Когда, три часа спустя, Пресли вышел от Карахера и поехал дальше, направляясь в Боннвиль, лицо его было страшно бледно, губы крепко сжаты, взгляд выражал непреклонность. У него был вид человека, решившегося на что-то.
Митинг в городском театре был назначен на час дня, но еще задолго до полудня площадь перед зданием теат ра и все прилегавшие улицы заполнила возбужденная толпа. Женщин почти не было видно, но среди мужского населения Боннвиля или Гвадалахары вряд ли нашелся хоть один человек, который не явился бы сюда. Приехали даже из Висейлии и Пиксли. Это уже не было вчерашнее сборище любопытных, собравшихся вокруг дома Хувена у оросительного канала; недоумения и растерянности сегодня как не бывало. Каждый ясно понимал, что произошло. Деловая жизнь в городе замерла, почти все магазины были закрыты. С раннего утра вооруженные винтовками члены Союза патрулировали улицы. После десяти часов улицы начали постепенно заполняться народом; небольшие кучки на углах, быстро разрастаясь, сливались воедино, пешеходы, не найдя себе места на тротуарах, выходили на середину мостовой. Толпа с каждым часом росла, люди толкались, работали локтями, двигаться становилось трудно, почти,- а потом и вовсе,- невозможно. Толпа, ставшая сплошной однородной массой, запрудила.всю улицу, заслонила витрины магазинов. И над этой массой, над этим живым, дышащим организмом - Народом - перекатывался негромкий, но грозный ропот. Это еще не были негодующие выкрики мятежной толпы, призывы к восстанию, истерически-визгливые возгласы, но это было уже начало - рык пробудившегося зверя, поднявшего голову и .члобно ощерившегося, почувствовав, как вонзается ему в бок рогатина.
Так прошло утро. Народу все прибывало, толпа становилась гуще и гуще. Движение ее было медленно и слитно, и то ее гнало в одну сторону, то она откатывалась в другую, заполняя все улицы, все переулки и иакоулки. В горячем неподвижном воздухе стоял неумолчный глухой ропот.
Наконец к полудню движение толпы приняло определенное направление - в сторону городского театра. Пресли, оставивший лошадь на постоялом дворе, был подхвачен течением и медленно двигался вместе со всеми. Руки его оказались крепко прижатыми к бокам, со всех сторон на него давили так, что, казалось, треснут ребра, дышать стало трудно. Вокруг вздымалась и опадала одна волна лиц за другой, их были сотни, тысячи даже - красных, нахмуренных, мрачных. Впереди у всех была одна цель, и они медленно подвигались к ней. Время от времени, неизвестно почему, сильное волнение прокатывалось по толпе, подобно волнам накипающего прибоя. И тогда толпа поднимала Пресли в воздух и относила его назад, все дальше и дальше, пока ни снова не оказывался за полквартала от входа в театр; но тут встречный вал подхватывал его и увлекал вперед, и он, задыхаясь и тщетно пытаясь найти точку опоры или ухватиться за что-нибудь, вновь оказывался в людском водовороте перед входом в театр. Здесь набегавшие волны были короче, быстрее; напор со всех сторон лишал его последних сил, он не мог даже крикнуть; но внезапно вся эта масса борющихся, топочущих, отбивающихся, крутящихся людей словно вздыбилась, увеличилась в размере, взбухла. Мощный толчок бросил Пресли вперед. Вокруг завертелись сотни лиц, разинутых ртов, налитых кровью глаз, скрюченных пальцев; воздух взорвался яростными криками, ругательствами, приветственными возгласами. Началась страшная давка, и Пресли решил, что ребра его сейчас треснут, как тростинки; в следующий момент его, беспомощного, задыхающегося, с помутившимся сознанием,- щепку на гребне высокой волны,- внесло по ступенькам театрального крыльца, протолкнуло сквозь широкие двери в вестибюль и оттуда в зрительный зал.
Все с диким топотом бросились захватывать места. Игнорируя проходы между креслами, люди перелезали через спинки, оставляя грязные следы на обитых красным плюшем сиденьях. В мгновение ока все места,- от сцены до галерки,- оказались занятыми. Проходы были забиты до отказа, даже по краям сцены расселись люди - черная кайма по обе стороны рампы.
Занавес поднялся, открылась сцена, на которой еще не совсем закончили расстановку декораций: ряд стандартных домиков, угрожающе наклонившихся вперед, тротуар - квадраты белого и черного мрамора, расположенные в шахматном порядке, красные, белые и желтые цветы в вазах и горшках. Позади накрытого красным сукном стола, на котором стоял графин с водой и лежал молоток председателя, протянулся через всю сцену двойной ряд стульев.
Члены Союза стали быстро занимать места за столом. Некоторых из них встречали аплодисментами. Гарнетта с ранчо «Рубин», Киста, владевшего фермой «Кист», Геттингса с ранчо «Сан-Пабло», Четтерна с ранчо «Золотое Дно» - все это были люди пожилые, бородатые, рассудительные, с медлительной речью.
Митинг открыл Гарнетт. Он говорил просто, откровенно, по-деловому. Рассказал о том, что произошло, и объявил, что собранию предстоит решить некоторые вопросы. Потом предоставил слово следующему оратору.
Этот начал с призыва к сдержанности. Он был противником решительных мер. В своей речи несколько раз осудил идею вооруженного сопротивления, утверждая, что к этому можно прибегнуть лишь в исключительном случае. Он сказал, что глубоко сожалеет о происшедшем вчера ужасном событии, и умолял народ терпеливо ждать и не прибегать больше к насилию. Сообщил, что вооруженные отряды членов Союза охраняют в данный момент усадьбу Лос-Муэртос, ранчо Остермана и Бродерсона. Напомнил, что главный шериф штата официально заявил о своем бессилии выполнить постановление суда. Следовательно, кровопролития больше не будет.
- Крови и так пролито достаточно,- продолжал оратор,- и я хочу прямо сказать, что вчерашнего трагического события можно было избежать. Человек, которо- го мы все уважаем, который с самого начала был нашим признанным лидером, в эту минуту оплакивает потерю сына, убитого у него на глазах. Видит Бог, я - как и все мы - глубоко соболезную нашему председателю в его великом горе. В эту тяжелую минуту я всем сердцем с ним, но в то же время я настаиваю: необходимо точно определить цели Союза. Это нужно сделать в наших интересах, в интересах населения всего округа. Союз нооружался не для того, чтобы нарушать мир, а для того, чтобы его охранять. Мы верили, что имея в своем распоряжении шестьсот человек, хорошо вооруженных и обученных, готовых подняться по первому зову, мы могли быть спокойны, зная, что никому не придет в голову изгонять нас из наших владений, пока дело не будет рассмотрено и решено в Верховном суде. Если бы врагов, представших перед нами вчера, встретили шестьсот винтовок, трудно себе представить, что они решились бы прибегнуть к силе. Не произошло бы никакого сражения, и сегодня нам не пришлось бы оплакивать смерть четверых наших сограждан. Совершена ужасная ошибка, и мы, члены Союза, не должны нести за нее ответственность.
Оратор сел под громкие аплодисменты членов Союза, не встретив, однако, одобрения у собравшихся в зале людей.
Его место занял другой член Союза - высокий, нескладный фермер, бывший в то же время и политическим деятелем.
- Я полностью поддерживаю предыдущего оратоpa,- начал он.- На заседаниях Комитета давно обсуждался вопрос о сопротивлении судебному исполнителю, если он будет пытаться ввести,- через подставных лиц,- железную дорогу во владение нашими фермами. В наши намерения вовсе не входила вооруженная борьба. И никому никогда не предоставлялось неограниченного права решать,- как это произошло вчера,- что делать в подобных случаях. Наш уважаемый председатель - достойный человек, но ни для кого не секрет, что он властолюбив и предпочитает всегда действовать самостоятельно, не считаясь ни с кем. Нас, рядовых членов Союза, никогда не информировали о том, что происходит. Мы были совершенно уверены, что Комитет зорко следит за действиями железной дороги и что нас не смогут захватить врасплох, как это случилось вчера. Фактически же никто ни за чем не следил, бдительность существовала лишь на словах. Мы полагали, что нужно все время быть начеку и, узнав о приезде шерифа, немедленно созвать Исполнительный комитет, который и решил бы, как нам поступать. Мы должны были располагать достаточным временем даже для созыва общего собрания Союза. А что получилось на деле? Пока мы гонялись за зайцами, железной дороге удалось обмануть нашу бдительность; в последний момент горстка членов Союза опрометчиво пытается преградить путь полиции, и несколько членов нашего Союза погибает в перестрелке. Я тоже выражаю соболезнование нашему председателю, я сочувствую ему от всего сердца, но хочу заявить, что, по моему мнению, он поступил необдуманно и неосторожно. Если б он действовал правильно, он имел бы за собой шестьсот человек; в этом случае железная дорога не пошла бы на риск, не было бы вооруженного столкновения и убитых. Но он действовал неправильно, в результате чего погибли люди, за смерть которых Союз ни в коем случае не может нести ответственности. Создавая наш Союз, мы поставили себе цель защищать все фермы нашей долины от притязаний железной дороги, однако получилось так, что жизни наших сограждан были положены ради защиты не всех ферм, а лишь одной иа них - Лос-Муэртос, принадлежащей самому мистеру Деррику.
