А первая пояснила:
— Мы давим ей из зерен сок. Пить гораздо легче, чем есть.
— Я и вам куплю, — сказал я, моментально загораясь и чувствуя, что я добрый и что я все могу.
— Не надо. Что вы!
— Куплю.
— А знаете, Галя ведь ничегошеньки не ела. А утром вдруг взяла икорки и на хлеб мажет…
— У нее всегда был хороший вкус.
Они засмеялись.
— Ой! — вскрикнула одна. — Врач.
— Гальке кланяйтесь.
— Да, да. Обязательно.
Они убежали.
Сначала он показался в глубине коридора, а теперь проходил мимо меня. Хирург. Он же — их лечащий врач.
Я рассматривал человека, который будет оперировать Гальку. Потому что оперировать будет именно он — это мне уже сказали. Я рассматривал его боязливо и с некоторой долей мистики. Лет тридцати. Молодой. Длинный и, видно, застенчивый. И шел как-то боком. Руки, конечно, как у громилы. Здоровенные. И русые небольшие усы. Усач.
Через час я наконец решился. Вошел. Галька увидела меня — я сел, — глаза ее стали наполняться слезами.
Я сидел совсем близко. Мне было не по себе. Я опять подумал, что отчасти из-за меня ее сшибло. Потому что из-за меня она была нервная, там, на дороге, рассеянная была.
Она протянула руку. Достала до моей головы — погладила. Губы ее подрагивали.
— Боюсь, — сказала она. Очень тихо сказала. Об операции. Рука у нее была ласковая и совершенно обессиленная. — Боюсь, — повторила она. И по щекам текли слезы.
Я еле вынес все это. Я ушел и, переходя дорогу за больницей, сам едва не попал под автобус. Скрипнули тормоза, я хотел отскочить — и не смог, не получилось. Колесом мне переехало ботинок. Самый носок. Ботинку хоть бы что, выдержал перегрузки и не поморщился. Дома я увидел, что большой палец ноги стал синим и огромным. Но обошлось.
* * *
У меня уже не хватало сил ждать.
Район, где я теперь обитал, был для меня незнакомый — на углу булочная. И там же кондитерский отдел. И там же продавщица Зина.
Сесть, конечно, негде, только столики. Но кофе отменный. Зина присматривалась ко мне, как ко всякому новенькому. А на меня как раз нашло нечто — волна вежливости и какой-то особой предупредительности. Я сам по себе не был таким вежливым. Но мог быть таким. Обычно это вдруг находило на меня. Как грусть. Или как радость.
— Люблю вежливых молодых людей, — отметила вслух Зина, убирая чашки.
Это было персонально мне, и избалован я таким словом не был. Я даже порозовел. А она улыбнулась, как одержавшая крупную победу.
Было ей лет тридцать, лет на пять меня старше. Толстушка. И к этому в придачу невысокий рост. Кубик. И было видно, что она из тех, кому в жизни везет не очень. А любви хочется. Очень.
Тем же вечером мы столкнулись с ней на углу. Неумышленно. Я подумал, не пригласить ли ее послушать музыку — у меня, то есть у Сынули, был проигрыватель (был и магнитофон, но его он уволок на квартиру к маме и папе). Однако я колебался, приглашать или не приглашать. Что-то меня покалывало. Все-таки Галька. Все-таки операция.
И тогда она сказала:
— Проводи меня.
А я спросил, как ее зовут.
— Зина.
Ехать было далеко — час электричкой. Но Зина с самого начала поинтересовалась, есть ли у меня время. И я ответил: конечно. Конечно есть. Тут был оттенок и вежливости, и щедрости. Той щедрости, что отлично уживается с собственной бездомностью.
Электричка свое дело сделала. Высоченные московские дома (я их тогда звал «грибами»), толпы людей, шум — все осталось позади. Мы были в пригороде.
— Как тихо! — вырвалось у меня.
Зина сказала:
— А в тех домишках я живу.
— А это что?
— Парк. Или лес. Как хочешь, так и зови.
В глубине леса замаячила решетка — танцплощадка. И музыка. Все честь честью. До чего ж ты хороша, сероглазая, — такая песня. Над площадкой раскачивались лампочки. Были прикреплены прямо к соснам. Поэтично. Это и было то самое место, которого Зина до смерти боялась.
— Хулиганов много. А мне как раз мимо проходить.
Я выпятил грудь и надулся. Я не боялся.
— Потанцуем, — сказал я.
— Что ты!
— А чего?
Мы ринулись в водоворот — мы танцевали, и я гордо поглядывал по сторонам. Трум-бум-бум-американо, — орала пластинка, такая песня. На лице Зины была счастливая улыбка. Ей нравилось. А здоровенную сумку, которую она таскала на работу и обратно, она сумела пристроить в будочке, где крутили пластинки. Сначала мы так и танцевали с сумкой. Получалось как бы втроем.
Если пластинка попадалась дурацкая, мы просто стояли.
* * *
— Здравствуй, — кивнула Зина какому-то парню через мое плечо. Затем другому: — Привет, Юрка! — Затем двум вертящимся девчонкам, шер с машер: — Привет!
Свой человек — всех знает. И ясное дело, ее скоро пригласили танцевать. Увели на время.
А ко мне подошел малый:
— Убирался бы ты туда, откуда приехал.
— Ну-ну! — сказал я, наезжая на него плечом.
Мы перебрасывались словечками. Пока как по нотам. А тут случилось неожиданное.
— Друг, — зашептал он, — я тебе по-доброму. Ты понял?
Я не понял.
— Я по-доброму, — шептал он. — Ты с ней не очень. Я как другу тебе говорю. Ты мне, в общем, очень нравишься.
И он исчез. Чудак какой-то.
Я огляделся. И тут же отметил, что Зина, танцуя, переговаривается с какими-то парнями. Они переговаривались и глазами ощупывали мою фигуру.
Все это мне не понравилось. Я был один. За оградой танцплощадки раздавались посвисты. Кого-то между делом били. Местные соловьи-разбойники… Я томился, потом пригласил какую-то девушку. Спросил, как ее зовут. Она сказала:
— А почему вы второй раз спрашиваете?
— Разве второй?
— Да, — она засмеялась.
Зина наконец подошла.
— В чем дело? — спросил я раздраженно.
— Ой, прости. Знакомые и опять знакомые. Пришлось с ними поболтать.
И она понесла какую-то чушь, и я ни одному ее слову не верил.
Мы вышли с танцплощадки.
— Идем туда. К ребятам. — И она потянула легонько меня за руку. Куда-то в темноту. И не идти я не мог. Не так воспитан. Она держала меня под руку — мы шли через кусты, напрямик.
Метрах в ста от площадки стоял столик, вкопанный в землю. И какие-то ящики. И люди самого мрачного колорита. Человек восемь. Лиц в темноте почти не видно.
Спросили:
— Кто это?
— Это он и есть. Это Олег. Это ж я о нем рассказывала, — заворковала она.
Голосок у нее был самый ласковый, сметанный.
Ни звука в ответ. Ни приветствия. Я тоже молчал. Мне налили вина. В стакан — на три четверти.
— Спасибо, — буркнул я.
Прошла минута или две. По-прежнему все молчали. Я закурил.
— Ну, пойдем, — и она потянула меня за руку.
И мы вдвоем пошли. Мы прошли лесок. И теперь пересекали железнодорожную колею. Подозрительное место, думал я.
Была ночь. Поселок спал.
— Зина, — сказал я как можно спокойнее, — а почему мы сошли с электрички на той платформе? Ведь эта ближе…
Она не ответила.
— Ведь эта платформа в двух шагах от твоего дома.
— На этой редко останавливаются, — сказала она.
И вдруг прижалась. Поцеловала.
— Устал?.. Сейчас отдохнешь. Только тихо. Наши давно спят.
Она открыла дверь — мы вошли в сплошной мрак. Мы так и не зажгли света. Все ощупью. «Вот стул. Вешай сюда», — шепнула она. От ладоней ее и голого тела шло тепло, как от печки. Потом мы уснули. Внешне я был спокоен, но какой-то страх, видно, пробрался в меня. И сидел глубоко внутри. Потому что среди ночи я вдруг проснулся с сердцебиением — кто-то шел, шаркал. Сейчас он шел мимо нас. Я затаился. Руки мои напряглись. Три… два… один… Человек прошел мимо — в другую комнату. Я тронул ее грудь, ее плечо, но она спала. Или не спала?.. Мы лежали под очень теплым одеялом, и сердце мое частило от жары и напряжения.
Опять раздались тихие, шаркающие шаги за стенкой. Прошло минут пять. Где-то далеко свистнула электричка. Я не дыша встал. Тихо оделся и прокрался к двери. Дверь заскрипела.
— Куда? — раздался бас.
Но я уже вылетел в ночь. Ночь была теперь не черная, а чуть серенькая. Я бежал по косогору вверх. А вдалеке неслась электричка. Я уже понял, что успею, я только не знал, в Москву ли она. И станет ли?
Я влетел в вагон — ни души. Было холодно. Я натянул плащ, который комком держал в руках. Завязал шнурки ботинок. Закурил.
* * *
Испуг вскоре прошел. А страх остался. И я не мог понять, в чем дело, до тех самых минут, пока не настало утро и я не позвонил в больницу. Вот что меня грызло. Я спросил, будет ли операция, сегодня назначена операция. И мне без промедления сказали:
— Да.
— И не отменили ее? Не перенесли?
— Не отменили.
* * *
Меня трясло. Такого со мной просто никогда не бывало. Я, скажем, говорил по телефону, и у меня получалось примерно так:
