— Не оставляй меня здесь, от этого запаха дезинфекции я схожу с ума! Я заплатила сполна, клянусь! Больше этого со мной не произойдет. Я так боюсь снова подсесть, что не глотаю успокоительные, которые мне положены, а только делаю вид. Знаю, я для тебя обуза, но вытащи меня отсюда, София, вытащи немедленно!
София вернулась к койке подруги и погладила ее по лбу, избавляя от судорог отчаяния. Она пообещала сделать все и без промедления, чтобы найти выход, и снова ее навестить поздно вечером.
Покинув госпиталь, София устремилась в доки: ей предстоял насыщенный день. Время летело быстро: задание заданием, но она не могла себе позволить забыть о своих подопечных. Сейчас она собиралась проведать старого друга-бродягу. Джуэлс покинул мир, не обозначив дорогу, приведшую его под арку № 7, слркившую ему более-менее постоянным убежищем Жизнь сыграла с ним несколько жестоких шуток. Сокращение персонала подвело черту под его карьерой. Простое письмо уведомляло, что он больше не служит в крупной компании, которая была для него всем.
В пятьдесят восемь лет человек еще очень молод… Пусть косметические фирмы клянутся, что в шестьдесят лет вся жизнь еще впереди, надо только больше заботится о своей внешности, даже их службы персонала убеждены в обратном и соответствующим образом поступают со своими работниками. Так Джуэлс Мински стал безработным. Сотрудник службы безопасности отобрал у него пропуск у входа в здание, в котором он проводил больше времени, чем дома. Не говоря ни слова, человек в форме проводил его дo рабочего стола. Под безмолвными взглядами бывших коллег Джуэлс поспешно собрал свои вещи. Унылым дождливым днем он отправился восвояси с жалкой картонной коробкой под мышкой. Так завершились тридцать два года его честной слркбы.
Жизнь Джуэлса Мински — статистика, влюбленного в прикладную математику, — легко укладывалась в простейшие арифметические действия: сложение уикэндов, посвященных работе в ущерб нормальной жизни; деление в пользу власти нанимателей (все служащие гордились тем, что на них вкалывают, все составляли одну большую семью, в которой каждый играл отведенную ему роль и не посягал на большее); умножение унижений и идей, проигнорированных незаконными вершителями чрких судеб; наконец вычитание права достойно завершить трудовой путь. Подобно квадратуре круга, существование Джуэлса сводилось к уравнению из невероятных несправедливостей.
В детстве Джуэлс любил болтаться рядом со свалкой металлолома, где отправлялись под чудовищный пресс остовы старых автомобилей. Гоня ночные мысли об одиночестве, он часто представлял себе жизнь молодого богатого служащего, перечеркнувшего его жизнь и отправившего его на свалку. Осенью аннулировались его кредитные карточки, банковский счет не пережил зиму, весной он покинул свой дом Летом он принес в жертву большую любовь, забрав в последнее путешествие свою гордость. Сам не отдавая себе в этом отчета, Джуэлс Мински, пятидесяти восьми лет от роду, избрал непостоянным местом для своего ночлега пространство под аркой № 7 на пристани № 80 торгового порта Сан-Франциско. Скоро он отпразднует десятилетнюю годовщину жизни под звездами. Всем желающим он с удовольствием признавался, что, отправляясь в путь, понятия не имел, где окажется.
София осмотрела рубец у него под дырявой шерстяной штаниной в шотландскую клетку.
— Джуэлс, вашу ногу пора лечить!
— Не начинай, пожалуйста, моя нога в полном порядке.
— Если не продезинфицировать рану, то меньше чем через неделю начнется гангрена, вы сами знаете!
— Я уже пережил худшие гангрены, моя красавица. Одной меньше, одной больше — какая разница? Я ведь давно прошу Создателя меня прибрать, поэтому просто не имею права лечиться. Если при всякой болячке я стану бегать к врачу, то чего будут стоить мои мольбы эвакуировать меня с этой проклятой земли? Так что эта царапина — мой выигрышный билет на тот свет.
— Кто вбил вам в голову эти глупости?
— Никто. Хотя здесь побывал один тип, который со мной всецело согласен. Мне понравилось с ним спорить! Когда я его вижу, у меня впечатление, что это я сам в зеркале прошлого. Он носит такие же костюмы, как я до того, как у моего портного, заглянувшего в мои карманы и обнаружившего там пустую бездну, случился приступ головокружения… Я проповедую ему добро, он мне — зло. Это такой обмен. Надо же мне как-то отвлечься!
Без крыши над головой, никого не ненавидя, без крошки съестного, даже без прутьев решетки, которые можно было бы попробовать перепилить… Положение Джуэлса Мински было хуже положения заключенного. Мечты становятся роскошью, когда приходится бороться за существование. Днем изволь искать пропитание на свалках, зимой — непрерывно ходить, двигаться, препятствуя смертоносному союзу сна и холода.
— Все, Джуэлс, я везу вас в диспансер!
— Я думал, ты работаешь в службе безопасности порта, а не в Армии Спасения.
София изо всех сил потянула бродягу за руку, помогая ему подняться. Он не старался облегчить ей задачу, но тем не менее нехотя доплелся до машины. Она открыла дверцу, он запустил руку в бороду, раздумывая. София молча за ним наблюдала. Вокруг его лазоревых глаз пролегли глубокие морщины — фортификационные рвы души, исполненной глубоких чувств. У губастого улыбчивого рта красовались другие письмена, свидетельства существования, для которого бедность — всего лишь видимость.
— В твоей машине будет не очень сладко пахнуть. С этой ногой я в последнее время нечасто бываю в душе.
— Говорят, что деньги не пахнут, так почему у бедности должен быть запах? Хватит болтать, полезайте!
Передав своего пассажира заботам диспансера, она поехала назад в доки. По пути она сделала крюк, чтобы навестить мисс Шеридан: ее нужно было попросить о важной услуге. Рен сидела на своем крыльце. Она наметила поход по делам в город, но Сан-Франциско славится своими крутыми улицами, каждый шаг по которым — пытка для престарелого человека, поэтому встреча в этот неурочный час с Софией была равносильна чудесному избавлению. София пригласила ее в машину, а сама побежала к себе. Дома она проверила автоответчик, не записавший ни одного сообщения, и тут же снова спустилась. По пути она поведала Рен о своем затруднении, и та согласилась поухаживать за Матильдой, пока она не поправится. Оставалось придумать, как поднять ее на второй этаж и как спустить с чердака железную кровать.
* * *
Удобно устроившись в кафетерии в доме номер 666 по Маркет-стрит, Лукас что-то чиркал прямо на клеенке. Он торжествовал: только что устроился на службу в крупнейшее агентство недвижимости во всей Калифорнии! Макая седьмой по счету круассан в кофе со сливками, он штудировал волнующее издание о развитии Силиконовой долины, «широкой полосы, ставшей за тридцать лет главной стратегической зоной высоких технологий и прозванной легкими всемирной информатики». Для него, специалиста по смене личин, наняться куда угодно было простейшим делом, и он уже получал сумасшедшее удовольствие от подготовки нового макиавеллиевского плана.
Накануне, летя в самолете из Нью-Йорка, Лукас загорелся, прочтя в газете «Сан-Франциско Кроникл» статью о компании недвижимости «Эй-энд-Эйч» и полюбовавшись фотографиями с круглой физиономией ее вице-президента Эда Херта. Херт, «Эйч» из названия компании, прекрасно владел искусством проводить пресс-конференции и без устали хвастался неизмеримым вкладом своего детища в экономический взлет региона. Вот уже два десятилетия он домогался выборной должности и потому не пропускал ни одной официальной церемонии. Последний приступ разглагольствования случился с ним на официальном открытии сезона ловли крабов. Там Лукас и попался ему на глаза
Впечатляющий набор комплиментов от влиятельных лиц, которыми Лукас умело заминировал разговор, принес ему пост советника вице-президента, каковой был учрежден для него незамедлительно. Эд Херт отлично знал, какие люди ему нужны, и согласие было достигнуто еще до того, как второй человек в компании отправил в рот первую крабовую клешню, обильно сдобренную шафрановым майонезом; досталось майонеза и манишке его смокинга.
Часы показывали 11 часов утра. Еще час — и Эд уже знакомил Лукаса со своим компаньоном Антонио Андричем, президентом группы.
Андрич, «Эй» из названия, железной рукой в бархатной перчатке управлял обширной коммерческой сетью, которую плел долгие годы. Врожденный нюх и несравненное усердие позволили Антонио Андричу выстроить огромную империю, на которую трудились более трехсот агентов и почти столько же юристов, бухгалтеров и ассистентов.
Поколебавшись, Лукас отказался от восьмой венской булочки и щелчком пальцев потребовал капучино. Грызя черный фломастер, он просмотрел свои записи и опять задумался. Статистика, предоставленная ему информационным отделом «Эй-энд-Эйч», говорила сама за себя.
