— Ну, что он сказал, Майк?
— Женский голос сказал, что Найджела нет дома.
— И это все?
— Я предупредил ее, что за домом установлена слежка и что местные власти крайне недовольны.
— А она?
— В ответ она начала что-то мямлить, и тогда я сказал: «Я не шучу» и повесил трубку.
— Спасибо, Майк.
— Пожалуйста. Всегда к твоим услугам.
К нам подошел Сван, и Марго сказала:
— Майк снова звонил Найджелу. Майк — прелесть.
Сван похлопал меня по спине и спросил:
— Что-нибудь выяснилось?
Марго стала ему рассказывать, а я ушел.
Джо делала вид, что слушает какой-то замысловатый диалог двух мужчин.
— Не беспокойся за Марго, — сказала она мне вполголоса. — Я ей помогу через свои каналы.
Я уставился на нее, искренне не понимая, с чего она взяла, что я за Марго беспокоюсь.
— Конечно, поможешь, Джо, — сказал я.
— На Джо можно положиться, — прошептала она.
Я сказал, что считаю ее очень надежным человеком, и начал было развивать эту мысль, но тут один из двух мужчин буркнул:
— Не помолчишь, старина?
Я пожал плечами и снова двинулся, проталкиваясь между гостей, к телефону. Трижды я набирал номер Люси, и все три раза к телефону никто не подходил.
Началось что-то вроде танцев. Задержавшись возле кувшина с вином, я вновь оказался в обществе девицы с кудряшками. В ответ на ее улыбку я лениво спросил:
— Вы знаете девушку по имени Люси Анструт?
«Кудряшка» покачала головой:
— А что, по-вашему, я должна ее знать?
— По-моему, нет.
Девица пристально на меня посмотрела и скрылась.
Я поднялся на второй этаж и обнаружил там пустую комнату, освещенную слабым светом стоящего на туалетном столике ночника. Кровать в углу была погружена во мрак. Я растянулся на ней и, наслаждаясь темнотой, через несколько секунд погрузился в глубокий сон. Когда я проснулся, светящийся циферблат моих ручных часов засвидетельствовал, что проспал я два часа. У туалетного столика стояли, прихорашиваясь, две девицы. Они вынули из сумочек одинаковые платочки с изображенными на них лошадьми и надели их на голову. Некоторое время они о чем-то перешептывались, а затем вышли. Я лежал на кровати, вспоминал, что со мной за сегодняшний день произошло, и прикидывал, как эти события будут восприниматься утром, за завтраком. Мне всегда было интересно, каким покажется прошедший день за завтраком.
В комнату вошел мужчина с бокалом в руке, уселся за туалетный столик и уставился на себя в зеркало. Поправил прическу и галстук, после чего достал из кармана носовой платок и обмотал им средний палец на правой руке. Сунул обмотанный палец сначала в правое ухо, потом в левое, поковырял им в ушах и внимательно изучил то, что на носовом платке осталось. Я закрыл глаза, а когда открыл их, мужчины в комнате уже не было. Я закурил и вновь направился к телефону.
— В чем дело? — раздался в трубке мужской голос. Это был издатель. Я попросил к телефону Люси.
— Привет, Люси.
— О, Майк, право же…
— Люси, трубку опять взял этот человек.
— Я знаю, Майк.
— Но ведь уже два часа ночи.
— Два часа ночи. Вот именно, Майк. — Голос у нее был такой кроткий, что я сказал:
— Стараешься изо всех сил меня не обидеть, да?
— Знаешь, я, пожалуй, положу трубку.
— Это я, черт возьми, положу трубку!
Я стоял у телефона, тихо себя ненавидел и тут вдруг почувствовал, что что-то сжимаю в пальцах. Посмотрел и обнаружил бумажку с записанным на ней телефоном Найджела. Снял трубку и набрал номер.
Ждать пришлось не меньше минуты, затем в трубке послышался встревоженный женский голос:
— Да? Кто это?
— Хотелось бы знать, что у вас там происходит, — вроде бы сказал я.
— Кто это говорит? — затараторила женщина. — Какой номер вы набираете?
— Какой надо, — отчеканил я. — Пожалуйста, позовите к телефону Найджела.
— У Найджела сейчас совещание. Если я его позову, оно будет сорвано. А у нас сегодня повестка дня очень напряженная. Простите, но у меня нет времени говорить с вами, сэр.
— С вами говорят из Министерства пенсионных дел, — сказал я и услышал, как женщина на противоположном конце провода тяжело задышала. А затем положила трубку.
Я спустился на первый этаж и, блуждая по забитым гостями комнатам в поисках входной двери, размышлял о том, что все так или иначе разрешилось. Волнения Марго оказались ненапрасными, и теперь оставалось лишь выяснить у Найджела, какие цели он преследует, и любой ценой добиться ответа. Что до меня, то, как говорится, «время лечит». Я это понимал — и это-то и было хуже всего. Я вовсе не хотел, чтобы время меня «лечило». Я хотел, чтобы безумная любовь к Люси продолжала преследовать меня в моих снах, издевалась надо мной, выглядывая из недопитых бокалов, бросалась на меня исподтишка. А ведь со временем лицо Люси почти сотрется из памяти. Со временем я увижу ее на улице и, как ни в чем не бывало, помашу ей или поведу ее в кафе, где мы будем спокойно обсуждать, что произошло за то время, что мы не виделись. Сегодняшний день — а точнее, завтрашний, ведь уже наступило завтра, — ускользнет точно так же, как и все остальные дни. Сегодняшний день ничем не запомнится, не врежется в память, не станет тем самым днем, когда у меня выкрали любовь всей моей жизни. Я распахнул входную дверь и выглянул наружу. Ночь, холодно, неуютно. И мне это нравилось. Эти мгновения были мне отвратительны, и вместе с тем я любил эту ночь, потому что, погружаясь в ночной мрак, я по-прежнему любил Люси. Я покачал дверью, словно отгоняя мрак и моросящий дождь, и направился обратно к гостям. И тут меня пронзила грусть забвения. Время, подумал я, уже взялось за свое дело, оно уже прячет ее от меня, размывает ее образ, уничтожает все, что было между нами. И когда время станет моим союзником, я обернусь и посмотрю на этот день без горечи и без эмоций. И день этот запомнится мне лишь мимолетной вспышкой на хрупкой поверхности пустоты. Запомнится, как день, когда было довольно весело. Как день, когда мы напились тортом.
Мейви проснулась и тут же вспомнила, что сегодня суббота. Какое-то время она лежала в постели, лелея эту мысль. А потом опустилась с небес на землю. Предстоит еще кое-что купить к обеду, вымыть на кухне пол, убраться в спальне. Она встала и потянулась за халатом. Вошла на кухню и на клочке бумаги карандашом написала: «Скумбрия, пармезан, сыр, чеснок». Потом отдернула занавески, поставила на плиту чайник и высыпала в тарелку кукурузные хлопья.
Спустя несколько часов, около полудня, мистер Маккарти в задумчивости стоял в винной лавке:
— Vin rose[1], — сказал он, вздохнув. — Большую бутылку. Она литровая? Не знаю, как она называется.
— Vin rose «Джамбо», — буркнул продавец, игнорируя законы французского произношения. — Четырнадцать шиллингов и семь пенсов.
В винном магазине мистер Маккарти покупал вино впервые. Он помолчал и, запустив руку в карман, погладил кончиками пальцев гладкую поверхность кожаного бумажника.
— Четырнадцать шиллингов семь пенсов?!
Заметив, что мистер Маккарти не торопится извлечь из кармана деньги и расплатиться, продавец оставил этот вопрос без ответа. Он подул на бутылку и стал стирать с нее пыль. Посвистывая, он, не торопясь, оторвал лист оберточной бумаги, завернул в нее бутылку и положил сверток в пакет.
— А я думал, бутылка такого размера стоит от силы десять шиллингов, — сказал мистер Маккарти. — В другом месте я такую за десять покупал.
Продавец окинул его недоверчивым взглядом.
— Vin rose я покупаю часто, — пояснил мистер Маккарти.
Продавец, тридцатилетний мужчина со следами оспы на лице, продолжал молча смотреть на покупателя. В уме он уже прикидывал, как расскажет об этом эпизоде старшему продавцу, когда тот спустя час-полтора вернется в магазин. Он пожирал мистера Маккарти глазами, чтобы потом, для пущей достоверности, во всех подробностях описать человека, который спросил vin rose, а затем стал оспаривать назначенную цену. Перед ним стоял мужчина лет пятидесяти, среднего роста, в шляпе, в очках и с усиками.
— Хорошо, не будем спорить — времени нет. — И мистер Маккарти вручил продавцу фунтовую банкноту и взял сдачу. — С вас еще три пенса.
— Три пенса — стоимость пакета, — объяснил продавец. — Сейчас они не бесплатны, понимаете?
Но мистер Маккарти вынул сверток из пакета, сказав, что оберточной бумаги вполне достаточно, и продавец вручил ему трехпенсовик сдачи.
— Я возьму такси, — пояснил мистер Маккарти. — Нести бутылку в руках не придется.
Тем временем Мейви положила две скумбрии на сковородку в кипящее масло и потянула ноздрями воздух. На ней, поверх темно-синего старенького костюмчика, был надет клеенчатый фартук. После недавно снятых бигуди светлые волосы завивались в симпатичные колечки. Вдохнув полной грудью распространявшийся по квартире аппетитный запах, она шагнула от плиты к кухонному столу, ища глазами стакан с полусухим шерри, который буквально минуту назад перелила из бутылки и куда-то поставила.
