Вдруг естественно и легко она говорит:
— Я знаю, что сегодня ночью приснилась вам.
Как он и предвидел, женщина не удивляется и не отталкивает. Поворачивается к нему, оглядывает с головы до ног и еще раз спрашивает:
— Так, да? И что же я делала?
— Если хотите, расскажу. Но вы должны пообещать, что не обидитесь. И более того, не подумайте, что я пользуюсь сном как предлогом для знакомства. Я бы и так подошел к вам. У меня несчастье — я потерял жену, которую очень любил. Вы похожи на нее. Даже не увидев сон, я бы заговорил с вами.
Женщина ограничивается только:
— Ну, хорошо. Тогда расскажите мне сон.
Он, совершенно не смущаясь и не упуская ни одной детали, спокойно и точно пересказывает сон. Она внимательно слушает и потом говорит:
— Все это могло бы быть, за исключением одной детали.
Он заметил слова «могло бы быть» и, разволновавшись, спросил:
— Какой?
— Я не ношу корсет.
Тон женщины интимный, сообщнический, почти вызывающий. Он на нее смотрит и видит в ее глазах странную смесь достоинства с отчаянием и призывом — будто для того, чтобы дать ему понять, что знает, чего он хочет, и она не оттолкнет его, мало того, — готова угодить ему.
Все еще опираясь о парапет, женщина тихо говорит:
— Теперь расскажите мне о своей жене. И скажите, чем я на нее похожа.
Внезапно он начинает сильно волноваться и не может вымолвить ни слова. Затем выдавливает:
— Вы на нее похожи внешне. Боюсь, что вы похожи и еще чем-то, — тем, что в последнее время отдалило нас друг от друга.
— Не понимаю.
— Моя жена за год до своей смерти отказала мне в близости.
— Почему?
— Не знаю, а теперь уж и не узнаю. Она говорила, что у нее нет желания. А потом умерла.
Мгновение женщина молчит. Затем с внезапной жесткостью комментирует:
— Кто знает, чего именно она хотела от вас. Возможно, чего-то вроде того, что приснилось вам этой ночью.
Удивленный и обрадованный проницательностью женщины, он говорит:
— Да, и я сам хотел бы от нее именно этого. И это было, не во сне, наяву: около двух лет назад.
— Как! Вы это делали здесь, у этого парапета?
— Нет, на площадке одного дома по виа Венето в Риме, однажды утром, когда мы впервые встретились.
— На площадке? На последней, где выход на террасу?
— Откуда вы знаете?
— Потому что я похожа на вашу жену не только внешне.
— Вам тоже нравится делать так, стоя, повернувшись спиной, как в моем сне?
— Да.
Он молчит, потом решается и спрашивает:
— И ты пойдешь на это со мной?
Она смотрит ему в лицо с непонятной гримасой: в ее чертах и чувство собственного достоинства, и обида, и страдание. Потом бормочет:
— Да.
— Не откажешься, как она?
— Нет.
— И сделаешь это прямо теперь?
— Да, теперь же, но не здесь.
Мгновение она молчит, затем продолжает:
— Пойдем в гостиницу. Да, ты не заметил, что мы живем в одной гостинице? А я на тебя уже обратила внимание, так что не очень удивилась, когда ты заговорил со мной.
Он с облегчением принимает тон разговора и спрашивает:
— А почему я тебя никогда не вижу в ресторане?
— Никогда туда не хожу, ем в номере, — сухо отвечает она.
Тогда он пугается, вдруг обнаружив, что по каким-то ему не известным причинам у нее испортилось настроение, и с тревогой спрашивает:
— Ну, а как же мы будем?
На этот раз она, уже как соучастник, предлагает:
— Ты видел, что каждый номер имеет балкон, выходящий в сад. На всех балконах решетки. Сегодня ночью я приду к тебе в номер, выйду на балкон, возьмусь руками за решетку, а потом мы сделаем то, что вы с женой делали на площадке того дома на виа Венето.
Произнеся это, она выпрямляется и уходит.
Ничего не соображая, он следует за ней и говорит:
— Я только боюсь, что на самом деле ты не придешь.
Сам не знает, зачем сказал эту фразу. Может быть, для того, чтобы внести ноту реальности в то, что все еще держит его больше во сне, чем в жизни. Она ничего не отвечает, но, как только они выходят с площадки и проходят на виа Трагара, она останавливается, обхватывает руками свое горло, расстегивает воротник и на мгновение распахивает пальто. Он видит, что под пальто она абсолютно голая.
Женщина спрашивает у него:
— Тебе не кажется, что я и телом похожа на нее?
Странно, может быть, он ослеплен сильным волнением, но ему ничего не остается, как заметить и вправду совпадающие детали: та же грудь, низкая, но плотная, тот же живот, упруго закругляющийся над лобком, те же на лобке волосы, короткие, кудрявые и, как у блондинок, почти рыжие. И кровеносные сосуды, едва заметные на прозрачной коже бедер и груди, — все напоминает ему жену.
Женщина, запахивая пальто, спокойно, но с вызовом спрашивает:
— Теперь веришь, да?
— А ты вот так вот и ходишь, голой?
— Торопилась, здесь на Капри тепло, я завернулась в пальто и вышла.
С этой минуты они больше не разговаривают, а торопливо шагают, на расстоянии друг от друга, будто и вовсе не знакомы. У нее обычный, инстинктивно вызывающий шаг; она идет, глядя в землю, будто размышляет. А он посматривает на нее украдкой, почти не веря их соглашению. Кроме того, его крайне заботит: как она сможет взяться за балконную решетку, если решетка вся покрыта колючими вьющимися растениями? Он долго обдумывает что делать. В конце концов решает очистить от растений середину решетки. Но как? Нужны садовые ножницы, а их у него нет; значит, надо купить. Тайком он бросает взгляд на часы и видит — остается всего двадцать минут до закрытия магазинов.
Он обращается к женщине:
— Когда придешь?
— Сегодня ночью.
— Да, но в котором часу?
— Поздно, около полуночи.
Он хотел бы спросить — почему так поздно? Но, торопясь в магазин до закрытия, только сообщает:
— Мой номер одиннадцать, на третьем этаже.
— Знаю: когда ты просил сегодня утром у портье ключ, я стояла у тебя за спиной.
Они уже перед воротами гостиницы.
Он берет ее за руку:
— Ты заметила, что до сих пор не сказала мне, как тебя зовут?
— Таня.
Жену звали Антонина. Он думает: «Тоня и Таня, почти одно и то же».
— Этого не может быть!
— Чего именно?
— Ничего — до сих пор не могу понять, существуешь ли ты на самом деле, глазам своим не верю, — смущается он.
Впервые она ему улыбается; гладит его лицо и, бросив «до вечера», убегает через ворота в сад гостиницы.
В большой спешке, поскольку боится, что магазины закроются, он поднимается по той улице, которая ведет к городской площади Капри. Куда идти знает: как-то раз, под высокой аркой подходя к площади, он попал в узкий и темный переулок. Хозяйственный магазин там. Входит и, мимо ящиков с железками и коробок, полных ножей, ножниц и прочих режущих инструментов, идет прямо к продавщице, стоящей за прилавком.
— Мне нужны садовые ножницы.
— Маленькие или большие?
— Средние.
Он возвращается в гостиницу, поднимается в номер, и, зажав в руке ножницы, сразу выходит на балкон. Уже ночь; в темноте он рассматривает растение и видит, что наверху стоит бетонная кадка, с которой оно спускается, рассыпаясь, по решетке. Но ведь чтобы женщина могла легко опереться о нее, недостаточно срезать ветки, покрывающие решетку, нужно убрать также и часть ящика. Перед тем как приступить к тяжелому неприятному и, в общем, сумасшедшему делу, он чуть колеблется. Но в воображении возникает образ опершейся о перила женщины в пальто, поднятом до пояса. И он с жаром принимается за работу. Прежде всего срезает самые высокие ветки и веточки, затем освобождает перила и старается сдвинуть ящик. Новая проблема: куда их девать, чтобы не попались на глаза и чтобы женщина не поняла, что эти перила очищены специально для нее, с умыслом, во имя его навязчивой идеи? В конце концов он решает сложить ветки и веточки, насколько это возможно, в глубину балкона, чтобы потом вынести. Смещает ящик, и в эту минуту раздается телефонный звонок.
Подбегает к ночному столику, бросается на кровать, берет трубку, подносит к уху и сначала просто ничего не слышит. Или лучше сказать, сначала не понимает ни слова. Кто-то в трубку рыдает, стараясь сказать хоть что-то, и не может. Он кричит: «Алло, алло!», и наконец сквозь непрерывные рыдания слышит голос женщины, которая, задыхаясь, говорит:
— Извини меня, прости меня, но я не приду, потому что мой муж умер всего месяц назад. После того как ты мне сказал, что твоя жена умерла, а я похожа на нее, мне захотелось заменить тебе ее, а ты бы заменил мне мужа. Но поняла, что не могу, не могу, извини меня, прости меня, но не могу, совсем не могу.
И, продолжая рыдать, она много раз повторяет «не могу»; потом сухой щелчок — общение прервано. Он еще минуту смотрит на трубку, затем кладет.
Теперь он не двигается, размышляет. Значит, женщина — вдова, и вдова, так сказать, «безутешная». Какое-то время ей казалось, что с ним она способна будет предать память о муже; на то же очистительное предательство, собственно, претендовал и он. Но потом она уже не смогла пойти на это. Таким образом, двое мертвых оказались сильнее двух живых — и он, и женщина, каждый, остался со своим покойником. Эта мысль вызвала в его душе отчаяние. Он видит себя в нерасторжимой связке со смертью, и уже больше не от тоски по жене, а от невозможности продолжать собственную жизнь без нее. То есть тот, кто связан со смертью, не может любить и бессилен в любви к другой женщине. Он, как и Таня, не мог предать свою покойную половину. После этого вывода поиски женщины, похожей на его жену, вдруг приобретают для него совсем другой смысл. Ему приходит на память эпизод из приключенческого романа для юношей: как один моряк убил другого, и убийцу, обвязав крепко веревками, живым, бросили в море. Вот и он так же, как тот моряк: связанный веревкой памяти со смертью, будет идти на дно жизни, падая от одного возраста до другого, вплоть до…
