На моей памяти убили троих. Первой стала молоденькая девчонка, Срей; однажды вечером она и девушка постарше, Чхетхави, пошли с клиентом.
Чхетхави была высокой и хорошенькой. Раньше она работала учительницей, но муж с мачехой сдали ее в публичный дом.
Утром, незадолго до рассвета, Чхетхави прибежала к нам. Она рассказала, что ей удалось убежать, а вот Срей застрелили. Тетушка Пэувэ распорядилась, чтобы никто из нас не выходил на улицу и не болтал об этом, а сама позвала охранников — они во всем должны были разобраться. Но в тот же день я побывала на месте убийства. Все произошло в таком же переулке, что и наш, всего-навсего через улицу; я поднялась по лестнице и увидела пустую комнату, где едва помещалась кровать, двери не было, а саму комнату от лестничной площадки отделяла только занавеска. Таких комнат в Пномпене полным-полно. Тело Срей уже унесли, но кровь на полу еще оставалась.
О клиенте мы только и узнали, что он был пьян и зол, ничего больше. Может, Ли заставил его выплатить компенсацию за Срей.
Второй стала Сри Роат, моя сверстница, которую привели через полгода после меня. Она была настоящей красавицей с белой кожей, мужчины всегда выбирали ее. Я не знала, кто продал Сри Роат тетушке Пэувэ: если девушка не хотела разговаривать, я не лезла ей в душу. Я и сама окружила себя стеной молчания, подавила все чувства. Мы, девушки, понимали — лучше совсем не думать о том, что происходит, лучше забыть о прошлом. Надо стойко переносить каждый новый день и надеяться, что удастся избежать слишком жестоких людей. Думать о чем-то еще не имело смысла.
Но Сри очень хотела выбраться из борделя. Она решила, что один из клиентов, часто спрашивавший ее, действительно к ней неравнодушен. И попросила его помочь устроить побег. Сри не знала, что клиент приходился другом мужу тетушки Пэувэ.
Когда Ли узнал о планах Сри, он поднялся к нам в комнату и связал девушку. Мы спали — было около десяти утра. Он связал ей руки, приставил к виску пистолет и выстрелил. Все закричали; я молча наблюдала за мужем хозяйки. Когда он прострелил Сри голову, она опрокинулась — голова с наполовину снесенным черепом свисала с кровати. Ли снова выстрелил в девушку, раза два или три — просто так. Потом они с охранниками запихнули тело в мешок из-под риса и унесли.
Третья смерть случилась много позднее. Шел 1988 год. Однажды поздно вечером к нам явился полицейский. Он не был постоянным клиентом, да к тому же и время было позднее — два часа ночи. Девушка — не помню, как ее звали — не хотела идти с ним, ей нездоровилось. Клиент был пьян. Нас разбудили крики: «Эй, вы все, смотрите! То же самое случится и с вами, если не будете повиноваться!» Мы вздрогнули от оглушительного выстрела, а бедная девушка упала замертво.
Тетушка Пэувэ ничего не сказала. Все испугались, ведь клиент оказался полицейским. Однако в округе боялись и мужа тетушки, Ли — у того хранился огромный запас оружия, к тому же он был известен своим вспыльчивым нравом. Но даже Ли оставил убийство безнаказанным. Полицейский ушел, а охранники засунули убитую в мешок из-под риса — совсем как Срей. Мы были мусором при жизни и тем же мусором оставались после смерти.
Может, они выкинули мешок на городскую свалку.
* * *
Чаще всего я молчала. И делала то, что мне велели. Про себя я решила, что умерла. Я ни к кому не привязывалась: ни к детям тетушки Пэувэ, ни к другим девушкам. Впрочем, иногда испытывала жалость. Если кому-то в самом деле приходилось несладко, если девушку сильно избили, я вызывалась пойти с клиентом вместо нее. Но чаще я не испытывала никаких чувств, кроме отвращения и ненависти.
Хотя однажды помогла сбежать двум девушкам. Они были новенькими, их привезли прямо из провинции. Девушки были похожи — у обеих длинные темные волосы. По приказу тетушки Пэувэ их связали, и они плакали. Я-то знала, что ждет этих двоих — из них вынут душу. Они умрут изнутри — совсем как и я. И почему-то мне очень захотелось им помочь.
Новенькие у нас появлялись и до них, причем многие были даже моложе; этим было лет по четырнадцать. Но когда тетушка Пэувэ оставила их со мной, а сама вышла, я развязала пленниц, сказав только: «Не оставайтесь здесь». Многословием я не отличалась, да и что еще можно было сказать? Девушки ошарашено посмотрели на меня и помчались вниз по лестнице.
Меня наказали. Ли ударил со всей силы — так жестоко, что даже заплакали дети, успевшие полюбить меня. Потом Ли взял батарейку, присоединив к ней электроды. На коже у меня до сих пор следы ожогов. Затем я оказалась в подвале, где в течение нескольких дней меня избивали: казалось, внутри у меня все отбито. После этого я долго не могла ничего делать, а когда более или менее поправилась, пришлось работать еще больше, чтобы возместить потери, — девушки стоили две золотые монеты, что равнялось примерно восьмидесяти долларам. Больше уже я не совершала ничего подобного — успокоилась раз и навсегда.
* * *
Наказали меня тогда сурово, но сейчас с проститутками обращаются куда хуже. У тетушки Пэувэ мне лишь однажды было действительно больно — в тот раз, с батарейкой и электродами, — а так нас только били да пугали — змеями или чем еще. Теперь же девушкам в публичных домах вбивают в голову гвозди. В такое трудно поверить, но у нас есть фотографии в качестве доказательства. Девушек приковывают цепями и избивают проводами с электрическим током. И девушки сходят с ума. Нам удалось вытащить из борделей несколько таких — они совершенно помешались.
Недавно в сточной канаве у публичного дома нашли мертвых девушек — они утонули. В другой раз после пожара в борделе полиция обнаружила внутри тела — девушки так и остались прикованными. Владельца этого борделя знали все, в том числе и полиция, но он остался на свободе, ему ничего не сделали. В отличие от девушек, у этого человека оказались очень большие связи.
Те порезы и рубцы, которые мы сейчас видим на сбежавших из публичных домов, просто ужасны. Это дело рук клиентов и сутенеров. Может, всему виной увлечение китайскими фильмами — все их только и смотрят. В фильмах же сплошные сцены насилия.
Теперь девушки в публичных домах значительно помолодели. И это потому, что в Камбодже мужчина готов выложить тысячу долларов за то, чтобы целую неделю насиловать девственницу; девственницу всегда покупают именно на неделю. Считается, что связь с ней дает мужчине силу, продлевает ему жизнь и даже осветляет кожу.
А чтобы клиент не сомневался в том, что покупает настоящую девственницу, в публичных домах стали предлагать девочек пяти-шести лет. Через неделю девочку зашивают — без всякой анестезии — и снова продают. Девственница должна кричать и истекать кровью — и вот девочка кричит и истекает кровью снова и снова. И так раза три-четыре.
Нет страшнее места, чем бордель, специализирующийся на девственницах для богатых мужчин. Через несколько месяцев девочка падает в цене и ее продают. Такая «новинка» пользуется большим спросом, и многие владельцы заведений делают свой бизнес семейным — всегда имеется какой-нибудь племянник в Баттамбанге или Пойпете, который возьмет девочку или обменяет ее.
Существует еще одно поверье, что половой акт с девственницей излечивает, потому-то так высока цена на маленьких девочек. Как бы чудовищно это ни было, их используют в качестве лекарства против СПИДа.
Из-за частых разрывов маленькие девочки гораздо больше, чем взрослые женщины, подвержены заражению СПИДом.
Тетушка Пэувэ не держала маленьких девочек, она не зашивала девственниц снова и снова. Да, у нее были молодые девушки, но не моложе двенадцати. Когда из провинции доставляли очередную девушку, тетушка лишь говорила клиенту: «Эта цыпочка новенькая», — но я не знала, увеличивалась ли от этого цена девушки. Мне кажется, в мое время не было такого спроса на девственниц, как сейчас. При коммунистическом режиме и денег-то ни у кого не было.
Такова проституция. Вонь изо рта, немытые тела, грязные комнаты, насилие… От тычков было больно, но гораздо больнее — от самого полового акта. Иногда в день приходили два-три клиента, но бывало и больше.
Если клиентов было мало, муж тетушки Пэувэ велел ей не кормить нас, чтобы лучше старались. Если приходилось принимать слишком много клиентов, болело все и внутри, и снаружи. Болело до тех пор, пока не удавалось подавить в себе всякие ощущения.
Все это случается и сегодня, сейчас. Представьте, скольких девушек изнасиловали и избили за то время, которое прошло с тех пор, как вы начали читать эту книгу. Моя история не в счет, хотя то же самое происходит и с этими девушками. Я не сплю ночами именно из-за них. Они преследуют меня.
* * *
Мом, темнокожая девушка из дома тетушки Hon, часто ходила повидаться со своей матерью. Тетушка Пэувэ платила Мом, а Мом каждую неделю относила деньги матери. Иногда с ней ходила и я — в Пномпене мне было совершенно не к кому пойти.
