Теперь Степана не стало.
Никогда больше Лена не услышит его тяжёлые, грузные шаги в прихожей. Его голос, капризно и недовольно зовущий жену по имени, никогда больше не зазвучит в её ушах. Он никогда больше не будет сидеть в большом плетёном кресле под деревом. Никогда не потребует чаю с луковым пирогом. Никогда, никогда…
Лена старалась не думать о Степане плохо. Не вспоминать его скупость, пошлость, пренебрежение приличиями, демонстративное превосходство над всем и над всеми. Старалась забыть о его, унизительной для себя, любовной истории с московской актрисой. Недавнюю интрижку мужа вдова вообще обходила в мыслях стороной. Она загоняла в самые дальние уголки памяти все оскорбления, которые вытерпела за годы семейной жизни.
О покойниках нельзя думать плохо — так ведь?
А о себе можно.
Лена без конца корила себя. Когда-то где-то она услышала выражение, что от хороших жён не гуляют. Степан не просто гулял от неё. Он уходил к другим женщинам, будучи совершенно беспомощным по мужской части. Значит, он искал у них чего-то другого… Ласки, нежности. Любви…
То, что супруг таким образом просто развлекался, почему-то не приходило ей в голову.
Без сомнения, она была плохой женой. Тогда, шестнадцать лет назад, произнеся в ЗАГСе заветное слово «да», она хотела поправить своё материальное положение. А получается, испортила жизнь и себе, и мужу…
Дверь тихо скрипнула, и в комнату ужом скользнула Егоровна. Сочувственно глядя, пожилая женщина погладила её по руке.
— Сидишь? — вполголоса спросила она.
— Сижу, — слабо улыбнулась Лена.
— Поела бы хоть.
— Не хочу.
— Ну чайку попей. С пирогом. Хочешь?
— Нет, — покачала головой вдова. — Какой чай в такую жару?
— Какой-какой… Обыкновенный! — Егоровна была верна себе и принялась ворчать: — Чего ты к этому креслу прилипла, как муха к паутине? Не ешь, не спишь… Мало Степан помер — ты и себя извести решила?
— Я не хочу есть, мама, — прикрыла глаза Лена. — Я просто не голодна. Как проголодаюсь, обязательно приду и поем.
— Придёт она… — продолжала скрипеть мать. — Что вот ты тут сидишь, я не пойму. О чём думаешь?
Ответов на её вопросы не прозвучало.
— Что молчишь?! — Егоровна явно пошла в наступление. — Разговаривать не хочешь?!
— О Степане, — нехотя двинула бровью Лена. — Я думаю о Степане. И о себе…
— О Степане она думает… Что о нём думать? Помер — царство ему небесное. Сколько крови нам попил, ирод! А вот о себе подумать стоит. О себе-то — самое время.
Дочь непонимающе покосилась на мать.
— Что смотришь? — произнесла та. — Я о деле с тобой пришла поговорить.
— О каком?
— Не нравится мне этот Зурабович, — без обиняков начала Егоровна. — Уж больно он заботливый. И денег тебе дал, и похороны на себя взвалил, и звонит тебе по пять раз на дню. С чего бы это, а?
— Звонит не он, а человек, которого он назначил, — поправила Лена.
— Всё равно! — отмахнулась мать. — Уж больно подозрительно он тебя обхаживает. Не иначе поиметь чего хочет! Как ты считаешь?
Дочь пожала плечами, промычав что-то невразумительное.
— Чего плечами-то жмёшь? — Егоровна уже начала сердиться. — Я ей дело говорю, а она плечами жмёт! Ты, чем вселенскую скорбь изображать, лучше бы на завод съездила!
— Зачем? — вздохнув, спросила Лена.
— Зачем… Затем! Неизвестно, что там без Степана творится! Может, его Зурабович уже к рукам прибирает! Обведёт тебя вокруг пальца, пока ты тут кресло юбкой протираешь!
Вдова отвернулась, всем своим видом показывая, что не жалает это слушать.
— Что ты отвернулась?! — взвилась мать. — Что ты отвернулась?!! Тебе на себя наплевать, что ли?! Шестнадцать лет издевательства терпела, через сколько унижений прошла! Чтобы сейчас, в последний момент, всё упустить, чужому человеку отдать?! Если себя не жалко, то хоть нас с Веркой пожалей! И внука своего, которого ещё поднимать надо! Как мы все жить-то будем?!! На какие шиши?!!
— Мама, сейчас не время об этом! — вспыхнула дочь.
— Не время?! А ты уверена, что когда настанет время, то не будет уже поздно?!
— Мама, я контролирую ситуацию!
— Как?! Сидя в кресле и ничего не делая?!
В Лене начало закипать негодование.
— Мам, уйди! — сверкнула она глазами. — Уйди, не хочу тебя слушать! Оставь меня в покое!!
Её голос сорвался на крик.
— Да как тебя в покое-то оставить! — всплеснула руками Егоровна. — Тебя в покое оставь — так ты всю себя изведёшь! А то я тебя не знаю! Сидишь небось и думаешь, какой Степан хороший и какая ты плохая!
Вдова изумлённо взглянула на мать.
— Что — права я? — удовлетворённо кивнула та. — Можешь не отвечать — я и так знаю, что права! Так вот — выбрось эту чушь из головы! Твоему Степану Бог тебя вместо ангела послал! И красивая, и трудолюбивая, и терпеливая. Умная, образованная, из хорошей семьи. А он — быдло помойное, алкаш! Одно достоинство — денег куча… Вот и гнобил он тебя за это всю жизнь — чувствовал, что ты ему не ровня. И не кори себя, что ты его не любила. Чем он заслужил-то эту любовь? Это только дураки говорят, что любить надо ни за что, просто так. Любовь ни к кому никогда просто так не приходит! Страсть приходит, а любовь — нет. Страсть — животное чувство, а любовь — человеческое. Не заслужил твой Степан любви, вот и не получил. Сам виноват! За то его Бог и наказал несчастной жизнью и ранней смертью. А тебя за твои мытарства Господь наградил! Теперь ко всем твоим достоинствам ещё и богатство прибавится. Только не надо рот разевать. А то в жизни всякое случается … Вот! И будешь ты у нас богатая невеста. А что? Какие твои годы? И любовь ещё найдёшь, и счастье. А про Степана не думай! Земля ему будет пухом, похороним, да и бог с ним.
С этими словами Егоровна обняла дочь и вышла из комнаты. Потрясённая Лена продолжала сидеть в кресле.
Похоже, никто из её родственников не считал, что она в чём-то виновата перед покойным мужем. Никто не ощущал ни скорби, ни горечи утраты. Никто и от неё не ждал проявлений подобных чувств. Всех волновало лишь свалившееся на вдову богатое наследство, которое нельзя упустить.
Бетонная плита совести медленно приподнялась.
Что ж, если все вокруг жаждут только денег, нисколько этого не стесняясь, то чего стесняться ей? К чему изводить себя?
Бетонная плита совести поднялась ещё выше.
Вдова встала с кресла, в котором просидела несколько часов, и медленно стала обходить комнату, за окном которой росли сосны. Теперь и сосны, и эта комната… да что там комната — дом, большой участок дорогущей земли, винно-водочный завод — всё это её. Её собственность, которой она может владеть и распоряжаться по своему усмотрению.
«Вы видите меня богатой вдовой? Ходячим кошельком? Что ж, такой я и буду! — подумала Лена. — Если всем вокруг только того и надо, к чему переживать и мучить себя? Вы получите то, что хотели, дорогие мои!»
Бетонная плита совести, покинув плечи вдовы, взлетела вверх.
От апатии не осталось и следа, мозг заработал чётко и ясно. Первое, на что упал взгляд Лены, оказался стол.
«Он слишком громоздок, — решила женщина. — И стоит неправильно, в самом центре комнаты. Всё пространство занимает. Надо сдвинуть его куда-нибудь в угол».
Лена закрутила головой, прикидывая, куда бы лучше передвинуть стол.
«Сюда нельзя — здесь камин. А если сдвинуть в эту сторону, то к окну не подойдёшь».
Места для стола не было.
«Надо его вообще выбросить! А вместо него купить что-нибудь более изящное и лёгкое».
Камин тоже перестал устраивать Лену.
«Это не камин — это печь какая-то! Нужно пригласить специалистов, чтобы переделали. Украшений добавить, завитушек каких-нибудь. И чтобы поверх топки доску положили, на которую рамки с фотографиями можно ставить».
Рамки с фотографиями на выступе камина Лена недавно увидела в американском фильме.
«Мягкий уголок тоже надо заменить. Заказать каталог итальянской мебели и выбрать что-нибудь очень красивое».
Буквально несколько дней назад по телевизору Лена видела мельком рекламный ролик фирмы, занимающейся итальянской мебелью.
«Жаль, телефон не записала — сейчас бы уже могла позвонить. Но кто же знал, что всё так обернётся? Ладно, ничего страшного — был бы покупатель, а товар найдётся».
Поглощённая раздумьями, вдова вышла на улицу. Критическим хозяйским взглядом окинула прямоугольный, вытянутый в длину дом, похожий на вагон поезда. «Снаружи вид ужасный, — констатировала она, как будто видя своё жилище впервые в жизни. — Как можно было построить в таком красивом месте такое убожество? Надо хотя бы эркеры пристроить, что ли».
Женщина принялась ходить вокруг усадьбы, прикидывая, где и что можно пристроить или сломать, чтобы хоть как-то, по её мнению, исправить ситуацию.
