— Представь, — сказал Ганс Сергею, — что когда-нибудь будет открыто такое вещество, которое действует на процесс генетического программирования. Тогда можно будет незаметно вводить его разным ответственным людям, на которых нужно повлиять, и изменять их личность! Делать их, скажем, более чувствительными к определенным внешним воздействиям, более сговорчивыми… Можно, например, подмешать такое вещество к напиткам на приеме в Кремле, где присутствуют руководители СМИ или какой-либо мафии. Можно его подмешать и самому Ельцину! Тогда можно будет поставить премьер-министром кого захочешь!
— Ладно, выпьем за здоровье Владимира Владимировича! — сказал Сергей, поднимая бокал с пивом.
— За Владимира Владимировича! — поддержал Ганс, опустошая бокал.
— А кто такой этот Владимир Владимирович! — спросил я.
— Увидите. Через несколько лет он станет Государем Всея Руси!
Сергей Комаров и Ганс Л. начинали меня беспокоить. Эта парочка явно слишком много знала. А что они могли выведать о моих секретных опытах? Что тета-ритм — это нечто очень важное? Для этого Ганс и наладил систему регистрации у человека? Единственное, в чем я был абсолютно уверен, так это в том, что он не подозревал о существовании GB169. Почти невероятно, чтобы аналогичное вещество было синтезировано и в России. Да даже если бы так и случилось, как бы они могли связать молекулу, влияющую на тета-ритм, с генетическим программированием?
Наступила долгая пауза, во время которой было «пропущено» еще несколько бокалов пива.
— Я не верю, что такая загадочная молекула существует, — сказал я. — Даже если бы она существовала — ведь нужно еще, чтобы и моя теория оказалась справедливой!
В столовой становилось шумно, от соседних столиков доносилось пение слушателей Академии…
Я поразился яркости моих воспоминаний. Здесь, в Монтегротто, в постели, закрыв глаза, я ясно видел за столиком справа от себя — Сергея, напротив — Ганса Л., а слева — одного австралийского коллегу, который только что подсел к нам с гигантской кружкой пива. Будучи полупьян, он ничего не понимал из нашего разговора и только бормотал, икая: «Владимир Вла… ди… ми… ро… вич, Вла… ди… мир… Влади… ми… ро… вич…» Я также ясно видел официанток, которые разносили пиво. Все как на подбор — крупные элегантные блондинки в одинаковых брючных костюмах.
— Они финки, — сказал Сергей. — Конгресс организован финнами, вот почему не все идет гладко…
Но я-то хорошо знал, что он заблуждается и что часть средств, выделенных Международным комитетом, отмывается именно русской мафией[46].
Я поднялся из-за стола, дав Сергею и Гансу возможность продолжить беседу уже на русском языке; завтра нам предстояло снова встретиться. Полюбовался Петропавловской крепостью на фоне закатного солнца и долго бродил по берегам Невы. Потом присел на скамью и глазел на прохожих. Молодые петербурженки были высокими и по большей части хорошенькими. Их очень короткие юбки выставляли напоказ ножки — на удивленье стройные и крепкие — думаю, оттого, что им приходится часами ходить в «дубовой» обуви на высоких каблуках, так как автобусы здесь ходят редко.
«Наверное, такие же ножки и у Муранеллы; эх, только бы она сняла эти проклятые джинсы!» — размечтался я, постепенно выходя из своих русских воспоминаний и возвращаясь к загадке вапоретто. Загадке, которую мне предстояло разгадать уже сегодня!
Прежде всего, есть ли смысл прямо сейчас отправляться в Венецию? Солнце уже поднялось и жарит там сильнее, чем здесь, где еще стоит туман. Зачем ехать в Венецию? Есть ли шанс снова встретить Муранеллу? Если она, скажем, работает дизайнером на стекольной фабрике в Мурано, разрабатывая новые модели люстр, то она должна уходить каждый рабочий день в одно и то же время. Между шестнадцатью и семнадцатью часами есть два рейса вапоретто. Шанс, что я ее встречу, составляет пятьдесят процентов. Ну, уж если я встречу Муранеллу на этот раз, то попытаюсь с ней заговорить или передам ей записку, чтобы наконец получить объяснение ее двух загадочных появлений. Ну что же, значит, надо ехать в Венецию.
Это уже третья моя поездка на сорок первом. Я пытаюсь предугадать нашу встречу. На месте «Федроса» теперь стоял греческий паром «Афродита». «Явно хорошая примета», — подумал я. На остановке «Сант-Эуфемиа», возле Джудекки, я обратил внимание на то, что аптека, расположенная за причалом, по-прежнему закрыта, а два ее круглых окна смотрят на меня, будто два открытых глаза. Мне показалось, что за окнами промелькнуло лицо Муранеллы. Но может, это были просто блики от воды в канале, которую утюжили своими брюхами морские буксиры, похожие на толстых черных китов?
Наш сорок первый пристал возле больницы; ее уродливое здание нагоняло тоску. Появилась пара могильщиков в черных фуражках; они вынесли на плечах тяжеленный гроб и с большим трудом установили его в вертикальном положении в черной гондоле. Вдруг гроб соскользнул и упал бы прямо в сине-зеленую воду канала, если бы его не удержал канат, которым он был закреплен. Стоящая рядом со мной женщина перекрестилась. «Вот тебе и плохое предзнаменование!» — подумал я. К счастью, не такое, как в новелле Томаса Манна и фильме Висконти; тогда, во время эпидемии холеры, трупы валялись на каждом углу…
Когда мы пересекли канал, я заметил, что альбатросы сидели на всех камнях, кроме тех двух, которые находились напротив больницы. «Видно, их спугнул падающий гроб», — предположил я.
Я решил, что это хорошая примета.
После короткой стоянки в Мурано я хотел вернуться на том же вапоретто, а не дожидаться следующего. У меня был один шанс из двух повстречаться с Муранеллой. Я обратил внимание, что один турист, которого я заприметил на сорок первом еще вчера, тоже сел вслед за мной. Я видел, как он снимал на видеокамеру этот инцидент с гробом. Теперь он разговаривал по сотовому телефону. Через несколько минут, на остановке у Фаро, Муранелла села на корабль. Вапоретто уже начал отходить от причала, и ей пришлось прыгнуть. А три «стеклодувщицы» опоздали и остались. Я им помахал, и самая высокая из них махнула мне в ответ. Я приблизился к Муранелле сзади и прошептал ей на ухо по-английски:
— Откуда вы? Вы остановились в Венеции? Я бы хотел снова с вами встретиться.
Казалось, она меня не услышала, только ресницы вздрогнули. Однако на подходе к Венеции вапоретто качнуло так, что нас прижало друг к другу. На несколько секунд Муранелла оказалась в моих объятиях, упираясь спиной мне в живот.
На остановке «Мадонна дель’Орто» она вышла, не удостоив меня даже взглядом, а через несколько минут я увидел ее на причале «Понт». Мне показалось, что она (или ее двойник) знала, что я ее жду, поскольку загадочная полуулыбка на лице девушки стала чуть пошире. Я приблизился к ней настолько, что разглядел, на сей раз, маленькую татуировку на тыльной стороне ее правой ладони… как будто кошка оцарапала. До того, как она вышла из вапоретто, я этой татуировки не заметил!
На подходе к пристани у Гетто я незаметно сунул ей в карман куртки клочок бумаги, на котором было написано по-английски: «Пожалуйста, позвоните мне в Монтегротто по номеру 04–989-11–616. Я профессор Мишель Жуве. Мне нужно с вами поговорить. Это очень важно».
— Arrivederci, arrivederci, domani, domani[47], — сказал я ей, когда она поднималась на пристань, опять-таки даже на меня не взглянув.
Я, видимо, слишком громко это произнес, поскольку другие пассажиры обернулись.
Возвращаясь в гостиницу, в поезде я стал задавать себе вопрос, почему жесты и поведение Муранеллы я вдруг стал воспринимать близко к сердцу, а ее безразличие стало меня чуть ли не расстраивать? Вот с этого-то момента мало-помалу во мне стало нарастать ощущение дежа вю, «уже виденного». За десятые доли секунды до того, как в окнах моего вагона появлялся какой-либо вокзал по дороге из Венеции в Падую, я уже знал его название, заранее узнавал мосты и разбегавшиеся автострады… Это явление вызывало у меня пренеприятнейшее, тревожное чувство, что-то вроде морской болезни на суше…
Недавно я прочел в одной из этих книг «по сознанию», что феномен дежа вю может быть связан с изменением гиппокампального тета-ритма у больных с височной эпилепсией. Как пишут ученые-нейропсихологи, затылочная кора, получив зрительную информацию, сначала отсылает ее в гиппокамп для оперативного, временного, хранения, предшествующего ее окончательному запоминанию. И лишь затем подвергает обработке с участием сознания. В некоторых случаях нарушения в системе генерации тета-ритма приводят к тому, что эти мнестические проявления начинают проникать в сознание прямо из гиппокампа, до того как кора успеет эту информацию переработать! Так возникает феномен дежа вю.
Я однажды уже испытывал это ощущение, и такое не забывается! Это было в Каулуне, в Гонконге, лет тридцать-сорок назад. Вечером я вышел прогуляться и был сразу же оглушен разрывами петард в этом городе вечного праздника; запахи кантонской кухни щекотали ноздри. На возвышении торговец китайскими целебными травами превозносил достоинства какой-то загадочной жидкости. «For your health, for your sexual stamina!»[48] — выкрикивал он.
