Мом, темнокожая девушка из дома тетушки Hon, часто ходила повидаться со своей матерью. Тетушка Пэувэ платила Мом, а Мом каждую неделю относила деньги матери. Иногда с ней ходила и я — в Пномпене мне было совершенно не к кому пойти.
Мать вечно попрекала Мом леностью и часто била — она никогда не была довольна, сколько бы дочь ни принесла денег. Мать Мом снимала комнату у тетушки Hoп. Ее дом находился всего через несколько улиц от борделя. Иногда мы заставали дома саму тетушку, и она с любезной улыбкой приглашала меня выпить с ней чаю. Я же ее ненавидела, а если она сильно настаивала, присаживалась рядом и только отвечала на ее вопросы.
Кажется, шел 1987 год, когда тетушка Hon рассказала мне, что дедушка стал совсем плох. Видимо, он часто приходил к ней за деньгами. Наверняка дедушка продлил мой срок пребывания у тетушки Пэувэ, хотя в то время я даже не догадывалась о том, как работала вся эта система — я понятия не имела, что служила залогом все раздувавшегося кредита. И вот тетушка Hon сообщила, что больной дедушка зовет меня к себе.
В деревню я не вернулась. Ни для того, чтобы повидаться с дедушкой, ни для чего еще. Мне к тому времени исполнилось семнадцать, я работала проституткой уже почти два года. Я видела, как Ли застрелил мою подругу Сри Роат. Во мне накопилось столько злости, что я уже не боялась дедушку. У меня не было никакого желания возвращаться в Тхлок Чхрой. Я знала, что если ко мне плохо относились, когда я была всего-навсего ребенком, сейчас, когда узнают, чем я занималась, вообще со свету сживут.
Когда я ответила тетушке Hon, что останусь в Пномпене, она ничего не сказала. Она не стала ни осуждать меня, ни одобрять. Ведь свой долг она выполнила — сообщила мне. Несколько месяцев спустя я узнала, от нее же, что дедушка умер — то была первая в моей жизни огромная радость. Ведь я столько раз мечтала о его смерти.
Но смерть дедушки вовсе не принесла мне свободу. Тетушка Hon сказала, что придется расплачиваться по его долгам. После смерти дедушки кто только не объявил себя его кредитором; всем им я должна была вернуть долги. Даже не знаю, как объяснить это, но так было заведено. Я была при нем, считалась его внучкой, прислуживала ему, — значит, его долги стали моими.
Я даже не пыталась возражать. Для меня один день сменялся другим, а мое тело было ничем, оно ничего не стоило. Я ни разу не получала денег от клиента — они платили напрямую тетушке Пэувэ, так что в моей жизни не произошло никаких перемен.
* * *
Мом встретила мужчину, который полюбил ее. Он был солдатом, звали его Роен. У него уже была жена, но он снял для Мом комнату и давал ей деньги. Однажды жена Роена пришла к Мом и залепила ей пощечину. Она пригрозила, что выльет на девушку кислоту, хотя на самом деле даже не попыталась сделать что-нибудь подобное. Однако когда у Роена закончились деньги, мать заставила Мом вернуться к прежней работе — девушка была симпатичной и неплохо зарабатывала. Но пока Мом жила со своим солдатом, я думала, что ей в самом деле повезло — у нее была красивая одежда и всего один мужчина, которого надо обслуживать.
К тому времени я поняла, что на самом деле должна выплатить в качестве долга вполне определенную сумму и что когда-нибудь это произойдет. Не помню уже, кто именно объяснил мне — Мом или тетушка Пэувэ, показавшая долговые записи. Теперь она мне доверяла, делилась со мной и вообще обращалась как с равной. Мне исполнилось восемнадцать, и в какой-то мере я повзрослела.
Дела у тетушки Пэувэ шли не ахти как — число девушек сократилось до четырех. Ли играл и зачастую выигрывал, может, поэтому они еще держались на плаву. Некоторое время я болела — лежала с сильным жаром — и была для хозяйки лишь обузой, хотя почти ничего не ела. Однако клиентов стало меньше, а зарабатывала я мало.
Я работала на тетушку Пэувэ уже три года, когда она дала мне понять, что я свободна. Случилось это через восемь месяцев после того, как я узнала о смерти дедушки. Тетушка не говорила ничего прямо. Просто намекнула, что один из клиентов хотел бы жениться на мне, и посоветовала принять его предложение.
Этот человек работал таксистом на мотоцикле; работа была не самой лучшей. В мужчине было что-то такое, что мне очень не нравилось, я старалась избегать встреч с ним. Он постоянно приходил к одной девушке постарше меня, которую звали Хеунг. От него Хеунг всегда возвращалась в синяках и ссадинах — впрочем, дело это было обычное.
Может, тетушка Пэувэ предложила выйти за него по доброте душевной. К тому времени я уже знала, что оплатила долги дедушки с лихвой. Однако я сомневалась, что тетушка предложила это от чистого сердца. Может, я стала приносить меньше денег. Мне подумалось, уж не предложил ли таксист выкупить меня — наверняка тетушка Пэувэ задумала какую-то хитрость.
Я не приняла предложение того таксиста. Едва ли с ним мне было бы лучше и надежнее, ведь и зарабатывал он всего ничего. К тому времени я успела убедиться — на улицах Пномпеня девушка служит предметом купли и продажи. Даже если бы я ушла от своей хозяйки, даже если бы была бедной, все равно найдется такой, кто снова продаст меня и обогатится за мой счет.
Тетушке Пэувэ я ответила, что остаюсь. Однако теперь поняла, что вырваться из борделя можно. Я не знала, что делать, мне некуда было податься — разве что в другой бордель, — но во мне возникла надежда, что выход все-таки есть. Перед глазами у меня был пример Мом. И я стала мечтать о том, чтобы уйти, изменить свою жизнь.
Через месяц после предложения того таксиста появился еще один клиент. Его звали Мин. Он торговал всякой всячиной и много разъезжал — словом, обычный клиент, только не такой жестокий, как большинство.
К Мину я ничего не испытывала — для меня он был чем-то вроде лестницы, по которой можно вскарабкаться, неким выходом. Однажды Мин предложил мне остаться, я начала проводить ночи у него. Его хибара находилась на крыше одного здания рядом с рекой, в районе, который мы называли «Четыре реки», — в этом месте сливались Тонлесап и Меконг. Хибара походила на шалаш, собранный из разнородных кусков дерева и листов железа, как и множество других хибар по всему городу. Два дня Мин кормил меня и всячески обо мне заботился, а потом сказал, что деньги закончились и мне придется выйти на улицу — зарабатывать нам на жизнь. Сказал, что открывает свое дело, магазин, в котором мы будем работать вместе. Впрочем, о планах Мин выражался как-то пространно, так что я не поверила ему
Никакого официального соглашения между нами не было. Я не ушла от тетушки Пэувэ. Но начала работать на Мина. Обычно я поджидала клиентов, а он приглядывал за мной со своего мотоцикла. Работала я и на тетушку Пэувэ: недели две по вечерам я бывала у нее, а днем зарабатывала деньги «нам обоим». Потом я поняла, что Мин, как и другие мужчины, обманывает меня, и перестала работать «на нас».
Я вернулась к тетушке Пэувэ. Мин здорово разозлился на меня. Прошло уже несколько месяцев, а он все не унимался. Я же лишний раз убедилась в том. что бросить занятие проституцией можно только одним способом — найти себе действительно богатого мужчину.
Порой меня охватывала настоящая злость. Может, во мне говорила кровь пнонгов — вдруг я не выдерживала и восставала. В первый раз это случилось, когда я дала убежать двум девушкам и меня жестоко наказали. Во второй раз дело было уже в самом конце моего пребывания у тетушки Пэувэ. Тогда я выстрелила в клиента.
Был 1989 год. В этот период белых в Пномпене стало очень много. В 1988–1989 годах, после ухода из страны вьетнамских войск, а с ними русских и немцев, вместо них приехали французы, итальянцы и англичане. В Париже велись переговоры о мире, поэтому вновь прибывшие были большей частью из гуманитарных организаций вроде Красного Креста. И вот в тот вечер, когда я стреляла в клиента, на улицах было полно подвыпивших людей, которые кричали и смеялись. Они отмечали какой-то общий праздник — кажется, Новый год.
Тот клиент всегда выбирал меня и Мом. Когда он в очередной раз заявлялся к тетушке Пэувэ, мы пытались улизнуть, но он всегда показывал на нас, хотя иногда мы шли в сопровождении других девушек. Он всегда приводил нас в комнату, где было человек десять-пятнадцать и все пьяные. Однажды они накачали нас наркотиками. Дали что-то выпить, а очнулись мы уже все в синяках. Клиент вечно жаловался, а нам потом доставалось. Да он и сам любил пустить в ход кулаки — здоровенный такой, сущий зверь.
К тому времени Мом снова вернулась к тетушке Пэувэ — ее дружок Роен был в отъезде, а у матери закончились деньги. В тот вечер клиент снова выбрал меня и Мом. Он отвез нас аж в Кен Квай, деревню за пределами Пномпеня, может, это были его родные места. От него разило спиртным, а время было позднее; нам показалось, что на этот раз дружков своих он не пригласил. Клиент отвел нас в комнату над баром, а сам продолжал пить.
