Эта книга произвела на меня большое впечатление, однако основная болевая точка повествования — трагизм положения еврейской женщины, чей муж пропал без вести на фронте во время Второй мировой войны, конфликт между ее желанием найти личное счастье и стремлением соблюсти при этом букву еврейского религиозного закона — показались мне довольно умозрительными. Я очень слабо тогда разбирался в религиозных тонкостях и весьма абстрактно представлял себе традиционное еврейское общество. Меня захватило в этой первой прочитанной мною книге Хаима Граде нечто другое: яркость, выпуклость характеров персонажей — таких еврейских и таких непохожих на хорошо знакомых мне героев Шолом-Алейхема, который был в моих глазах (как и в глазах многих других советских евреев) символом еврейской литературы вообще. И еще: меня захватил запечатленный Хаимом Граде образ исчезнувшего Литовского Иерусалима, еврейской Вильны, на месте которой появился знакомый мне советский Вильнюс. Это не преувеличение. Евреи были когда-то крупнейшей этнической группой многонациональной Вильны, составляя более сорока процентов ее населения. Тогда, в 80-х годах прошлого века, я еще не знал, что в 1967 году Хаиму Граде была присвоена премия Американской академии иудаики, пришедшей к выводу, что, помимо своих художественных достоинств, его книги обладают и исторической ценностью, благодаря точным, детальным, почти документальным описаниям исчезнувшего мира еврейской Вильны…
Вильна стала одним из важнейших центров еврейской литературы и еврейского книгоиздания задолго до рождения Хаима Граде. Она оставалась им и в 30-х годах XX века, когда Граде пришел в еврейскую литературу. В 1932 году на страницах газеты «Вилнер тог» были опубликованы его первые стихотворения. Вскоре он стал одним из активных участников основанной в 1929 году главным редактором «Вилнер тог» Залманом Рейзеном литературной группы «Юнг Вилне» («Молодая Вильна»), в которую входили также Авроом Суцкевер (1913–2010), Шмерка Кочергинский (1908–1954), Лейзер Вольф (1910–1943), Элхонон Воглер (1907–1969) и другие. В конце 1930-х среди членов группы «Юнг Вилне» был и начинающий поэт Гирш Глик (1922–1944), впоследствии прославившийся как автор гимна еврейских партизан «Никогда не говори, что ты идешь в последний путь».
В 1936 году в Вильне вышел в свет первый сборник стихотворений Хаима Граде «Йо» («Да»). А в 1939 году — поэма «Мусарники», затронувшая тему, ставшую одной из центральных в романе «Цемах Атлас», написанном Граде почти тридцать лет спустя. Автор поэмы изобразил в ней себя под именем Хаима-виленчанина, в котором легко узнаются черты Хайкла-виленчанина из романа «Цемах Атлас». Чтобы понять причины глубокого интереса писателя к еврейскому религиозному учению мусар в частности и миру изучения Торы в целом, необходимо обратиться к его биографии. Хаим Граде родился в религиозной семье и в юности учился в ешивах Вильны, Вельска, Олькеников (Валкеников) и Белостока. Причем в ешивах, принадлежавших к течению новогрудковского мусара. А потом Граде оставил религиозный образ жизни, так же как отошел от религии Хайкл-виленчанин в романе «Цемах Атлас». Таким образом, роман в определенной степени автобиографичен. Правда, виленчанин фигурирует в нем не в качестве главного героя, а как один из второстепенных, хотя и важных персонажей.
В отличие от другой книги прозы Хаима Граде — «Мамины субботы», в «Цемахе Атласе» герой, которому автор придал свои черты, находится не в центре повествования, а рядом с ним. То же самое можно сказать и о Вильне, являющейся основным местом действия таких книг Граде, как «Синагогальный двор», «Молельня и улица», «Немой миньян», «Агуна» («Безмужняя») и те же «Мамины субботы». В романе «Цемах Атлас» Вильна — лишь одно из мест, где разворачивается сюжет. Вместе с тем роман объединяет со всеми этими книгами проходящая через них красной нитью тема конфликта между традиционным религиозным еврейским укладом и секуляризацией еврейской жизни в Новейшее время.
Болезненный внутренний надлом, связанный с отходом от религии, от образа жизни и мыслей, усвоенного в родительском доме, не был уникальной особенностью Хаима Града. Литературная группа «Юнг Вилне» практически целиком состояла из людей, получивших традиционное религиозное еврейское воспитание и образование, но затем оставивших религию. Например, поэт Авроом Суцкевер, признанный лидер группы, был сыном раввина.
Глядя на этот вопрос шире, можно с уверенностью утверждать, что тема конфликта между религиозностью и секуляризацией актуальна для новой еврейской литературы в целом. Предшествовавшие членам группы «Юнг Вилне» поколения еврейских литераторов создавали светскую по своей сути и форме литературу, используя специфические культурные коды еврейской цивилизации, опирающиеся на традиционную еврейскую ученость, подразумевавшую основательное и непосредственное знакомство с религиозными текстами и усвоенное с детства восприятие норм и обычаев традиционного еврейского быта. Стремление освободиться от оков строго религиозного уклада, не порывая при этом с иудаизмом, было одним из лейтмотивов еврейской литературы на протяжении всего XIX — начала XX века.
Однако поколение Хаима Граде пришло в литературу в принципиально иных условиях, когда массовая секуляризация евреев стала свершившимся фактом, традиционная религиозная еврейская община окончательно утратила власть над своими членами и соблюдение или несоблюдение тех или иных религиозных норм все больше становилось делом личного выбора каждого еврея. В 30-е годы прошлого века в Польше и не только в ней, помимо традиционного религиозного еврейского образа жизни, существовали в качестве оформившихся идеологий минимум два альтернативных пути еврейского бытия: сионизм, призывавший к национальному возрождению еврейского народа на его древней родине, и идишистский автономизм, стремившийся к созданию еврейской национально-культурной автономии для евреев Восточной Европы на основе новой светской культуры на языке идиш. В этих условиях углубленный и неизменный интерес Хаима Граде к проблемам религиозно-духовных исканий его современников (а на самом деле не только современников) действительно уникален. Воспроизведенная силой его художественного таланта, эта проблематика обрела вневременную архетипичность и актуальность.
Роман «Цемах Атлас» в каком-то смысле приключенческий. Просто речь в нем идет, прежде всего, о приключениях духа, а не тела. Главный герой романа кристально честен и благороден. В душе его не утихает буря. Он постоянно ищет правды и потому раздираем противоречиями между внешним и внутренним, между материальным и духовным. Как сказано в самом романе: «Он чувствовал себя обманщиком, ибо носил одеяние раввина, бороду с пейсами и являлся главой начальной ешивы. Цемах очень боялся, как бы кто не узнал, что с ним происходит, и не назвал бы его лицемером — это было самое позорное пятно на репутации человека в его глазах». Он постоянно борется, причем, прежде всего, с самим собой, каждый раз заново убеждаясь, что самый необоримый и непримиримый его враг кроется в нем самом: «Когда он был холостяком, борода и пейсы прикрывали его сомнения. Теперь трудные вопросы росли вместе с пейсами и бородой, как будто ересь забралась в корни его волос».
Приключения тела в романе тоже есть, но они остаются за скобками. Они далекий фон, они предыстория, упоминания о различных эпизодах которой проскальзывают тут и там в повествовании. Мы знаем, что главный герой вывел из Советского Союза десятки еврейских мальчишек, ставших ешиботниками. В романе нет описания странствий Цемаха Атласа к востоку от советско-польской границы. Нет подробных рассказов о том, как он неоднократно пересекал эту границу в обе стороны. Ясно, что он постоянно рисковал свободой и даже жизнью. Очевидно, что многие верующие евреи глубоко уважали его за это и были готовы прощать ему то, что казалось им проступками и прегрешениями, именно за его прошлое. Однако сам герой не склонен из-за своих прежних заслуг прощать себя. Более того, он не всегда уверен, что его, казалось бы, героические поступки были оправданы. Да, он спасал еврейских мальчишек для Торы, но при этом отрывал их от их семей…
То было время драматических событий в религиозной жизни советского еврейства. Часто ли мы задумываемся, как случилось, что евреи Советского Союза, всего сто лет назад обладавшие богатейшей и мощнейшей религиозной традицией, оказались почти начисто оторванными от нее? Неужели они были лишь пассивными жертвами? Или хуже того — равнодушными «Абрамами, родства не помнящими»? Да, была агрессивная атеистическая пропаганда, были антирелигиозные преследования, была печально известная Евсекция, но была и борьба. Был созданный в 1922 году по инициативе Любавичского Ребе Йосефа-Ицхака Шнеерсона и объединивший в своих рядах хасидских, литовских и сионистских раввинов нелегальный «Комитет раввинов СССР» («Ваад рабаней СССР»), который в условиях жестоких гонений координировал и направлял борьбу за сохранение еврейской религиозной жизни и еврейского религиозного образования в Стране Советов. В 1927 году ребе Йосеф-Ицхак был арестован ОГПУ, а затем выслан из СССР. Многие раввины эмигрировали. Другие были арестованы и погибли. В начале 1930-х годов советским карательным органам удалось добиться фактического прекращения деятельности «Комитета раввинов СССР», хотя отдельные еврейские религиозные деятели, несмотря ни на что, продолжали свою работу в Советском Союзе и после этого. Все это было, и очевидно, что Цемах Атлас был так или иначе причастен к героической борьбе оставшихся в СССР евреев за свое право продолжать вести религиозный еврейский образ жизни и давать своим детям религиозное еврейское образование.
