Йозеф Винклер - Natura Morta

На обочине дороги – там, где произошел несчастный случай – поставили букет в большой фляге из-под оливкового масла со срезанным горлышком, а к фонарному столбу привязали красно-розовые гладиолусы, желтый дрок и цветы олеандра. Встав на колени перед цветами рядом с коленопреклоненной, одетой в черное монахиней – она молилась, перебирая четки, – двое детей, мальчик и девочка, прочитали молитву. У их ног лежали два больших красных водяных пистолета. Из распахнутых дверей расположенного напротив музыкального магазина – оттуда доносились звуки фисгармонии – вышел чернокожий юноша в грязной одежде. В одной руке он держал большую бутылку с колой, в другой – шест, на котором сидел зеленый попугай. «Buon giorno! buona notte! buon giorno! Auguri e tante belle cose!»[76] – повторяла маленькая девочка в веночке из красного дрока. Она стояла на крыльце магазина перчаток и тянула, здороваясь, правую ладошку к дверной ручке, вырезанной в форме кисти человеческой руки. Как всегда, по вечерам, после закрытия ларьков и магазинов, когда торговцы расходились по домам, на рынке появлялись голодные кошки, бродячие собаки, мыши, крысы и бедняки – римские старики и беженцы из Боснии, которые рылись в отбросах в поисках пищи. На территорию рынка въехали оранжевые машины-мусоровозы. Четыре араба и два негра замели отбросы в кучу, а потом лопатами погрузили их в разверстые пасти мусоровозов. На следующий день рыбный ларек «Pescheria Darnino» был закрыт, у входа в него на земле лежали букеты красных и белых гладиолусов, а в стеклянном стакане мерцала большая красная свеча.

Напротив больницы трое мужчин, постелив конскую попону на крышку радиатора машины, играли в карты. Они тасовали колоду и бросали козыри прямо перед входом в закрытую лавку старьевщика. Перед ними находилась витрина – примерно с метр высотой, – заполненная грудой пыльных голов, ног, рук и торсов манекенов. Одна из голов была прижата лицом к стеклу, во рту манекена виднелись четыре белых передних зуба. В глубине витрины, среди старых медных корабельных ламп, лежал отполированный до блеска полуметровый рак. Слева от входа в больницу стоял гипсовый горшок с розовым олеандром, справа еще один – больших размеров – с пучками свежей, издававшей сильный аромат, чуть колыхавшейся на ветру лаванды. Над цветками лаванды жужжали пчелы, среди цветов олеандра возился шмель. Стоявший на балконе больницы хирург – на нем были светло-зеленые халат и шапочка – с наслаждением курил, закинув голову. Подержав во рту дым, он медленно – колечками – выпускал его, а потом стряхивал смуглым пальцем пепел с кончика сигареты, не глядя на нее. Обжегшись, хирург вздрогнул, выронил окурок и сунул палец в рот. Во дворе больницы между букетами искусственных цветов и грузовичком, на котором лежала груда матрасов – один из них был в пятнах крови, – играли дети с черным мягким резиновым мячиком – он почти беззвучно ударялся о стену. Рядом с контейнером для мусора на земле – среди сосновых шишек и высыпавшихся из них черных орешков – валялась рука пластмассовой куклы-негритенка. Две одетые в бело-голубые полосатые халаты женщины – у них была серая морщинистая кожа – постояли у окна, глядя во двор, а потом снова повернулись лицом к своим мужьям, которые сидели за столом в глубине больничной палаты. У мужчин от бессонницы были усталые лица и темные круги под глазами. На подоконнике другой палаты стояла ваза с красными гладиолусами Ноги лежавшего в палате больного были укрыты голубой больничной простыней, на ночном столике виднелась полупустая бутылка с минеральной водой. На столике в детской палате – под защитным стеклянным колпаком – стояла фигурка Девы Марии с младенцем Иисусом на руках. У ног Богоматери мерцал крошечный – тоненький, как ниточка – красный электрический огонек. Под окном детской палаты расхаживала одноглазая кошка с вертикально поднятым хвостом.

В зале прощания рядом с пожилым мужчиной и четырнадцатилетней девочкой стояла одетая во все черное женщина. Ее лицо было трудно рассмотреть под густой вуалью. Когда в зал вошла бледная белокурая девочка с заплаканным лицом – в руках она держала букетик фиалок – и приблизилась к открытому гробу, женщина посторонилась. Пришедшие проститься с покойным ощущали трупный запах – его разносил по помещению вращавшийся со свистом вентилятор. В гробу лежал Пикколетто. Его длинные ресницы касались усеянных веснушками ввалившихся щек, глаза глубоко запали, голова была обвязана голубым платком, рот открыт. На выглядывавшей из-под платка мочке уха можно было заметить дырочку, проколотую для амулета – разноцветных сосок-пустышек. Никто не удалил черную колючую хирургическую нить со лба Пикколетто, и шрам со стежками напоминал терновый венец. Потрескавшиеся сухие губы покойного были слегка подкрашены розовато-красной помадой. На его шее снова висела золотая цепочка с серебряным крестиком, к которому теперь добавилась еще и маленькая головка ангела. В желтоватые руки Пикколетто вложили перевязанный синей лентой букет белого дрока. С правой руки подростка не сняли золотое кольцо, которое он, бывало, вертел по привычке на пальце, когда скучал, стоя за прилавком в рыбном ларьке. Вокруг катафалка на черных резиновых колесах было множество цветов. На букете из красных гвоздик и белых роз висела красная этикетка в форме сердечка с надписью «Italflora». Бледная белокурая девочка с заплаканным лицом перекрестилась, поцеловала свои пальцы и положила на тело Пикколетто букетик фиалок.

В церкви, расположенной в пятидесяти метрах от больницы, проходила заупокойная служба. В сумрачном помещении на скамьях в первом ряду сидели одетая в траур, всхлипывавшая торговка инжиром, ее муж – он время от времени вытирал заплаканные глаза носовым платком, на котором были вышиты цветы, и четырнадцатилетняя сестра покойного – она держала на коленях тихо поскуливавшую белую болонку. За ними сидели сотрудники больницы, одетые в пижамы и халаты пациенты, Фроцио, Принципе и другие торговцы с рынка Пьяцца Витторио. Здесь были худой морщинистый торговец кониной; толстая торговка лимонами – у нее постоянно подергивалось веко; торговка лягушками – она молилась, сложив руки с черными, как у шимпанзе, ногтями; беззубая полуслепая торговка индау – она держала в правой искалеченной руке распятие; всегда мрачный торговец ананасами – на его груди висел позолоченный медальон с портретом погибшего в аварии сына; смуглая, белокурая, увешанная с головы до ног позолоченными украшениями торговка потрохами – у нее были длинные, покрытые красным лаком ногти; лысый, страдающий астмой торговец табачными изделиями – он постоянно покашливал. Взгляды всех присутствующих были устремлены на стоявший перед алтарем, утопавший в цветах гроб. Одетая во все черное монахиня – ее лицо было усеяно бородавками – громко молилась, перебирая розовато-красные четки, на которых висел маленький поблескивавший серебряный крестик. Беззубый торговец лимонами приложил к горлу похожий на микрофон прибор и начал читать молитву. Из прибора послышался тихий – как будто смоделированный компьютером – голос. У изголовья гроба перед алтарем стоял на коленях с большой горящей восковой свечой в руках торговец иконами – пятнадцатилетний подросток с заячьей губой и двумя сросшимися пальцами на правой руке. Священник в фиолетовом облачении несколько раз обошел вокруг гроба – сначала с курящейся кадильницей, потом с кропилом. Фроцио – его напичкали транквилизаторами – был побрит, вокруг его глаз залегли густые тени. На его рубашке с короткими рукавами были изображены яркие голубые и желтые бабочки. В руке он держал букет белого, издававшего сильный аромат дрока. Принципе тоже был одет в рубашку с короткими рукавами, но ее расцветка не бросалась в глаза. На его коленях лежал букет белых гладиолусов. Нацист-скинхед не пришел на заупокойную службу.

На полу у алтаря стоял опечатанный стеклянный гроб, в нем – внутри полого манекена – находились мощи святого Голова манекена покоилась на белой бархатной, вышитой золотыми нитями подушке. Ступни упирались в обтянутый бархатом цилиндрический валик – он тоже был вышит золотыми нитями. Руки манекена были сложены на груди, запястья обвиты четками. Слева и справа от алтаря стояли высокие мраморные фигуры ангелов, служившие подставками для больших свечей. На алтаре стояло изображение Богоматери с младенцем. Младенец Иисус держал в руках отяжелевшее от мук и страданий сердце возросшего Иисуса Христа. Богоматерь держала излучавшее золотистый свет, пронзенное мечом сердце распятого сына. Монахиня – она продавала в киоске рядом с ризницей свечи и церковные сувениры – осенила себя крестом, услышав голос священника, читавшего у алтаря заупокойную молитву. Она опустилась на колени перед выставленными. на продажу пластмассовыми распятиями и фигурками мадонн, еще раз перекрестилась и встала. На плакате, висевшем в ее тесном киоске, было написано: «Radio Maria. Una voce cristiana nella tua casa».[78] На улице – перед зданием больницы, прямо у входа в церковь – в это время проходила демонстрация фермеров. Фермеры бросали расфасованный в небольшие желтые пластиковые пакеты картофель на тротуары, каменные ступени церкви, асфальт перед входом в больницу. «Il settore agricolo di Barletta protesta Roma!»[79] – кричали они в воронки своих мегафонов. Несколько фермеров хотели войти в церковь, но, осенив себя крестом, застыли на пороге, когда увидели утопавший в цветах гроб, священника и стоявшего на коленях у алтаря пятнадцатилетнего мальчика с заячьей губой – он держал в руке большую горящую восковую свечу и обернулся на звук открывающейся двери.