— Кто же это? — снова спросил Бахва.
«Будь что будет», — подумал Андрадэ и:
— Нет, дорогой мой Бахва, сначала я тебе что-то скажу, и ты должен выслушать меня. Если ты...
— Кто он, я спрашиваю!! — так неистово возопил Бахва, что, по правилу, все трое должны были бы рухнуть на пол, и занес руку, но Андрадэ, сверх ожидания, не сробел:
— Давай, бей! — взвизгнул он, подставляя челюсть. — Бей_ если у тебя совсем не осталось совести. Ну, что стоишь, рви на мне до конца эту несчастную ковбойку или еще там что, может, тебя еще и храбрецом назовут! Что я такого сказал, что ты орешь на меня, на человека в летах? Я, в конце-то концов, в отцы тебе гожусь! К тому же я твой друг!
И Бахва вдруг понял, что не может он так, запросто, пожертвовать Андрадэ, ведь это же добряк, душа человек.
Но не в его характере было столь быстро отступать, и вы себе не представляете, на ком он сорвал свой гнев:
— Развалился тут! — рванул он дверь лоджии. — И чего шляешься невесть где!
— Я шел из школы, — тихим голоском ответил мальчик, рыженький и очень худой.
И можете ли вы себе представить, милостивый читатель, сердце Бахвы не разорвалось; претерпев и это, он положил обессиленную руку на плечо Андрадэ:
— Ладно, говори.
— Я тоже человек, — сказал Андрадэ и сел.
Тишина простояла недолго, но две вещи сильно изменились:
а) —Андрадэва злость неприметно сошла на нет, уступив место страху при одной мысли о том, чего он только что избежал, и
б) — Бахва все больше и больше приходил в бешенство: он должен был немедленно воздать виновнику, а время уходило.
— Выслушай меня хорошенько, Бахва, я тебе и твоей семье только добра желаю, — со всей доступной ему бодростью начале Андрадэ, когда его вконец одолел страх. — Адрес я тебе назову только потому, что ты его все равно узнаешь, а я не хочу, чтоб ты ринулся туда без меня. Но прежде чем ты ему отомстишь («Переломлю надвое», — подумал Бахва), я хочу дать тебе один совет.
— Какой еще совет? — спросил Бахва, кося в сторону.
— А вот какой. Ты должен немного подумать и о своем сыне тоже, — сказал Андрадэ, немного отошедший от страха. — А ну-ка представь себе на одну минуту: с завтрашнего дня ты — в тюрьме, а тот человек — в больнице. Не делай пока этого, не надо...
«В больнице? — подивился в душе Бахва. — Какая там больница? Он у меня о черной земле мечтать будет». Но сказал он вот что:
— А как же, в лоб поцелую.
— Нет, этого я тебе не говорю. Но представь, каким нестерпимым гнетом ляжет все это на душу ребенка. Ты же на всю жизнь сделаешь его несчастным. Не лучше ли сперва привести этого человека сюда, я уверен, он чистосердечно извинится перед мальчиком, обласкает его, объяснит ему свою ошибку, и ребенок поймет, что это не жизнь так беспощадна, а дурацкий, слепой случай. Пусть убедится в этом реб... ре... ребенок, а там поступай с тем человеком, как хочешь.
«А ведь прав старый чертяка», — подумал Бахва.
— Я пойду и приведу его, он так подавлен, что непременно пойдет со мной. Но я же тебя знаю, ты не дождешься его извинений, и что нам тогда делать. Может, выйдешь на время куда-нибудь к соседям... К твоему сведению, ему стало очень не по себе, когда он узнал, чей это сын.
— Кто?
— Зурико, кто. Видать, этого беднягу совсем довели какие-то сорванцы, минуты покоя не давали: Аддис-Абеба да Аддис-Абеба... Он живет в подвале...
— Где...
— В подвале. И все время слышал это проклятое «Аддис-Абеба».
— Велика беда.
«Ты мне, небось, Бахвушей не даешь себя назвать», — чуть не вырвалось у жены. Она находилась там же.
— Хорошо, будь по-твоему, — сказал Бахва.
И подумал: «Сначала заставлю извиниться перед ребенком, а потом выведу и хрясну надвое о колено».
— Сахар тебе на язык...
— Фуф... — дернув на себя подбородок, покривился Бахва: он любил перец и всякое такое. — Но я все-таки тоже пойду с тобой. Хочу знать адрес.
— Не сходи с ума!
— Нет, по дороге я ничего ломать не собираюсь, это потом.
— А что ты собрался сломать... потом...
— Того человека.
— Нет, нет, тебя я взять с собой не могу.
— Значит, мне сидеть здесь сложа руки? Да я же с ума сойду! — И тут вдруг он что-то надумал: — Подожди немного.
Когда Бахва вышел на балкон, Андрадэ, улучив время, шепнул женщине:
— Главное, чтоб не набросился сразу, а там бог милостив.
— Ой, нет, дядя Андрадэ, он обязательно свое сделает.
— Ай, нет.
— Знаю я его...
— И я тоже знаю, тсс.
Бахва принес две не очень длинные веревки и сказал:
— Вот, пожалуйста. Свяжите меня так, чтоб я не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой... Только отвези меня туда.
5Ничего подобного один таксист еще в своей жизни не видывал: то, что пожилой наниматель был в ковбойке с оторванным воротником, это бы еще куда ни шло, хотя одетые так не очень-то часто нанимают такси; потом из подъезда коротенькими шажками вышел какой-то мрачный с виду одеревенелорукий человек, перед которым наниматель распахнул переднюю дверцу; тот сперва занес, в машину затылок и спину, а потом разом обе ноги вместе; одетый в ковбойку захлопнул за ним дверцу и сам устроился на заднем сидении. Было ясно, что ноги и руки у переднего связаны, но длинный плащ скрывал это. Потом, через каких-нибудь метров триста, его заставили остановить машину — должно быть, собирались перевозить какие-нибудь вещи; задний пассажир вышел из машины и на цыпочках вошел в какой-то двор, а передний пассажир громко скрежетнул зубами. Потом тот, пожилой, вышел и стал поблизости от двора; к нему подошел вышедший с другого двора человек и что-то спросил, а тот, что в ковбойке, досадливо мотнул головой. «Вах!» — подумал водитель такси.
(Маленькое пояснение: владелец не мог вывести из соседнего двора свою машину, так как кто-то неудачно поставил около ворот другой вид транспорта; он осмотрелся, и хотя на улице было довольно народу, выбрал — по одежде — человека в ковбойке, подошел к нему и спросил:
— Простите, это ваш мотоцикл?
— Нет, — ответил Андрадэ. Он был интеллигентом.
А Бахва был связан по рукам и ногам).
Потом со двора вышел какой-то очень жалкий, весь потертый, трясущийся человек. А цвет лица! Врагу не пожелаешь. Ой, не дай бог. Знаете, какой? Ну, как... как это... ну, вроде бы он символический сотрудник треста озеленения... С его появлением кто-то так скрежетнул тормозами, что профессиональный шофер заинтересованно высунул голову в окно, но никакой машины поблизости не было, и он догадался, что звук этот издал зубами человек, сидящий на переднем сидении. «Вах!» — снова подумал шофер.
Когда пожилой и вновь прибывший сели на заднее сиденье, шоферу подумалось, что ему скажут вести машину к милиции, но он и тут, видать, попал впросак — передний пассажир скомандовал: «Развернись и езжай по этой улице», но если они ехали в милицию, то связанному ли было командовать, а отвозящим его не иметь на себе лица? «Вах!»
Ну, а когда они сказали остановить такси у того же подъезда, от которого давеча отъехали, и передний указал первому заднему на свой карман, из которого тот достал двумя пальцами пятерку и положил потом туда же полученную от шофера трешку, и когда переднему открыли дверцу и он опять так же спустил с машины обе ноги вместе и, переступая короткими шажками, погнал впереди себя своих спутников к подъезду, «Вах!» — в четьертый раз подумал шофер и поспешил смыться. Он, видать, встал в тот день с левой ноги.
6— Этот, — Бахва коротко мотнул головой в сторону кандидата на слом, — пусть поднимется пешком.
— Я пойду с ним, — попросил разрешения Андрадэ.
— Хорошо, но смотри, чтоб он не сбежал. Давай нажимай.
Едва только Андрадэ нажал кнопку, как двери лифта тотчас прекрасно, плавно, мерным ходом разъехались, и Бахва вошел своими короткими шажками в лифт; затем Андрадэ сунул руку внутрь кабины, нажал на кнопку шестого этажа, дверцы так же плавно, как и при открытии, закрылись, и лифт плавно же пошел вверх, но где-то посреди дороги остановился. И свет тоже погас. Бахва оказался в неподвижности и в темноте. Это ему не понравилось.
Не найдя другого выхода, поскольку руки у него были связаны, Бахва поочередно нажал на все кнопки своим небольшим носом с горбинкой. Но что с того толку — лифт застрял на месте как ишак...
— Андрадэ, Андрадэ! — громко позвал Бахва.
— Я здесь, дорогой! — прокричал сверху его товарищ, приникнув посередке к лифтовой двери.
— В чем дело, что случилось! — крикнул Бахва.
— Портится он иногда!
«Ух, я его», — подумал Бахва и снова крикнул:
— Отчего это, как по-твоему?!
— Вероятно, техника подводит, Бахва!
Кто сейчас помнил о матери-земле, матери-опоре и прочих свидетельствах почтения к женщине-матери: «Ох, ... я мать этой техники! Ух, я ее кровную маму!» — отводил про себя душу Бахва.
