Шофер взял покорившегося судьбе Гарпа под руку.
— Говорили, что мужчин будет больше, — пожаловался тот, — но, как видите, молодые и здоровые не пришли.
И проводил Гарпа вперед, к скамье, стоящей через проход от семейной скамьи Перси. Гарп хотел опуститься на скамью и чуть не подпрыгнул от изумления: на ней лежал, вытянувшись во всю длину, старик. Гарпа позвали взмахом руки на скамью Перси, и он неожиданно сел рядом с Мидж, не преминув осведомиться, не ожидает ли распростертый на скамье старик своей очереди.
— Это дядюшка Харрис Стэнфул, — прошептала Мидж, кивнув в сторону спящего, который издали и в самом деле походил на покойника.
— Дядюшка Хорас Солтер, мама, — сказал мужчина, сидящий по другую сторону от Мидж. В человеке с апоплексическим румянцем Гарп узнал Стьюи-второго — самого старшего отпрыска Перси, единственного оставшегося в живых его сына. Он имел какое-то отношение к питтсбургской алюминиевой компании. Последний раз Стьюи-второй видел Гарпа, когда тому было пять лет, и сейчас смотрел на него, как будто видел впервые. Как и Мидж, которая давно никого не узнавала. Сморщенная, седая, с коричневыми пигментными пятнами на лице, по виду и размеру похожими на земляной орех, с трясущейся головой, она напоминала цыпленка, высматривающего, что бы такое склевать.
Гарп прикинул, что гроб понесут Стьюи-второй, шофер катафалка и он. Его взяло сомнение, справятся ли они. «Как скверно, когда тебя так не любят!» — подумал он, глядя на серый ковчег, который был гробом Стюарта Перси, к счастью, закрытым.
— Извините, молодой человек, — прошептала Мидж Гарпу. — Никак не припомню вашего имени, — сказала она тоном, взывающим о снисхождении к старости.
— Э-э… — сказал Гарп. Перебирая имена от Смита до Джонса, он споткнулся на имени, которое у него и вырвалось: — Смёнз, — сказал он, к своему собственному удивлению и к удивлению Мидж.
Стьюи-второй и бровью не повел.
— Мистер Смёнз? — переспросила Мидж.
— Да, Смёнз, — повторил Гарп. — Смёнз, выпуск шестьдесят первого. Мистер Перси преподавал нам историю. «Как я сражался на Тихом океане».
— О да, конечно, мистер Смёнз! Как мило, что вы пришли, — поблагодарила Мидж.
— Я с большим сожалением узнал об этом, — сказал «мистер Смёнз».
— Как и все мы, — ответила Мидж, оглядев украдкой полупустую церковь. По ее лицу пробежало что-то вроде судороги, отчего обвислая кожа на щеках издала тихий, шуршащий звук.
— Мама, не надо, — сказал Стьюи-второй.
— Да, да, Стюарт, — закивала она. И повернулась к «мистеру Смёнзу». — Жаль, что не все наши дети здесь присутствуют.
Гарпу было известно, что сердце Рэндольфа (Мямлика) остановилось, что Уильям погиб на вьетнамской войне, что Куши умерла родами. Гарп знал приблизительно, где сейчас пребывает Пушинка. К его радости, на семейной скамье ее не было.
Гарп сидел рядом с этими жалкими остатками семейства Перси, и ему вдруг припомнился один далекий день из прошлого.
— А куда мы уйдем после смерти? — спросила однажды Куши Перси у матери. Толстый Персик рыгнул и вышел из кухни. Там были все их дети и Гарп тоже — в великолепной провинциальной кухне огромного, удивительного дома Стирингов.
— После смерти мы все отправимся в огромный дом, похожий на этот, — сказала детям, включая малыша Гарпа, Мидж Стиринг Перси.
— Но только еще больше, — серьезно сказал Стьюи-второй.
— Да, конечно, — с заметной тревогой добавил Уильям.
Мямлик не понял, о чем идет речь. Пушинка еще не умела говорить. Куши сказала, что она в это не верит. И теперь один Бог знает, куда она ушла.
Гарп стал думать о большом, великолепном фамильном гнезде Стирингов. И понял, что хочет его купить.
— Мистер Смёнз, — слегка подтолкнула его Мидж.
— Да? — отозвался Гарп.
— Приятель, пора, — прошептал шофер катафалка.
Стьюи-второй, важно шагая рядом, мрачно смотрел на огромный гроб, в котором покоился прах его отца.
— Нужно четверых, — сказал шофер. — Меньше нельзя.
— Я понесу сзади один, — сказал Гарп.
— Мистер Смёнз по виду очень сильный, — сказала Мидж. — Не очень большой, но сильный.
— Мама… — предупреждающе сказал Стьюи-второй.
— Да, да, Стюарт, — откликнулась она.
— Нужно четверых. Троих мало, — стоял на своем шофер.
Гарп не соглашался. Он мог бы один поднять гроб.
— Вы вдвоем — спереди, я — сзади, — говорил он. — Раз, два взяли — и вперед.
Присутствующие зашептались, смущенные явной неподъемностью гроба. Но Гарп верил в себя. В гробу всего только смерть; конечно, тяжеловато, он знает тяжесть смерти — он потерял мать, Эрни Холма, маленького Уолта, его гроб был самый тяжелый. А сколько они весят все вместе? Так что серый огромный гроб с Толстым Персиком он и один поднимет.
И тут четвертым вызвался директор школы Боджер.
— Никогда бы не подумал, что вы придете сюда, — прошептал Боджер Гарпу.
— Вы знаете мистера Смёнза? — спросила директора миссис Мидж.
— Смёнз, выпуск шестьдесят первого, — уточнил Гарп.
— Да, да, конечно, Смёнз, — забормотал Боджер. И поднял свой угол гроба вместе с Гарпом и остальными.
Вот так и был препровожден Толстый Персик в другую жизнь. В другой, огромный дом, сулящий надежду.
На неверных ногах, прихрамывая, брели участники похорон к машинам, которые повезут их на стирингское кладбище. Боджер и Гарп плелись в хвосте. Когда вокруг никого не осталось, Боджер пригласил Гарпа в закусочную Бастера на чашку кофе. Боджер, по-видимому, решил, что у Гарпа новые привычки: по вечерам скрывает свой пол, а днем меняет имя.
— Ах, Смёнз, — сказал Боджер, — может, теперь ваша жизнь наладится и вы будете богатым и счастливым.
— Хотя бы богатым, — заметил Гарп.
Он начисто забыл попросить органиста играть для Эрни Холма другую музыку. Впрочем, музыки он не слышал, а потому и не узнал бы, та же это музыка или другая. Хелен же на похоронах Стюарта Перси не было, а значит, и она не заметит разницы. Так же как и Эрни, Гарп был в этом уверен.
— Почему бы вам не пожить у нас немного? — спросил Гарпа Боджер. Вытерев сильной, короткой и толстой рукой запотевшее стекло в окне кафе, директор махнул рукой в сторону «Академии Стиринга». — Не самое плохое место на земле, а?
— Единственное знакомое место, — неопределенно ответил Гарп.
Гарп помнил: когда-то его мать выбрала именно Стиринг — по крайней мере затем, чтобы вырастить сына. А у Дженни Филдз были безошибочные инстинкты. Он допил кофе и с чувством пожал Боджеру руку. Сегодня предстояли еще одни похороны. А после них они с Хелен решат, что делать дальше.
Кафедра английской литературы «Академии Стиринга» настойчиво предлагала Хелен работу преподавателя, но она не торопилась с ответом.
— Мне казалось, ты не прочь вернуться к преподаванию, — заметил Гарп.
Но Хелен не очень хотелось работать в школе, куда в годы ее юности доступ девочкам был закрыт.
— Вот Дженни подрастет, пойдет учиться, тогда посмотрим, — сказала она. — А пока мне и так неплохо: главное, я читаю, сколько хочу.
Как писатель, Гарп испытывал смешанное чувство зависти и недоверия к людям, которые, подобно Хелен, так много читают.
В душе у обоих жило предчувствие недоброго. Они, в сущности, молодые люди, стали думать о будущем, как старики, с какой-то настороженной опаской. Гарп всегда очень боялся за детей, был на этом помешан; и постепенно стал понимать неизменное стремление Дженни Филдз жить вместе со своим взрослым сыном. Вполне нормальное желание, думал теперь он.
Семейство Гарпов обосновалось в Стиринге. Денег было достаточно, и Хелен могла не работать. Другое дело Гарп, ему просто необходимо было чем-то занять себя.
— Опять начнешь писать, — устало произнесла Хелен.
— Пока нет, — отозвался Гарп, — а может, и потом нет. Но пока я писать не буду, это точно.
В его словах Хелен почувствовала грозные признаки надвигающегося старческого бессилия. Но теперь и она разделяла его вечную тревогу о детях, его боязнь утратить хоть малую толику того, чем владел, включая рассудок. И оба они теперь сознавали, как хрупка супружеская любовь.
Она не стала возражать, узнав, что Гарп хочет быть тренером в Стиринге вместо ее отца. «Деньги мне не нужны, — сказал он школьному совету. — Я просто хочу тренировать ребят». Совет согласился, что лучшей кандидатуры не сыщешь, тем более что в отсутствие Эрни Холма подготовка борцов стала заметно хиреть.
— Вы отказываетесь от жалованья? — спросил его заведующий кафедрой.
— Деньги у меня есть. Но у меня нет настоящего дела. Не могу же я только писать.
Кроме Хелен, никто, пожалуй, не знал, что Гарп умеет делать как следует только две вещи: писать и заниматься вольной борьбой.
