Ознакомительная версия.
— Дмитрий Борисович!
Он повернул к нам голову и стоял полубоком, вопросительно глядя на Розу.
— Вот, хотела вам представить новую нашу учительницу русской словесности. Она книжки пишет, переводчик, вот теперь с детьми пробует работать. А Дмитрий Борисович у нас руководит кружком исторической поэзии и загадок прошлого. Сам тоже сочиняет. Привлекайте Анну Леонидовну к работе, Дмитрий Борисович, она с удовольствием вам поможет!
— Да-да, конечно, — пробормотал Дмитрий Борисович, мельком оглядев меня. — Я пойду, там у меня… в библиотеке… мне там надо… с проектом…
— Идите! — царственно кивнула Роза. — Это… — она чуть понизила голос, — тот учитель, помнишь, я рассказывала… Поработал с детьми, не смог. Но мы его пожалели, нашли ему внеклассную нагрузку.
Я посмотрела на Розу. Зачем она мне сейчас это рассказывает? Главное, остановила его, окликнула…
— У тебя сейчас какой класс? — спросила Роза, видя, что я ничего не отвечаю.
— Восьмой «В».
— А! — коротко засмеялась она. — Ну иди. Потом расскажешь.
— Хуже, чем Громовский?
— Иди-иди, не дрейфь! — Роза махнула в сторону открытой двери. — Слышишь?
Из-за двери раздавался хохот, в основном голоса девочек.
Я подошла к двери.
— Ну, Семенова, ну ты вообще, ему же тридцать лет…
— А зато он так классно…
Я решила, что последнее слово, которое девочка, увидев меня, проглотила, мне просто почудилось. Ну не могут же они быть такими развращенными в пятнадцать лет. Развращенными — вряд ли. Но могут быть дурами.
— Садитесь, — сказала я, хотя никто и не думал вставать. У меня это слово, наверное, вылезает из подсознания.
Мы всегда вставали, когда я училась в школе. Я училась в прекрасной школе, немецкой. У нас было много евреев, не так много, как в английских спецшколах, но все равно они, как обычно, создавали приличную, интеллигентную обстановку. Да и другие ученики были, как сейчас бы сказали — сильно мотивированы. На учебу, на серьезную учебу, на дальнейшее поступление в хороший институт, на отъезд за границу — временный или постоянный.
На что мотивированы дети, сидящие передо мной?
Я быстро оглядела класс. Девочек гораздо больше. Есть на вид очень милые. Вроде и мальчики нормальные, пока молчат, по крайней мере.
— Меня зовут Анна Леонидовна, я буду вести у вас русский язык и литературу.
— А Набо-окова мы будем чита-ать? — протянула ученица, сидящая у окна.
Ей, наверно, приходится вставать раньше других, чтобы сделать такой макияж и прическу. По нынешней моде часть волос ее была старательно зачесана в однобокую косичку. Несколько выпущенных с другой стороны прядей она явно с утра накручивала на плойку. Сложные трехцветные тени, темная, аккуратно растушеванная подводка вокруг глаз создавали вид томный, усталый, ощущение бессонной ночи, чего-то порочного, тайного…
— У тебя красивый макияж. Но зачем ты так сильно красишься в школу? — спросила я девочку-девушку.
Не знаю, как к ним относиться. Как к глупым детям или как к глупым юношам и девушкам? Кто-то еще похож на ребенка. Эта похожа на молодую продавщицу из косметического магазина, которой уже слегка наскучила ее монотонная работа и она развлекает себя, пробуя всю косметику, которая продается в ее магазинчике.
— Я не кра-ашу-усь, — ответила девушка, вытянув вперед губы и так и оставив их в положении буквы «у».
— Она не кра-асится, — передразнил ее какой-то парнишка, круглощекий, румяный, с худенькой шейкой, торчащими ушками. Бойкий парнишка. — Она не красится, она така-ая кра-аси-ивая…
— Ну хватит, Сапожкин, хватит! — кокетливо отмахнулась девочка.
Я стояла и смотрела на этих странных детей. Они хихикали, переговаривались, они быстро, за пару минут, поняли, что я не представляю для них опасности. Нет, я даже не думала, на что подписываюсь, идя в школу. Ну что, хватит, наработалась? Может, взять и уйти? Что, мне сейчас рассказывать им про правила пунктуации в простом предложении? Про вводные слова? Про междометия? Приводить примеры из русской литературы? Из Тургенева, Пушкина, Толстого? Зачем им это? Никто из них ничего и никогда писать не будет — такого, где важен порядок слов, где одна запятая меняет смыслы… Фамилии эти для них — как чучела на огороде. Ворон отпугивать. Не читали они ни строчки ни Тургенева, ни Пушкина, ни Толстого, ни Чехова… Я остановила саму себя. В классе сидит — я быстро посчитала на глазок — семнадцать человек. Почему я по одной глупой девочке решила, что никому не нужна русская грамотная речь, пунктуация, Толстой с Чеховым? Да и девочка, в конце концов, знает, кто такой Набоков.
— А что ты из Набокова хочешь почитать и обсудить в классе? — спросила я, уже зная, что делаю очередную ошибку.
— «Лоли-и-иту»… — жеманно ответила девочка и посмотрела на высокого, довольно красивого мальчика.
— Давайте обсудим, если кому-то еще это интересно, только на литературе.
— Это интересно Семеновой, потому что она встречается только со взрослыми мужчинами, — проговорила крупная девушка с открытым, спокойным лицом и копной рыжих волос, стянутых сзади у шеи резинкой.
— Ну не с женщинами же! — тут же встрял кто-то сбоку.
Класс засмеялся. Странно. Я воспринимаю как норму то, что было у меня. А я ни о чем таком даже не слышала в пятнадцать лет. Хотя об однополой любви знали древние греки. Любили мальчиков. Знало это и мрачное христианское средневековье. Знало, прятало, мучилось грехами неизбывными… У нас же — у моего поколения — всего этого как будто и не было. Как будто? Или не было на самом деле? Думаю, что моим родителям и дедушкам-бабушкам было просто не до того. Извращения возникают от сытости, от пресыщенности, от слишком хорошей жизни. От пустоты абсолютного благополучия, которое дается просто так (монастырские грехи оставим за скобкой).
— Я хотела бы проверить уровень вашей грамотности на небольшом диктанте.
Я стала диктовать отрывок из Горького, краем глаза отмечая, что несколько мальчиков вообще не прикоснулись к ручкам.
— Вы не будете писать диктант? — спросила я их.
— Тамарин, — вместо ответа представился один из них, на вид симпатичный и нормальный мальчик. — Я писать не умею.
Я внимательно посмотрела на мальчика.
— Я не умею писать, — повторил он. — Я пишу только на клавиатуре. А компьютер будет автоматически проверять ошибки. Это будет нечестно по отношению к остальным.
— Отключи проверку…
— Не-е, все равно не то!
— А… — слегка растерялась я. — Как же ты по другим предметам? По математике?
— Один ноль! — засмеялся мальчик, и они со своим соседом хлопнули друг другу по ладоням. — Я же сказал — поверит!
— Ясно. — Я посмотрела на класс.
Не могу сказать, что все сейчас смеялись надо мной. Некоторым было всё равно. А даже если бы и все. Я улыбнулась.
— Да, я правда испугалась, что ты не умеешь писать. Маугли или что-то в этом роде. Я видела одного шведского мальчика. Его усыновили в одиннадцать лет. До этого жил где придется. Он не умеет писать, читать, а главное, толком говорить. Писать-то можно научиться и в двадцать пять лет. Помните фильм «Служили два товарища»?
— С Николасом Кейджем? — спросила все та же старательно накрашенная Семенова, которая просила обсудить на уроке «Лолиту».
— Нет, — ответила я, стараясь сохранять спокойствие взрослого человека, не попадать постоянно в ловушки, которые мне выставляют эти дети. — С Высоцким, Янковским и Роланом Быковым.
— Вы сейчас с кем разговариваете? — спросил меня совершенно по-домашнему Тамарин.
— Я знаю этот анекдот, — кивнула я. — Очень актуально, кстати. Подходит дебил к своему отцу и спрашивает…
— Не надо! — махнул рукой Тамарин. — Я понял! Просто мы таких артистов не знаем, понимаете? Вы остались там, а мы пришли сюда, где их уже нет. Другой мир. И мы другие.
— Здорово! — искренне восхитилась я. — У тебя по литературе пятерка?
— У меня по литературе тройка, и мне больше не надо. Я — компьютерный гений.
— Точно? — Я посмотрела на реакцию одноклассников. Не могу сказать, что все были сильно заинтересованы нашим разговором.
Неправильно. Я все делаю неправильно. Ну а как надо? Ведь они чего-то хотят от меня. Они, пусть таким образом, варварским, грубым, вызывают меня на общение… Только я все время оказываюсь в дурах, получается.
— Ты что, не знаешь Высоцкого? — все-таки решила, хотя бы для себя, уточнить я. Ведь я должна понять степень их одичания.
— Археологией не интересуюсь! — совершенно беззлобно ответил мне Тамарин.
— Ау, народ! — Я оглядела класс. — Кто знает Высоцкого? Отзовитесь!
— «Если вы не отзоветесь, мы напишем в Спортлото!» — продекламировал кто-то у окна. Кажется, тот самый красивый мальчик, с которым заигрывала Семенова с трехцветными тенями на еще детских глазах.
Ознакомительная версия.
