Что же касается тайного флирта императора с Офенизией, то дело, видно, не пошло дальше взглядов, вздохов и произнесенных шепотом клятв. Путешествующий император познакомился с ней на празднике в Баие и без памяти влюбился в ее глаза. А поскольку в особняке Авила на Ладейра-до-Пелоуриньо проживал некий отец Ромуалдо, прославленный латинист, император появлялся там еще не раз под предлогом посещения этого мудрого священника. На легких кружевных балконах большого особняка монарх по-латыни сетовал на судьбу, томясь от тайного и неосуществленного влечения к прекрасной лилии рода Авила. Офенизия, встревоженная разговорами нянек, расхаживала по залу, где мудрый чернобородый император беседовал на научные темы с отцом Ромуалдо под почтительным наблюдением ничего не понимавшего Луиса Антонио д'Авилы, ее брата и главы семьи. Офенизия после отъезда влюбленного императора начала, правда, наступление, добиваясь переезда семьи ко двору, но потерпела поражение, столкнувшись с упорным сопротивлением Луиса Антонио, хранителя фамильной и девичьей чести.
Луис Антонио д'Авила погиб в чине полковника при отступлении из лагуны во время войны с Парагваем; он возглавлял тогда отряд, состоявший из солдат, набранных на его плантациях - энженьо. Романтическая Офенизия, так и оставшись девственницей, скончалась в поместье Авила от чахотки, тоскуя по бородатому императору; а поэт Теодоро де Кастро, страстный и нежный певец прелестей Офенизии, стихи которого завоевали в свое время известную популярность, хотя в отечественных антологиях его имя оказалось незаслуженно забытым, умер от пьянства.
Он посвятил Офенизии свои самые изящные стихи и, воспевая в изысканных рифмах ее хрупкую, болезненную красоту, умолял подарить ему ее недоступную любовь. Эти стихи еще и поныне декламируются под музыку ученицами монастырской школы на различных праздниках и вечеринках. Поэт Теодоро, обладавший сильным и необузданным темпераментом, несомненно, умер от любовного томления и тоски (кто станет оспаривать эту истину, высказанную доктором?) спустя десять лет после того, как из дверей погруженного в траур особняка был вынесен белый гроб с телом Офенизии. Поэт умер, захлебнувшись в дешевом по тогдашним временам алкоголе - кашасе[19] в энженьо Авила.
У доктора, как мы видим, не было недостатка в интересном материале для его еще не изданной, но заранее ставшей знаменитой книги: Авила владельцы сахарных плантаций и винокуренных заводов, сотен невольников и бескрайних земель, Авила - владельцы поместья в Оливенсе, большого особняка на Ладейре-до-Пелоуриньо в столице штата, Авила с пантагрюэльскими вкусами, Авила, содержавшие любовниц при дворе, Авила красивые женщины и бесстрашные мужчины, в том числе и ученый Авила. Помимо Луиса Антонио и Офинизии, до них и после них были и другие выдающиеся Авила, например, тот, что в 1823 году в Реконкаво вместе с дедом Кастро Алвеса[20] сражался с португальскими войсками, отстаивая независимость родины. Потом был Жеронимо Авила, вступивший в политическую борьбу, потерпев поражение на выборах, результаты которых он сфальсифицировал в Ильеусе, а его противники проделали то же самое в провинции; он со своими людьми стал разбойничать на дорогах, грабить селения и организовал поход на столицу штата, угрожая свергнуть правительство. Посредники добились умиротворения и вознаграждения разгневанного Авила.
Упадок семьи особенно стал заметен при жизни Педро д'Авила, носившего рыжую эспаньолку и отличавшегося сумасшедшим темпераментом; он покинул поместье (большой особняк в Баие был уже продан), энженьо и винокуренные заводы (к тому времени заложенные) и, оставив семью в городе, сбежал с цыганкой, обладавшей исключительной красотой и, по утверждению безутешной супруги, злыми чарами.
Известно, что Педро д'Авила нашел смерть в уличной драке, его убил другой любовник цыганки.
Все это теперь стало прошлым, давно забытым гражданами Ильеуса. Новая жизнь началась с появлением какао, а то, что было прежде, уже не представляло интереса. Энженьо и винокуренные заводы, сахарные и кофейные плантации, легенды и истории о них - все исчезло раз и навсегда; зато выросли плантации какао и возникли новые легенды и истории, в которых рассказывалось о том, как люди воевали между собой из-за земли. Слепые певцы разнесли по ярмаркам, вплоть до самых далеких сертанов, имена и подвиги героев какао, рассказали о славе .Ильеуса. Одного только доктора интересовало прошлое семьи Авила. Но это, конечно, не мешало ему пользоваться все более растущим уважением горожан. Грубые завоеватели земель, малограмотные фазендейро испытывали почти раболепное уважение к знанию, к ученым людям, которые писали в газетах " произносили речи.
Что же тогда говорить о человеке с такими блестящими способностями и познаниями, который может написать или уже написал целую книгу? Ибо столько ходило слухов о книге доктора и так восхвалялись ее достоинства, что большинство считало ее уже изданной много лет назад и давно вошедшей в сокровищницу отечественной литературы.
О ТОМ, КАК НАСИБ ОСТАЛСЯ БЕЗ КУХАРКИ
Насиб проснулся от стука в дверь комнаты, который повторился несколько раз. Насиб пришел домой на рассвете; после закрытия бара он ходил с Тонико Бастосом и Ньо Гало по кабаре, а потом очутился у Марии Машадан с Ризолетой, новенькой, слегка косившей девчонкой из Аракажу.
– Кто там?
– Это я, сеньор Насиб. Хочу проститься, я уезжаю.
Где-то поблизости прогудел пароход, видимо, вызывая лоцмана.
– Куда же ты уезжаешь, Филомена?
Насиб поднялся, рассеянно прислушался к гудку парохода. "По гудку можно догадаться, что "Ита", - подумал он, стараясь по стрелкам будильника, стоявшего рядом с кроватью, определить, который час.
Только шесть, а он вернулся домой в четыре. Что за женщина эта Ризолета! Нельзя сказать, чтобы она была красавица, нет, она даже косит немного. Зато знает всякие шутки, укусила его за ухо, а потом откинулась назад да как захохочет... Но что это выкинула старая Филомена, спятила она, что ли?
– Буду жить в Агуа-Прете с сыном...
– Что это, черт возьми, ты выдумала, Филомена? С ума сошла, что ли?
Еще не совсем проснувшись и вспоминая о Ризолете, Насиб поискал глазами домашние туфли. Его волосатая грудь пахла дешевыми духами этой женщины.
Он так и вышел в коридор - босиком, в длинной ночной рубашке. Старая Филомена ожидала его в гостиной, на ней было новое платье, на голове цветной платок, а в руках зонтик. На полу лежал баул и сверток с изображениями святых. Она служила у Насиба с тех пор, как тот купил бар, то есть больше четырех лет.
Она была ворчливая, но чистоплотная и работящая, серьезная сверх всякой меры, исключительно честная и старательная. "Просто драгоценная жемчужина", - обычно отзывалась о ней дона Арминда. Но нередка она вставала с левой ноги и в такие дни открывала рог лишь затем, чтобы объявить о своем предстоящем уходе и отъезде, в Агуа-Прету, где ее единственный сын обосновался несколько лет назад, открыв зеленную лавку. Она часто заговаривала об отъезде, и Насиб уже не верил ей больше, полагая, что это просто безобидная блажь старухи, которая так привязана к нему, что могла бы сойти скорее за члена семьи или дальнюю родственницу, чем за прислугу.
Снова послышался гудок, Насиб открыл окно; так он и предполагал, это оказалась "Ита" из Рио-де-Жанейро. Остановившись у скалы Рапа, пароход вызывал лоцмана.
– Что за глупости, Филомена? Так неожиданно, без всякого предупреждения?.. Просто чепуха какая-то.
– Неправда, сеньор Насиб! С той самой минуты, как я переступила порог вашего дома, я не переставала говорить: "Когда-нибудь я обязательно уеду к моему Висенте..."
– Но ты могла бы предупредить меня вчера, раз уж собралась уезжать...
– Я так и сделала - передала вам через Шико, но вы не обратили внимания. И даже не заглянули домой...
Это верно: служивший у Насиба Разиня Шико, сын доны Арминды, сказал ему вчера, когда приносил из дома завтрак, что старуха велела предупредить, что уезжает. Но это повторялось почти каждую неделю; Насиб пропустил слова Шико мимо ушей и ничего не ответил.
– Я ждала вас всю ночь... До рассвета... А вы бегали по девчонкам... Такой человек, как вы, уже давно должен был жениться и сидеть дома, а не болтаться после работы где попало... В один прекрасный день, хоть вы и крепкий с виду, вы ослабеете и умрете...
Ее худой палец указывал на грудь Насиба, видневшуюся через вырез длинной рубашки, вышитой красными цветочками. Насиб опустил глаза и увидел следы губной помады. Ризолета!.. Старая Филомена и дона Арминда любили нападать на него за то, что он все еще холост, постоянно на что-то намекали и подбирали Насибу невест.
– Послушай, Филомена...
