— Не вопи, как белый медведь в теплую погоду.
— Мы стараемся сохранить наше яблочное богатство, — сказал молодой в шляпе. — Перевыполнить план сдачи фруктов государству, вывести район на первое место и с честью отрапортовать области, а вы...
— А вы помогаете спекулянтам! — не выдержал второй. — Вы развращаете наших хороших и честных тружеников, превращаете их в хищников, которые в целях личной наживы...
— Ну ладно, хватит, — сказал Карцев. — Видно, что ребята вы тренированные. Только и мы не пальцем деланные. Вам бы все рапортовать, перевыполнять да первые места завоевывать! Подняли бы закупочные цены, наладили бы отправку своих фруктов в дальние районы России, ни хрена этого не было бы на дорогах. А вам лишь бы сдать да перевыполнить, а что дальше — гори оно огнем... Отрапортовали, и ладушки!.. Готовь пиджачки для орденов и медалей! Читай про свой подвиг в областной газетке! Селедку в такие подвиги заворачивать надо! На чужом горбу в рай хотите въехать! Да у вас после рапортов ваших яблок пропадает столько, что ими можно было бы накормить все детские сады и ясли от Орла до Красноярска!
Сзади к Карцеву подошла Лена, тихо взяла его за руку и, воспользовавшись тем, что Карцев переводил дыхание, зло сказала:
— А на рынках потом перекупщики по три, по четыре рубля за килограмм дерут.
— Это еще что такое?! — возмутился молодой в шляпе.
— Это не «что такое», а женщина, — сказал ему Карцев. — И тоже попросил бы выбирать выражения.
— Проверьте груз и документы у этого водителя! — приказал второй мужчина капитану милиции.
— Груз под пломбой, а документы — вот они, лекарственная стеклотара. У вас же получена, — сказал Карцев и развернул накладные перед лицом капитана милиции.
* * *
«Шкоды» Карцева и Пушкарева ползли на перевал. Впереди снова шел Карцев.
Лена лежала на подвесной койке, держала руку на плече Карцева. Занавеска с барабанящими зайчиками покачивалась у ее лица.
— А если бы не заправили? — спросила она.
— Чего гадать? Заправили же.
— Ну а если бы не заправили?
— Если бы да кабы... Если бы у бабушки были... — Карцев запнулся. — Если бы у бабушки была борода, она была бы дедушка.
— Мда-а... — вздохнула Лена и сняла руку с плеча Карцева. — Как-то я все это себе не так представляла...
— И меня тоже?
— И тебя...
Оба они замолчали. Подъем в гору становился все круче и круче. Карцев поглядывал в зеркало на Серегины фары. Надсадно ревели двигатели.
— Теперь я понимаю, почему ты никогда не хотел брать меня в рейс... — сказала Лена.
Карцев рывком переключил на нижнюю передачу, и двигатель завыл уже совсем в иной тональности.
— Тебе казалось — романтика трассы... — усмехнулся Карцев. — Тяжелый и благородный труд водителей междугородных перевозок. Ветер дальних странствий... Так, что ли? Как в журнале «За рулем»?
— Пожалуй, — согласилась Лена. — Не совсем, но что-то в этом роде.
— А оно так и есть. Чего же ты огорчаешься? Правда, это одна сторона медали. А ты вдруг увидела вторую... О которой знает только тот, кто сам ее носит.
— Послушай, а нельзя ли прожить без этой медали, одну сторону которой все время приходится скрывать?
— Да запросто! Вкалывай от звонка до звонка и не бери ничего в голову. Главное, чтобы ты ни в чем не был виноват... Хотят сжечь двенадцать тонн колбасы на свалке — да чихать тебе! Отравили озеро химикатами, загубили водоем с рыбой — а ты тут при чем?! Растеряли половину зерна на дороге — да гори оно огнем! Нет в Сибири свежих овощей и фруктов — ты, что ли, виноват в этом?.. Пусть про все это думает тот, кому по штату положено. А ты крути свою баранку и не нарушай правил уличного движения...
— Но есть же какие-то другие способы борьбы с этим!
— Какие?! — яростно вскинулся Карцев. — Статейку в «Крокодил» тиснуть? Карикатуру нарисовать? На собрании выступить? Жалобу написать? Это, что ли, способы борьбы?! Борьба — это действия! И я действую!..
— Я понимала бы, если бы ты действовал бескорыстно, — зло сказала Лена.
— Мои действия — это моя работа. А каждый труд должен быть оплачен. Я рискую всем — временем, которое мне никто не вернет, напарником, жизнью, машиной...
— Но машина ведь государственная! — крикнула Лена.
— А я для кого эти прорехи штопаю? Не для государства?!
Он посмотрел в зеркало, увидел огни Серегиной «шкоды».
— Давай, Сержик!.. Давай! Тащись, родимый...
А Серега в это время у себя в кабине пел фальшиво и хрипло:
— «От Москвы до Бреста нет такого места...»
Впереди показались столб с сильным фонарем, небольшая сторожка и перекрывающий трассу опушенный самодельный шлагбаум.
— Перевал... — сказал Карцев.
* * *
Серега тоже увидел шлагбаум и сразу прекратил песню. Он видел, как из сторожки вышел человек в зимней шапке и брезентовом плаще. Человек вытянул милицейскую полосатую палочку и показал ею на съезд с трассы. Карцев остановился. Серега тоже.
Карцев вылез из машины. Серега было приоткрыл дверцу, но Карцев махнул ему рукой, и Серега остался на месте.
— Привет, командир! — сказал Карцев.
— О, Карцев нас осчастливил! — узнал его человек в шапке. — Ну и как? Москва стоит? Столица хорошеет?
— Плохо твое дело, командир, — сочувственно сказал Карцев, — госгруз... Лекарственная стеклотара... Обе фуры под завязку...
— Ну да?! — восхитился человек.
— Вот документы. Полный ажур.
Человек внимательно осмотрел карцевский фургон. Даже на корточки сел. Да так, не вставая, и сказал:
— Ты мне только мозги не пудри. Понял? Ты же опытный водитель, как же тебе не стыдно? — И укоризненно посмотрел на Карцева снизу вверх.
Он встал, вынул сильный фонарь из кармана и прошел к Серегиной «шкоде». Включил фонарь, осветил задние рессоры и рассмеялся весело и беззлобно:
— Ну, ловкачи! Значит, чтоб меня не держали за мальчика, дело было так: взяли госгруз на две машины, упихали все в одну, а вторую поставили под яблочки. Ну что? Будем вызывать инспекцию? Актик на вскрытие?
— Может, обойдемся?
— Можем и обойтись. Только ты учти — я же не один...
— Понятно. И как же это будет выглядеть?
— Три с полтиной.
— А о Боге ты подумал?
Человек в шапке завел Карцева за свою сторожку:
— Погляди.
За сторожкой высились штабеля ящиков с яблоками.
— Три машинки — тридцать пять тонн разгрузили как миленькие. Хочешь быть четвертым?
— Нет.
— То-то! Хорошо еще, что милиция отдыхать уехала...
— Так сколько ты сказал?
— Сколько слышал.
Карцев отсчитал триста пятьдесят рублей и отдал их человеку в зимней шапке.
— Поезжай, Карцев! Всегда рад тебя видеть! Кланяйся белокаменной. А напарнику скажи, что он человек невежливый, — мог бы выйти и поздороваться. Как его? Пушкарев, что ли?..
И человек в зимней шапке поднял шлагбаум.
* * *
Мчались машины русской равнинной трассой. Теперь впереди шел Серега.
В утреннем рассвете голубовато-серебристые «шкоды» были красивы и стремительны. И мчались они так, словно ничто не могло их остановить.
Дремала Лена, сидя на пассажирском кресле, заросший щетиной Карцев смотрел воспаленными глазами вперед. Погасшая сигарета приклеилась к губе...
Измученное лицо Сереги тоже было небрито. Глаза красные, время от времени опускаются веки, становится бессмысленным взгляд, потом Серега встряхивает головой, испуганно смотрит в зеркало, видит Карцева, шумно втягивает в себя воздух и выпрямляется на своем водительском сиденье.
Раз или два Серега потер левую сторону груди рукой, словно попытался снять боль, потом поморщился и сунул таблетку валидола под язык...
— Забирайся в койку, малыш, — сказал Карцев Лене. — Поспи.
Лена виновато улыбнулась, не ответила.
— Скоро станем. Как совсем рассветет — отдохнем...
* * *
Тишина. Яркое синее небо.
Лежат неподвижно в зеленой траве Карцев и Серега Пушкарев.
Стоят неподалеку две «шкоды» с настежь распахнутыми дверцами.
Подошла Лена. Поставила небольшой чемоданчик на попа, на чемоданчик кружку с горячей водой, помазок, «безопасную» бритву. Сереге на живот положила механическую бритву «Спутник».
— Через десять минут позову на завтрак, — сказала она и ушла.
Карцев приподнялся, стал намыливать физиономию. Серега, лежа, завел бритву.
— Женись, Витек, — сказал Серега, глядя в синее небо.
Карцев молчал, окунал кисточку в горячую воду.
— Неужели доедем до московского шестьдесят пятого километра, и она снова выйдет?.. А ты потом до следующего рейса будешь дергаться, как Буратино на веревочке...
— Двадцать лет разницы... — глухо сказал Карцев, разглядывая себя в зеркальце. — Ты об этом подумал?
— А сколько нам жить осталось? Ну, десять, пятнадцать лет. Зато какие это были бы у тебя десять лет!..
Карцев молчал, брился. Скребся Серега жужжащим «Спутником».
