро-раздирала нестерпимая боль. Она вспоминала дни Дантова ада, когда Софии, которую она называла своим ангелом-хранителем, приходилось держать ее руки. Чтобы выжить, она причиняла себе острую телесную боль, готова была спустить с себя кожу, изобретая все новые раны как кару за прежние запретные услады.
Она еще чувствовала иногда затылком покалывание в местах гематом — последствие многочисленных ударов, которые она наносила сама себе по ночам, оставаясь наедине со своими невыносимыми страданиями. Внутри локтевого сгиба налицо были признаки искупления: следы инъекций неделя за неделей становились все менее заметными. Откровенно зияло только одно фиолетовое пятно на выпирающей вене — напоминание о вратах, в которые она впустила медленную смерть.
Дверь открылась, Матильда увидела Софию.
— Кажется, я вовремя, — сказала та, кладя на ночной столик букет пионов. — Входя, я увидела выражение твоего лица. Стрелка твоего морального барометра уже смещалась к «переменно», а потом разразилась бы буря. Пойду попрошу у сестер вазу.
— Останься со мной, — попросила Матильда бесцветным голосом.
— Пионы так же нетерпеливы, как и ты, им необходимо много воды. Не двигайся, я сейчас.
Оставшись одна, Матильда уставилась на цветы, погладила здоровой рукой шелковистые лепестки. Они походили на ощупь на кошачью шерстку, а Матильда обожала кошек… София прервала ее мечты, вернувшись с полным ведерком.
— Это все, что у них нашлось. Ничего, эти цветы не страдают снобизмом.
— Мои любимые!
— Я знаю.
— Как ты умудрилась их отыскать в это время года?
— Секрет!
София посмотрела на загипсованную ногу подруги, потом на шину, делавшую неподвижной ее руку. Матильда поймала ее взгляд.
— Что там все-таки произошло? Я почти ничего не помню. Сначала мы разговаривали, потом ты встала, я осталась сидеть — и все, дальше черная дыра.
— Случайность, утечка газа в подвесном потолке служебного помещения. Как долго ты должна здесь оставаться?
Врачи согласились бы выписать Матильду уже назавтра, если бы у нее были средства на вызов врача на дом, а состояние позволяло бы самостоятельно передвигаться. Видя, что София собирается уйти, Матильда расплакалась.
