— Решила все-таки доконать меня.
— Или заставить задуматься. Она была необыкновенной матерью.
— Ужасно! — расстраивался Гарп.
Неделями он ломал голову над единственной фразой, которой Дженни выразила свою последнюю волю:
«Я хочу, чтобы было создано заведение, где достойные женщины могли бы вновь обрести душевный покой, не предавая себя, находясь наедине с собой».
— Ужасно! — повторял то и дело Гарп.
— А не должно ли это быть чем-то вроде благотворительного фонда? — подсказала как-то Роберта.
— Фонд Дженни Филдз, — предложил Гарп.
— Потрясающе! — воскликнула Роберта. — Вспомоществование и приют, двери которого открыты для женщин, переживающих трудную минуту.
— А что они будут там делать? — спросил Гарп.
— Как что? Поправлять здоровье, успокаивать нервы, приходить в себя, да просто отдыхать в одиночестве. Иногда ведь и это нужно. Кто-то будет писать, а кто-то рисовать пейзажи.
— Приют для матерей-одиночек! Стипендия, чтобы успокоить нервы! Какой-то кошмар!
— Неужели вы это всерьез? — увещевала его Роберта. — Такое доброе и полезное дело. А знаете, она хотела, чтобы вы наконец поняли, как трудно быть женщиной.
— Но кто будет решать, какая это женщина, достойная или нет? Ужасно! Надо же подложить такую свинью!
— Вы и будете решать, — сказала Роберта. — И тогда у вас откроются глаза.
— А может, все-таки вы? Вы ведь для этого созданы.
Роберту терзали сомнения. Она разделяла мысль Дженни, что Гарпа и других мужчин нужно просвещать по части женских проблем, законности и справедливости их социальных притязаний. И в то же время понимала: чистое безумие поручать Гарпу такое важное дело, которое по плечу только ей, Роберте.
— Будем работать вместе, — наконец решила она. — Вы будете руководить, а я, если увижу, что-то не так, позволю себе вмешаться.
— Я согласен, Роберта, — сказал Гарп, — тем более от вас только и слышишь, что все не так.
Роберта, пребывая в самом любвеобильном настроении, расцеловала Гарпа и хлопнула его по плечу с такой силой, что он дважды поморщился.
— Побойтесь Бога, Роберта! — взмолился он.
— Фонд Дженни Филдз! — воскликнула Роберта. — Звучит потрясающе.
Из-за этого распоряжения матери у Гарпа все время кошки скребли на душе. Впрочем, если бы не это, Гарп скоро очерствел бы и утратил связь с миром. Не покидавшее его беспокойство напоминало Гарпу, что он жив, даже если не пишет. А Роберта Малдун вместе со своим Фондом вряд ли дадут ему успокоиться.
Так Роберта стала директором Фонда Дженни Филдз и переехала в бухту Догз-хед. Дом Филдзов представлял собой нечто среднее между писательской дачей, реабилитационным центром и консультацией для будущих матерей. В нескольких хорошо освещенных комнатах под самой крышей наслаждались уединением художницы. Новость о создании Фонда разлетелась быстро, и в дом Дженни посыпались многочисленные письма. Их отправительницы спрашивали, каковы условия получения помощи Фонда. Гарп сам хотел бы узнать об этом. Для решения всех вопросов Роберта назначила Попечительский совет. Часть попечительниц сразу же невзлюбила Гарпа, кому-то он, напротив, понравился, но и те и другие постоянно с ним препирались. Роберта собирала Попечительский совет дважды в месяц, и в присутствии вечно недовольного Гарпа обсуждались обращения просительниц.
В хорошую погоду Совет собирался на открытой морским ветрам веранде дома Дженни, куда Гарп все чаще отказывался приезжать. «Там у вас полно чокнутых, — заявил он Роберте, — они напоминают мне другие времена». Поэтому собирались иногда в фамильном особняке Стирингов, который принадлежал теперь школьному тренеру. В присутствии этих несгибаемых женщин Гарп чувствовал себя здесь более уверенно.
Без сомнения, его уверенности еще прибавилось бы, заседай они в его спортивном зале. Но даже там, вынужден был признать Гарп, бывший Роберт Малдун без боя не уступил бы ему ни одного очка.
Просительницу № 1048 звали Чарли Пуласки.
— Я полагал, что к нам обращаются только женщины, — заметил Гарп. — Хотя бы одно условие должно быть незыблемо.
— Она и есть женщина, — ответила Роберта, — но зовут ее Чарли.
— Одного этого достаточно, чтобы не рассматривать ее документы, — раздался голос Марши Фокс, тощей, угловатой поэтессы. Она постоянно пререкалась с Гарпом, но ее стихи ему нравились. Гарпу никогда не удавалось достигнуть такой лаконичности, экономии выразительных средств.
— Так чего хочет Чарли Пуласки? — задал обычный вопрос Гарп.
Некоторые просительницы обращались только за деньгами, другие хотели пожить какое-то время в приюте. Были и такие, кто требовал и денег (иногда очень много денег) и жилье.
— Она просит только денег, — сказала Роберта.
— Чтобы поменять имя? — съязвила Марши Фокс.
— Она хочет бросить работу и засесть за написание книги, — пояснила Роберта.
— Ужасно! — воскликнул Гарп.
— Нужно ей написать, чтобы она ни в коем случае не бросала работу.
Фокс была из тех писателей, кто боится не только реальных, но и возможных соперников.
— Марши ненавидит даже умерших писателей, — шепнул Гарп Роберте.
Прочитав, однако, рукопись, присланную мисс Чарли Пуласки, все сошлись на том, что автору следует держаться за свою работу, какой бы она ни была.
Просительница № 1073 была ассистентом профессора микробиологии; она тоже хотела на время оставить работу, чтобы написать книгу.
— Роман? — спросил Гарп.
— Исследование в области молекулярной вирусологии, — вставила слово д-р Джоан Эйкс из медицинского центра Дьюкского университета; она сама была сейчас в творческом отпуске для завершения научной темы.
Гарп поинтересовался, над чем она работает, и Джоан Эйкс, глядя в пространство, ответила, что ее область «невидимый болезнетворный мир крови».
У просительницы № 1081 погиб в авиакатастрофе незастрахованный муж. Она осталась с тремя детьми на руках мал мала меньше, а сама учится на магистра французской филологии. Если получит диплом, сможет найти хорошую работу. Для этого нужны деньги и комнаты в Догз-хед для детей и няньки.
Попечительский совет единодушно проголосовал за то, чтобы дать просительнице денег, которых хватило бы на завершение образования и на няню. А живет пусть там, где будет учиться. Приют Дженни Филдз не рассчитан на детей и нянь. Некоторые его обитательницы при виде одного ребенка буквально впадают в истерику, другие не выносят детского писка, были и такие, чья семейная жизнь рухнула из-за няни. С этой просительницей все было ясно.
Зато № 1088 озадачил всех. Помощь просила разведенная жена убийцы Дженни Филдз. У нее было трое детей, причем один содержался в исправительной колонии для несовершеннолетних. После смерти мужа, прошитого автоматной очередью полицейских штата Нью-Гэмпшир и пулями охотников, дежуривших у автостоянки, она перестала получать на детей алименты.
Убитый, Кенни Тракенмиллер, меньше года прожил в разводе. Друзьям он говорил, что алименты у него вот где сидят, что до развода жену довели феминистки, заморочившие ей мозги. Адвокатша из Нью-Йорка, которая обстряпала дельце в пользу жены, сама была разведенка. Прожил он с женой почти тринадцать лет, поколачивал ее по меньшей мере дважды в неделю, да и каждому его отпрыску на горьком опыте было известно, что папаша скор на расправу. Но миссис Тракенмиллер понятия не имела ни о каких женских правах, пока не прочла автобиографию Дженни Филдз «Одержимая сексом». Перевернув последнюю страницу, она впервые задумалась о том, какое чудовище ее муж, регулярно избивающий ее и детей. До того дня все эти тринадцать лет она искренне считала, что сама виновата в своих несчастьях, такова уж, видно, ее судьба.
Кенни Тракенмиллер поносил феминисток за то, что они «совратили его жену с пути истинного». Миссис Тракенмиллер всегда сама зарабатывала на жизнь. Делала прически и фасонные стрижки в городке Норт-Маунтин, что в штате Нью-Гэмпшир. Когда мужа по суду выселили из дома, она продолжала стричь и завивать. И жить было можно. Когда же его убили, стало трудно содержать семью. Она упомянула в своем сбивчивом послании, что ей пришлось один раз «скомпрометировать себя», иначе нечего было бы есть; и прибавила, что ей не хотелось бы еще раз «марать свою репутацию».
Миссис Тракенмиллер ни разу не назвала себя по имени, понимая, должно быть, как сильна неприязнь к ее мужу друзей Дженни Филдз, которые, скорее всего, отвергнут ее просьбу о помощи. Она написала, что поймет их чувства, если ей будет отказано.
Джон Вулф, избранный (вопреки своему желанию) почетным членом Попечительского совета, сразу сообразил, что лучшей рекламы для Фонда Дженни Филдз, чем миссис Тракенмиллер, вряд ли придумаешь. Оказать помощь несчастной семье убийцы Дженни — да это просто подарок судьбы. Трогательное известие разлетится мгновенно, и, как сказал Джон Вулф, истраченная сумма окупит себя стократ в виде щедрых благотворительных взносов.
