Размеренными движениями зажег сигарету «Capri», выпустил в изумленного бюрократа ароматную струю канцерогенов, а потом втоптал окурок в казенный ковер.
По университету до сих пор ходят легенды о том, как Роланд Харингтон отбрил декана!
Да, мне было о чем поговорить с султаной современной беллетристики. Я начал рассуждать, она — слушать. В ходе беседы я поднял самый загадочный вопрос русской истории: почему Толстой и Достоевский так никогда и не познакомились, хотя жили в одну и ту же эпоху и, более того, читали друг друга? «Может быть, причина была неизвестна даже самим писателям», — спекулировал я. Затем перешел на современных литераторов, которых как только не анализировал! Для меня всегда большой кайф порассуждать о декадансе современной культуры, особенно с практиканткой этого дела.
В заключение коснулся собственных творческих планов.
— Тамара Еленовна, еще в детстве-отрочестве-юности я задумал написать воспоминания. Пришла пора осуществить мой замысел. Концепция книги следующая: романы в романе, рассказы в рассказе. Отступления лирические, исторические, философские, политические — но всегда автобиографические. Авторский дискурс удивит своей диковинностью. В мемуары войдут мои стихи и проза, а также приложения с черновыми вариантами самых главных глав, плюс раздел «Dubia».[65] Как вы думаете, я получу «Букера»?
— Это бы меня не удивило.
Наш разговор был замечен присутствующими. Меня окружила п(л)отная толпа. Моя (э)рослая мускулистая фигура возвышалась над бездной слушателей, как гора Мон-Блан или Мак-Кинли.
— Il fut un temps en Russie où les visiteurs de l’étranger étaient cultivés par la société comme une source de sagesse,[66] — рассуждал я, чувствуя на себе взгляды десятков глаз.
От бесшабашной болтовни у меня заплясал пищевод. Мой метаболизм быстр, как мысль! Сняв темные очки, обозрел гостиную. К моему удивлению, комната была без праздничного стола. Вместо сытной домашней снеди салонные львы и львицы грызли фрукты да ордьовры, которых было раз, два и объелся. Скудность угощения меня удручила, ибо в Москве я привык жрать до отвала. Наклонившись к тамариному тюрбану, доверительно прошептал: «В гостях голодать — костей не собрать». Затем булькнул брюхом — quod erat demonstrandum.[67]
Несмотря на ум и талант, та по-матерински улыбнулась.
Я отмахнулся от Водолея, протиснувшегося к нам через гущу гостей с блюдом мрачных креветок.
— Морские насекомые не разрешат проблемы моего аппетита. Только ангелы с неба живут без обеда.
В поисках снеди посолиднее отправился на кухню, этот sanctum sanctorum[68] каждого русского дома. Там моим глазам открылась печальная картина: Водолейка стряпала очередной диетический салат.
Я укоризненно покачал головой:
— Во многих московских домах западное хлебожмотство вытесняет славянское хлебосольство. Боюсь, что сегодня вечером мне придется положить зубы на вашу книжную полку.
Роксана Федоровна покраснела.
— Это муженек мне мозги напудрил. Он утверждает, что за границей теперь в моде шведский стол.
— Разве что у скаредных скандинавов.
— Роланд, мне так неудобно перед вами.
Мои строгие черты смягчила милая улыбка:
— Юуны мах байна вэ?[69]
Водольиха-повариха тут же устроила для меня приватную трапезу. В кухонном уюте, вдалеке от голодных глаз гостей, я чревоугодничал, как Чичиков с Собакевичем в пятой главе гоголевской поэмы. Оладьи, пироги, ковриги — все промелькнуло предо мною, все полетело в рот.
Так славно наелся, что потом несколько минут хлопал себя по округлившемуся пузу, дабы поощрить цирк желудочных соков.
А вот и чай.
Я закурил и задумался. Хозяйка уселась напротив и подвинула ко мне коробку с печеньем «Тускуб».
— Роксана Федоровна, погадайте мне, — сказал я и расправил плечи характерным жестом.
— Ну что вы, я вся испачканная.
— Пожалуйста, роскошная Роксана. Прошу вас как Нострадаму современной России.
Водолейка отнекивалась, отнекивалась, но в конце концов не устояла перед моим шармом. Она уселась напротив и вынула из-за пазухи магический кристалл.
Из уважения к чужой вере я погасил сигарету и сделал серьезное лицо.
Гадалка уставилась на кристалл, а затем закатила глаза и загадочно побледнела. Наступила тишина, нарушаемая моим ровным, ее мертвым дыханием.
Водолейка посмотрела на меня вывернутыми наизнанку белками.
— Вижу дома, площадь… Вокруг вооруженные люди, ходят иностранцы какие-то.
Ворожея умолкла. По лицу ее пробежала тень тревоги.
— Прошу продолжить изложение видения, — сказал я с неизъяснимым спокойствием.
— Вижу вас, за вами толпу, все куда-то идут.
— Ой бой!
— Вижу церковь, башню крепостную, рядом пушка.
— Мать мою!
— Вижу длинную комнату, в ней стул старинный, вы на нем сидите.
— Тьфу тебе!
— Вижу черную кошку.
— Хи-хикс!
— Вижу синюю старуху с ведром, она что-то кричит.
— Что за бабушка такая? Может, русская народная ведьма?
Но парапсихика Водольихи не выдержала высокого напряжения. Она покачнулась, очнулась — и передо мной сидела уже не провидица, а кормилица.
— Роланд, вы наелись? Не хотите добавки?
В знак благодарности проглотив еще одну порцию, я покинул хозяйку и вернулся в гостиную.
Раут был в разгаре. Мое вторичное появление было встречено возгласами радости: так по мне все соскучились. Я переходил от группы к группе, вставляя в разговор уместные реплики: тут — красное словцо, там — матерную фразу.
Вдруг в комнату ворвалась стая хозяйских детишек-мартышек (Водолеи сунули их в сортир, но смышленые сопляки взломали замок). Они сновали под ногами гостей, карабкались по занавескам, ползали по стенам и потолку. Все опешили. Но я — сам отец, и знаю родительский дискурс.
— Брысь, фалята! — крикнул громовым голосом. Озорники трусливо пискнули и мелкими бесами юркнули восвояси.
Взволнованный Водолей поклонился мне в ноги.
— Премного благодарен за педагогическую помощь, профессор. У вас очень сильное биополе.
— Спасибо.
Гасхол вновь заглаголил.
— Наши малыши совсем от рук отбились. Мы с женой день и ночь или на работе, или на спиритическом сеансе. Дайте совет, как с ними управиться.
Я задушевно рассмеялся.
— Дети — цветы зла. Обращаться к ним с укорами и увещеваниями — все равно что гусака водкой поить. Рекомендую разумное рукоприкладство. Вспомните патриархальную фигуру деда Каширина.¡Al hijo у al mulo para el culo![70]
— ?
— Если чадо в доме скачет — по побоям попа плачет!
Водолей радостно закивал.
— Спасибо за подсказку. Мы с женой книжные люди. Начитались Руссо с Песталоцци, и вот результат. Но теперь я знаю, как навести в доме порядок. Завтра же пойду на рынок и куплю розог.
Я стукнул неопытного родителя по плечу-крючку.
— Любовь да кнут все перетрут.
Тем временем в комнате начались приготовления к литературной части вечера. Перед нами должен был выступить поэт-гражданин Константин Олегович Клюшкин. Водольиха-силачиха играючи кидала кушетки, двигала диваны, стукала стульями, рулоном сворачивала ковер («Чтобы чтец не споткнулся», — пояснил Водолей, по тщедушию стоявший сложа руки).
Вскоре все было готово. Гости расположились кто на голом паркете, кто на нагом подоконнике, и обратились в слушателей.
В середину салонного круга выскочил небольшой человек с лицом старого мальчика. То был Клюшкин. Он одернул шейный носовой платок и блатной скороговоркой начал декламировать концептуальную оду «Путь истинный», написанную им в честь предстоящей победы президента на президентских выборах. Язвительными ямбами и дерзкими дольниками стихотворец клеймил тоталитарное зло, каялся в былых компромиссах с совестью эпохи, воспевал несомненное светлое будущее.
О Русь! о рысь! Ты сорвалась с цепи,
рычишь, ревешь, от ярости рыжея,
и неспокоен мертвый сон В. И.
Рысята — к зиккурату Мавзолея!
Из саркофага нежить волочи,
когтями мумию на клочья рви!
На место Лобное — лобастого кощея!
Чтение закончилось. Все призадумались.
Я первым рукоплеснул рифмачу-авангардисту: «Ай да Клюшкин! Ай да сукин сын!» Продолжая выражать одобрение, на чистом итальянском языке процитировал Данте: «Onorate l’altissimo poeta!»[71] Остальные гости присоединились к моим поздравлениям, но уже по-русски.
Мускулистой рукой вытащил Клюшкина из объятий восторженной Водолейки и поставил его в угол.
— Знайте, что у вас появился заграничный фен! Вы — Боян двадцать первого века, певец постперестроечного периода, Маяковский антикоммунистической революции. Я хвалю вас не только как профессор-литературовед, но и как сын матушки-белогвардейки.
