— Анна! Я пришел!
— Я здесь, наверху, в постели.
Он ринулся вверх по лестнице: через ступеньку, словно молодой.
— Почему в постели? Что с тобой?
— Знобит немножко. Наверное, простуда. Я приняла аспирин. — Вранье далось легко, без раздумья.
— Вечно ты бегаешь по городу, обо всех печешься, отдыха себе не даешь. Бог с ней, с благотворительностью, побереги себя. — В тревоге он забылся, возвысил голос.
— Джозеф, не кричи. И вообще ты бы помолчал насчет беготни. Сам носишься по своим стройкам как чумовой. Вы сходили на хоккей? Довольны?
— Вполне. Я высадил Эрика на полпути, неподалеку от Пойнта. У какой-то девочки большое сборище.
— Ну и хорошо. Знаешь, давай устроим ему в будущем году банкет на совершеннолетие?
— Отличная мысль. Принести еще одеяло? Не холодно?
— Нет, мне уже лучше. Честное слово. Завтра проснусь здоровой, — бодро сказала она.
— Надеюсь. — Он подтянул одеяло повыше, укутал ей плечи. — Надеюсь, ты вовремя прихлопнула эту заразу и обойдется без осложнений. Боже упаси.
— Да, думаю, обойдется без осложнений, — отозвалась она. — Я успела вовремя.
Войдя в спальню, Тео сразу заметил перестановку. Две узкие кровати уступили место прежней, широкой, с бело-желтым шелковым покрывалом. На пороге смежной комнаты появилась Айрис в чем-то новом. Ах да, такую одежду называют «платье для приема гостей». Во всяком случае, не халат. И кружевная оборка вокруг шеи напоминает венок из ромашек. Волосы пострижены, уложены.
— Добрый вечер, — произнес он и недоуменно засмеялся. — Я вижу, у нас перемены.
— Ты рад? — спросила она, глядя в сторону.
— Очень. — Он произнес это и замолчал, а когда она подняла глаза, подошел и притянул ее голову себе на плечо. Она не прильнула, но и не отодвинулась. Они стояли так несколько минут, а он вспоминал другой вечер — совсем недавний, — когда он уткнулся головой ей в плечо, а она пыталась его утешить. Что ж, это в прошлом.
Его ласкающие руки скользнули ниже.
— Подожди, — прошептала она. — Пока рано.
— Но скоро?
— Да, скоро. Совсем скоро.
40
Стояла ранняя осень — последняя осень Эрика в Дартмуте. Из Венесуэлы впервые за три года приехал его дядя, Крис Гатри, и они договорились встретиться в нью-йоркском ресторане.
— Я храню все твои письма, — сказал Крис. — Ты рассказываешь о своей студенческой жизни, а у меня сразу столько воспоминаний… Точно я снова в Йеле, падает снег… У тебя отличный слог, знаешь?
— Да, говорят, я неплохо пишу.
— Что ты намерен делать после университета?
— Дед припас для меня место на фирме.
Крис размешал сахар в кофе. Цепко, с прищуром взглянул на Эрика. У всех «деловых» людей такой взгляд. Вот они сидят — вокруг, за соседними столиками, в темных костюмах, в строгих английских туфлях. Они умеют смотреть остро, сосредоточенно, словно подталкивают, сдвигают тебя с места. Их взгляд никогда не туманится, не мечтает — мгновенно схватывает суть и стремится дальше, вперед. Они не замечают, что за окном плывет дымчато-янтарный сентябрь, что город, очнувшись после лета, все быстрее цокает каблучками…
— Эй! — окликнул Крис. — Я спрашиваю: ты хочешь работать по строительной части?
— Прости. Я не расслышал… Да, думаю, мне понравится. И вообще — не каждому достаются такие возможности.
— Включиться в процветающее семейное дело? Еще бы! Возможность редкая… Знаешь, когда семь лет назад я увозил тебя из Брюерстона — теперь-то я могу в этом признаться, — у меня от жалости сжималось сердце. Никого в жизни я так не жалел. Теперь вот и мои дети подрастают, я гляжу на них, вспоминаю тебя… Нет, не дай Бог, чтобы им пришлось пережить такое.
— В мировом масштабе это не страдания, Крис. Это мелочи — несмотря ни на что.
— Речь ведь не о голоде и нужде. Страдать можно по-всякому. Но ты держался очень мужественно и…
— Крис, со мной все в порядке. Честное слово.
— Я вижу. Скажи, а если сравнить твою нынешнюю жизнь с прошлой? Много различий? Ты не подумай… Я просто так спрашиваю, из любопытства.
— Ну… Люди, типажи совсем иные. Абсолютно. Но здесь я тоже нужен, меня тоже любят — в этом полное сходство.
— Хорошо. Так. Ну о чем бы еще спросить? Девушка у тебя есть?
Эрик засмеялся:
— Девушка? Нет.
— Тоже хорошо. Не стоит связывать себя слишком рано… А возвращаясь к работе, скажи, ты никогда не думал заняться чем-нибудь другим? Не идти на фирму к деду?
— Да нет. У меня нет каких-то особых желаний. А почему ты спрашиваешь?
— Сейчас объясню. Мне предложили потрясающую должность. Продвижение по службе. Так что я уезжаю на четыре-пять лет на Ближний Восток. Жить буду в Иране, а ездить — по всему региону.
— Вот это да! Шифры — коды — конспирация? Лоуренс Аравийский?
— Смейся, смейся. На самом деле там черт знает что делается, работы на всех хватит. Я должен привезти с собой пяток энергичных способных ребят, чтобы умели пахать не покладая рук. И я подумал о тебе. По моей рекомендации кандидатура пройдет без вопросов. — Крис закурил и, помолчав, спросил: — Ну, какие соображения?
— Что мне придется делать?
— Заключать сделки. Немного торговли, немного политики. Все, что захочешь. — Крис снова помолчал, а потом добавил: — Это сейчас самое интересное, самое фантастическое место на земном шаре. В буквальном смысле. Я там уже побывал и теперь прямо брежу Востоком. Стоит увидеть бедуина в куфе, верхом на верблюде…
Эрику мгновенно представился шумный красочный базар, лазурное небо… Он тряхнул головой, вернулся в чопорную атмосферу ресторана, к строгим костюмам, крахмальным скатертям, начищенному серебру. И улыбнулся буйству своего воображения.
— Звучит очень заманчиво, Крис, — осторожно произнес он. — Но все это слишком внезапно.
— Ну разумеется. Я и не жду немедленного ответа. На Рождество я приеду снова, и мы все подробно обсудим. Но я хочу, чтобы, принимая решение, ты помнил об одной — нет, о двух вещах. Во-первых, у таких компаний, как наша, твердое будущее, перспектива. А во-вторых, ты ведь хочешь стать писателем?
— Ну и что?
— Чтобы писать, надо найти тему. Узнать характеры, природу и культуру. Разобраться, в чем внутренний драматизм ситуации. Только представь, сколько всего ты увидишь и запомнишь там, на Ближнем Востоке! Будешь черпать из этого кладезя всю оставшуюся жизнь. А уж я позабочусь, чтобы тебе хватило времени для наблюдений.
И снова — внимательный, цепкий взгляд. Эрик ответил долгим и пристальным.
— Дед будет так… разочарован. И бабушка…
— Несомненно. Но они свои жизни прожили: свободно, по своему выбору. Теперь твой черед, верно? Когда-нибудь и мне придется отойти с дороги, чтобы не мешать сыновьям. Мне ведь скоро сорок два, не так уж мало. — Крис подозвал официанта, вытащил кошелек. — Мне пора на поезд, Эрик. Знаешь, здорово, что мы повидались. Я ведь очень по тебе скучаю. И когда тебя вижу, чувствую это еще острее. Ладно, поразмышляй обо всем хорошенько, не спеша. Я, честно говоря, думаю, что для тебя Ближний Восток был бы удачным началом. Началом чего-то важного. Ну, счастливо, я позвоню. Да — всем домашним привет.
Весь последний год он чувствовал, как приближается что-то незнакомое, неведомое под названием «взрослая» жизнь. Лишь немногие избранные твердо знают, что их удел медицина, право или инженерский кульман. Остальных же роднит безотчетное зябкое чувство. Не то чтобы страх. Скорее — предощущение. Они — на пороге мира, который не ждет их с распростертыми объятиями и, возможно, никогда не примет в свое лоно. Он попытался представить себя на службе: как будет приходить каждое утро, садиться за стол, беседовать с банкирами и брокерами, как будет ездить на огромную, шумную, беспорядочную стройку, из которой — уже в строжайшем порядке — вылупится еще один выводок одинаковых домов-коробочек. Ничего дурного ни в работе, ни в результате этой работы, разумеется, нет. Труд, достойный порядочного человека. Но — не то, что можно предвкушать с нетерпением, воплощать с наслаждением, а завершив, удовлетворенно вздохнуть и сказать: «Я исполнил дело моей жизни!» Нет, на это надеяться не приходится.
Поэтому он то и дело мысленно возвращался к предложению Криса.
Делиться он ни с кем в общем-то не собирался, но, приехав домой на День благодарения, неожиданно рассказал обо всем тете Айрис.
— Возможно, логика и здравый смысл тут ни при чем и меня просто обуяла жажда приключений, — закончил он.
— В жажде приключений тоже нет ничего плохого.
— Конечно. А главное, с тех пор, как Крис заронил мне в душу это семя, предстоящие стройки представляются все скучнее и скучнее.
Айрис медленно проговорила:
— Я особенно не задумывалась о твоем будущем, но всегда считала, что ты будешь писать. Не знаю уж как, в какой форме… Но ты мне видишься человеком творческим. Может, потому, что и у твоего отца, и у меня было смутное желание что-то сделать со словами… Только ни у него, ни у меня не открылось настоящего дара. А у тебя он, по-моему, есть.
