— Эй, ты! Ты чего его трогаешь? А? Учти, сапоги с этого жмура мои будут! Я уже себе их присмотрел! А ну, иди отсюда! Не смей трогать! — послышался противный шепот. Павел поднял глаза. Рядом с ним стояли два зэка. Они зловеще смотрели на Клюфта. Кулаки сжаты. В руках одного нечто вроде дубины. Мужики замерли в напряжении, ожидая — что им ответит Павел. Клюфт медленно встал в полный рост и вызывающе спросил:
— А, что вы хотите? От них?
— Мы хотим снять, вон, с того мужика — сапоги, а вон с того — полушубок! Они пригодятся. А то спать, тут холодно! Вот, что мы хотим! А ты, я вижу, шустрый! Только вон, появился в бараке и уже собираешься вне очереди шмутьем со жмуров разжиться! Запишись в очередь! Вон, там, у печки! И тогда жди! А эти трое — это наши клиенты! И снимать с них обувку — наше право! Так, что, иди отсюда парень! — злобно прошипел зэк, что был повыше ростом. Это был мужчина средних лет с черными усами и длинным крючковатым носом. Его глаза напоминали крысиные. Маленькие бусинки с бардовым отблеском, недобро светились в полумраке барака. Павел пожал плечами и спокойно ответил:
— Этот человек мой друг. И я не дам его раздевать!
— Слушай ты! Надо было снимать с него обутку, когда он отдал концы! А теперь, по законам барака — вся одежда переходит по-очереди! Так, что, мы снимем ее, пока не пришел конвой. А если ты, попробуешь вякнуть — ляжешь с ними вместе! Выбирай! — сказал второй зэк хриплым и низким голосом. Он был старше первого. Седая щетина покрывала его пухлые щеки. Нос картошкой, мелкие сладки у бровей и пухлые губы. «Они делят одежду своих же братьев по несчастью! Причем готовы — убить за эту одежду! Мародерство в ранг норм жизни! Они смирились с тем, что их превратили в крыс! И ведут себя как эти же самые крысы в банке? Разве эти люди заслуживают — жизни?» — зло подумал Павел и шагнул навстречу недоброжелателям.
Один из них, завыв — упал на пол. Второй, неуклюже крякнув, согнулся пополам и застонал, а потом захрипел от боли. Павел не понял, что произошло. Сзади, словно страшная, темная тень — появился Фельдман. Он зло пихнул одного из мародеров в бок и прошипел:
— А ну, пошли отсюда, суки! Я вам устрою — дом одежды! Мародеры попытались привстать с пола и дать отпор Борису Николаевичу, но тот уложил обоих ударами в голову. Его тяжелая нога сокрушила противников, как кувалда. Стон и брань вперемешку. Проклятия и угрозы. В темноте, раздались шорохи и Павел краем глаза увидел, что к ним подползают — иначе не назвать, мелкие и скрытные движение других зэков — еще три обитателя барака. Они крались между нар на подмогу, тем двум, что лежали на земляном полу, рядом с трупами.
Павел понял, сейчас придется драться! И драться на стороне Фельдмана! Хотя Клюфт этого так не хотел. Но впрочем, какая разница? Здесь в этой банке со скорпионами — самому непроизвольно придется стать — скорпионом! И, жалить, жалить — себе подобных! Он попал к людям, ставшими по мышлению насекомыми! Но тут раздался скрип открываемой двери и вспыхнули огни, ручных фонариков. Они, как светлячки, замелькали в полумраке. Три солдата, шли по центральному проходу, переваливаясь с ноги на ногу, в серых больших валенках. Павел и Фельдман остались стоять без движения. А вот мародеры — попытались уползти под ближайшие нары. Но один из дубаков их грубо окрикнул:
— А ну! Стоять! Стоять и не двигаться! Стоять, уроды! Мародеры замерли. С их разбитых лиц капала кровь. У одного, от сапога Фельдмана — пострадал нос. У второго — была разбита губа. Зэки корчились и старались отвернуть свои физиономии от яркого света фонариков. Но солдаты упорно освещали избитых зэков. Один из конвоиров, направил луч сначала на лицо Павла. Затем на Бориса Николаевича:
— Опять драка? Деретесь? В карцер захотели, ублюдки? А?!
— Это они товарищ сержант, одежду этих жмуров делят! — пробубнил солдат, что стоял слева. Павел не видел их лиц — так, одни силуэты. Он зажмурил глаза и попытался прикрыть ладонью лицо от яркого света. Но солдат одернул его руку и зло бросил:
— Сапоги, гады, делите? А? Мародерствуете? А? Суки! Контра недобитая!
Тот, что был старший, наклонился к трупам и внимательно осмотрел тела. Сержант ткнул валенком в тело старика Абрикосова и брезгливо сказал:
— И не противно самим-то после трупов их одежду таскать! Там же, наверняка — вши! У!!! Нелюди! Суки! Мародеры сидели притихшие и обреченные. Сержант махнул рукой и зло пробубнил:
— Что бы, вот, одежду получить — надо хотя бы отработать! Потащите трупы! За это! Ты! — Сержант ткнул рукавицей Павлу в грудь. — И ты! — указал пальцем на Фельдмана.
— А этих сучар в карцер! В карцер волоките! — брезгливо прикрикнул сержант и пнул одного их мародеров.
— А, А… гражданин начальник только не в карцер! За что! Они на нас напали! Напали и избили! А нас в карцер?! Гражданин начальник! — заголосил мародер с крючковатым носом. Но солда, саданул ему в бок карабином. Приклад попал между ребер. Что-то хрустнуло, и зэк, взвыв от боли, упал навзничь.
— Молчать, сука! Молчать! — заорал конвойный. Второй мародер, видя, что сопротивляться бесполезно — уверенно и как-то даже убедительно, сказал сержанту:
— Я гражданин сержант, я, искупить хочу, позвольте мне, помочь, этих жмуров отнести! Тот, вон, тот, старик, он-то мой знакомый, вот я и хотел! А то, нехорошо получается. Да и он мне сам свой свитер обещал! Гражданин начальник! Три жмура двоим — не унести! Позвольте искупить вину! А? Сержант покосился на своих подчиненных и, мотнув головой, заупрямился:
— Нет! Пойдешь в карцер! В карцер! Веди их Афанасенко! — скомандовал сержант солдату. — А вы, берите этого жмура и тащите за нами! — тут же, зло, добавил, указал Клюфту и Фельдману на тело старика Абрикосова. Павел, посмотрел на Бориса Николаевича с тревогой. Тот, едва заметно, кивнул головой — мол, все нормально. В полумраке солдаты этого не заметили. Клюфт почувствовал, как у него от волнения, задрожали руки. В голове закружилось от напряжения. Павел с трудом нагнулся и подхватил под руки мертвое тело старика. Фельдман взялся за ноги. Солдаты, шли рядом. Клюфт попытался оглянуться и посмотреть — куда повели мародеров. Но не увидел. Конвоир ткнул ему в спину прикладом и прикрикнул:
— Тащи и не смотри по сторонам! Тащи и все! А то, мать свою, тебя потащат так же! Они с Фельдманом с трудом вынесли покойника на улицу. Тело выскальзывало из рук. Не тяжелый, на вид, человек — мертвым оказался почти не подъемной ношей. Конвоиры матерились, когда Клюфт и Фельдман опускали труп, что бы передохнуть. Тащить страшный груз пришлось в дальний уголок зоны. Там, в глубине, возле запретки — опоясанной колючкой и чернеющей за ней тайгой, стоял сарай. Но Павел, не смотрел на него. Взгляд был прикован к другому бараку, стоящему слева. Откуда и доносился невыносимый треск работы трактора,… двигатель без глушителя в эти секунды рычал особенно по-звериному. Павел начал считать шаги. Каждый давался с трудом. Двести двадцать три… двести двадцать четыре… Небо, невидимое, черное небо над головой! Тучи заволокли звезды. Даже если смотреть пристально — ничего не увидишь! Мороз щиплет щеки. Он покалывает кожу и немного бодрит. Но Павел понимает — мороз против них. «Если сейчас нам и удастся, что-то предпринять — мороз, вот главный враг! Он, лучше любого конвоя и охраны! Сколько нам удастся продержаться в тайге?! Костра не разжечь! Нет,… нет, не думать об этом! Не думать! Как Фельдман даст мне команду? И вообще решился ли он! Я не вижу его глаза! Я не вижу! Он все время отворачивается! Он не хочет смотреть! Если бы он взглянул — я бы понял, решился он или нет! Посмотри!» — Павел всматривался в тяжелые движения Фельдмана. Тот, постоянно оглядывался на конвоиров. Солдаты шли спокойным и размеренным шагом. Снег скрипел у них под валенками. И, парадокс — этот скрип, не мог заглушить даже страшный треск из сарая… тот треск, треск смерти…
— Нет! Вы, что издеваетесь?! А, ну, шевелись! — прикрикнул конвоир.
— Может волокуши привезти? А? Так, мы этих жмуров, будем до ужина таскать! А там кино, в клуб привезли, крутить будут! Опоздаем! Опоздаем! — ныл второй охранник.
— Вот, суки! Специально, что ли?! А ну, шевели копытами! — подался он опасениям товарища.
Павел, повернул голову и увидел — куда их вели. Это был вовсе не сарай, а сруб от сарая, вернее, что-то напоминающее сруб. Сбитые из бревен и досок стены — выстой два метра, без крыши. Никаких огней и глазницы окон. Черные безжизненные. Недостроенное и казавшееся, изуродованным здание, как, страшный замок смерти, чернело и надвигалось! Неизбежностью!
— Открывай пока им ворота! Открывай и быстрее будет! — прикрикнул один солдат на второго. — Если хочешь в кино успеть! Второй конвоир зашевелился и заскрипел валенками быстрее. Его осветил луч прожектора с вышки. Но ярко-белое пятно света не задержалось на шинели солдата и ушло куда-то, в сторону запретки и затем в тайгу. Видно, часовой на вышке крутанул лампу наугад и не следил за тем, что освещает прожектор.
