– Аааань! А ты знаешь, как сделать автоответчик?
– Давай сюда!
Она покопалась в моем телефоне, и минут через десять звонок Романовича все же наткнулся на мой голос.
– Я сейчас занята. Не могу оторваться и взять трубку! В вашем распоряжении тридцать секунд времени!
Вот и первое сообщение.
Я подняла на Аню глаза. Опустила на телефон. Дала команду «стоп-слезин». Как я и предсказывала.
– Он снимает в ночь какую-то лабуду! – продублировала я его обещания.
Я же знала, как зовут его работу!
Ну что же, вариантов развития событий не так много. Вариант первый: аккуратно сложить его вещи в чемодан и выставить, приложив прощальное письмо. Вариант второй: вещи можно выбросить в окно. Записку можно не прикладывать.
Я выбрала третий. Аня была ему очень удивлена.
Спалось отвратительно, не помогало ничего. Даже ветер. Под семь утра скрипнула входная дверь. Пигги объявил Романовичу бойкот и не вышел встречать. Мы оба сделали вид, что спим сладким кокосовым сном.
Он кинул вещи в прихожей. Направился на кухню. Открыл холодильник и искренне поразился наличию обеда, ужина, стоявшего на столе с запиской «Ложусь спать. Не дождалась тебя», и завтрака на верхней полке с написанной пометкой «Это на завтрак».
Наверное, он думает, где же яд? И с чего вдруг я решила его отравить? Вот вам и статистика ранних браков.
Он взял чизкейк и сел вместе с ним на край кровати. Пигги – предатель, тут же вскочил с подушки и продал меня за «два шоколада».
Веки предательски открывались. Но я вспоминала Станиславского. И честно передавала ему привет.
И все-таки из Романовича получился бы второй Спиваков. Тогда бы он исполнял симфонии на скрипке, а не на моих нервах.
Алек сидел и, видимо, пытался решить, как расположить во временном пространстве целых два дела – прогулку с Пигги и поход в душ.
За поглощением чизкейка Романович снова упустил из вида свой телефон, который моя прыткая культяпка, естественно, уволокла под одеяло. Неслышно, незаметно. Главное было нащупать нужную кнопочку и включить под тем же одеялом, не открывая глаз, бесшумный режим. Чтобы не попасть в неловкую ситуацию.
Алек положил тарелку в мойку. Мыть не стал, так как считал, что свинья чистоплотное животное, и боялся всяких соответствий.
Однако как примерный отец, тьфу ты, собаковод, отправился выгуливать предателя. Я же по мановению хлопка входной двери открыла глаза и достала из-под одеяла телефон.
Так – последние вызовы. 05:55 утра – Ира Овдеева. Овца.
Я залезла на подоконник, дабы наблюдать за объектом! И тут моему взору открылись еще два факта: первый, что Романович закурил сигарету, второй – что он спустил Пигги с поводка, не дойдя до газона.
Я снова уставилась в телефон.
Сообщения. Входящие. Исходящие он, собака, стирает! «Спасибо тебе за плодотворную ночь», отправитель Ира Овдеева.
Я перевела взгляд на Алека. Черт, они уже зашли в подъезд. В своем экстренном прыжке с подоконника в кровать я зацепилась за штору, запуталась в ней. Карниз упал, ударив меня в глаз.
Романович в полном недоумении смотрел на эту картину.
– Доброе утро! – сказала я, все еще пытаясь самостоятельно выпутаться из шторы.
– Может, тебе помочь?
– Не подходи! Убью карнизом!
И много, интересно, он оплодотворил этой ночью?
Пока он мыл лапы визжащему от недовольства Пигги, я все-таки вылезла из шторы. И стала искать троксевазин. Мой фингал под глазом был самым что ни на есть превосходным завершением этой ночи!
Из ванны послышался визг. Романовича.
Это значит, что он решил подмыть зад Пигги чересчур прохладной водой. Элементарно, Ватсон.
Мы встретились в коридоре.
– Может, ты меня заклеишь? – показал он мне прокусанный палец.
– А ты меня помажешь? – выставила его обозрению я только что полученный синяк.
– Ладно, я пошел привинчивать карниз!
– А я домывать Пигги.
Мы встретились на кухне.
– Слушай, давно хотела спросить, – начала я, не отвлекаясь от своей новой статьи, которую только что распечатала, – как называется мужчина-проститутка?
– Мачо-фигачо! – не задумываясь, ответил Алек.
– Просто не хочется употреблять имен собственных в статье!
Романович странным образом поднял глаза.
– Не обращай внимания! Так, плоды моего воображения!
Романович чуть не поперхнулся чашкой кофе, но все же из рук не выронил.
– В холодильнике есть яблоки и груши – покушай ПЛОДЫ деревьев, – на предпоследнем слове я сделала особое ударение.
– А тебе никогда не говорили, что нехорошо читать чужие сообщения?
– Тебе кто-то мешал его стереть?
– Не начинай. Я спать хочу. Слушай, у кофе какой-то странный вкус...
– Кстати, надеюсь, ты брал кофе из золотого пакета, а не из банки с надписью «Coffee» – там какательный, для очищения организма.
А вы говорите коктейль «месть за минет». Учитесь, детки!
Искать телефон, который стоит на беззвучном режиме, то же самое, что пытаться замазать синяк тональным кремом. Оба процесса могут затянуться на вечность.
17. Месть за минет. Дубль третий
Спустя почти две недели затишья появился Вадик.
– Господи Боже, – сказала я вместо «привет».
– Ну это ты, пожалуй, преувеличиваешь! Как насчет завтрака?
– Сейчас?
– Нет! Часов в одиннадцать вечера, – его простая и незатейливая интонация подкупала разом.
– Ха-ха-ха!
– Я не шучу.
– Как так? Ты и без шуток? Уму непостижимо, моему тем более.
– Увидишь. Заберу тебя в десять возле памятника Маяковскому.
Хотите, чтобы я перестала летать на метле? Обеспечьте погоду и предоставьте «Боинг».
Иногда мне казалось, что я работаю в скворечнике. Только дятлы умеют так ездить по мозгам. Всем что-то надо, и эти же все думают, что я знаю ответы на все вопросы. Включая то, как жить дальше. Они кидали в меня свои вопросы, как тухлые помидоры в надоевшего исполнителя. А я терпела и выдавала решение проблем, в сотый раз пересчитывая сметы.
Романович так и не брал трубку. Видимо, все еще искал телефон. Домашний он взял со второго раза. Кажется, у него выработалось отвращение к кофеину.
Я зашла домой. Пахло освежителем воздуха. И сигаретным дымом. Пигги даже не выбежал меня встречать. Вот до чего довела собаку наша с Алеком супружеская жизнь.
Еще больше повергла в шок мизансцена, ожидавшая меня в коридоре.
Дверь в туалет была открыта. На табуретке напротив входа стоял ноутбук. На паузу поставлен второй сезон «Остаться в живых». Рядом пепельница, аптечка и имодиум. Романович был в душе.
Видимо, его день был не менее плодотворным.
Обессилевший Романович лежал в ванне.
– Как прошел твой день? – спросила я не без условно скрытого сарказма.
– Я тебя ненавижу.
– Дорогой, но не я же варила тебе этот кофе. И даже специально не пересыпала в эту банку. А ты сам своими руками...
– Знала бы ты, как я понимаю слова Фаины Раневской: «Я никогда не знала, что в человеке столько говна!»
– Зато как кишечник прочистился. Нужно во всем видеть хорошее.
То ли при слове «кишечник», то ли «прочистился» Алек буквально выпрыгнул из ванны и, намочив все вокруг, побежал снова в свой «кабинет».
– Ну раз ты так занят, я, пожалуй, поеду еще поработаю!
– Давай! Между прочим, я кучу твоих фильмов посмотрел.
Надо забрать Пигги. Пока у нас не случился собачий нервный срыв.
– Не забудь проветрить квартиру!
Я достала из ящика его телефон. На нем было тридцать два пропущенных вызова от швабры пятьдвадцатьпять. Настырная девушка. Однако.
Две сплошные были слишком притягательны. Весь путь по Садовому кольцу я притормаживала, думая развернуться и тем самым вернуться к своему законному мужу. Однако путь следовал к памятнику Маяковского.
– Ну что? На ком едем? На тебе или на мне?
Надеюсь, он не собирается запрыгивать на меня с криками «Покатай меня, большая черепаха»?
Я посмотрела в сторону старенького lancer’а.
– Давай на мне!
Снова за рулем. Чайник. Тефаль или что-то вроде того.
Романович, наверное, сейчас тоже включает чайник и заваривает. Крепкий. Черный и с сахаром. Только не кофе, а чай.
Пигги был в бешенстве. И готов был нассать прямо на заднее сиденье. Ночевать в машине его еще никто не заставлял. Он и отплатил мне той же монетой. А точнее, сгрызенными ручками сумки.
Пигги любит кушать Prada.
Я ехала строго по указаниям штурмана. Мы двигались по Ленинградке в сторону области. Близость «Шереметьево-2» меня, мягко говоря, настораживала.
Мы остановились на BP. Вадик ушел заправлять машину и нас, только не бензином, а противными буррито и горячим шоколадом.
Мне нужно было срочно узнать о состоянии кишечника Романовича, о воздухе в квартире. Он не брал трубки. Либо гадит. Либо гадит мне настроение.
– Так куда мы едем? – спросила я на трехсотом километре светских бесед.
– Как – куда? Мы же на полпути к Питеру.
