Будильник, стоявший в столовой на радиоприемнике, показывал пятнадцать минут десятого.
— Когда же они приедут? — спросила теща, уже переодевшаяся в праздничное пестрое платье, вышедшее из моды и поэтому подаренное дочерью матери. — Они какое-нибудь время назначили?
— Они сказали, что приедут утром, если будет достаточно солнечная погода.
Погода была солнечная, очень солнечная, но кинооператоры не ехали. Бергер еще раз внимательно осмотрел весь дом и дворик и вышел за калитку.
Мимо шли нарядные люди с поезда, с электрички, проходившей по насыпи почти у самого дома Бергера. Только широкое серое шоссе, обсаженное юными соснами и березками, отделяло дачи, тесно лепившиеся друг к другу, от насыпи и электрички.
Бергер, строгий, торжественный, несколько раз взад-вперед прошелся вдоль соседних зеленых штакетников и заборчиков, сплетенных из ржавых проволочных заграждений, приблизился к киоску, где стояло уже много людей с бидонами и кастрюлями в очереди за пивом. И вот в тот момент, когда дошла его очередь, когда уже он отдал деньги буфетчику и принял из его рук тяжелую и холодную кружку с пивом, подле дома номер шесть остановился темный старенький запыленный автомобиль.
Из автомобиля первым вылез грузный, черноволосый, похожий на огромного пингвина человек в белой вышитой украинской рубашке и в кофейного цвета пиджаке, накинутом на плечи. В руках он держал что-то напоминавшее издали рупор.
Бергер, так и не прикоснувшись губами к кружке, поставил ее на прилавок и побежал навстречу этому человеку.
Из машины вылез еще один человек — маленький, в синей куртке, похожей на спецовку, с кожаной сумкой на ремне, перекинутом через плечо, и с большой металлической коробкой в руках.
— Где здесь дача номер шесть? — спросил грузный мужчина. — Дача инженера Бергера?
— Да я не инженер, — сказал Бергер. — Я же просто рабочий-электрик. Вы не узнали меня? Вы же были у нас на заводе...
— Ах, это вы и есть Бергер! — протянул ему руку приезжий. — Не узнал. Но это ничего. Где ваша дача?
— Вот наша дача. Пожалуйста, проходите. Мы вас ждем, как вы сказали...
У калитки уже стояла теща, второпях слегка припудрившаяся и еще более взволнованная, чем зять.
— Пожалуйста, познакомьтесь! — представил ее Бергер. — Мать моей жены, Марья Ивановна, моя теща.
Приезжий, проходя в калитку, как-то боком протянул ей пухлую, влажную от пота руку:
— Илья Наматов, режиссер.
— Очень приятно, — сказала Марья Ивановна. — Очень приятно, что вы наконец приехали. — И кивнула на зятя. — Он уж весь извелся. И такая жара...
Режиссер медленно шел по дворику, по свеженасыпанному желтому песку, оставляя большие глубокие следы от красивых новых сандалет.
Оглядев дворик и веранду, спросил:
— Дети есть?
— Нет, то есть есть, — в некотором замешательстве ответил Бергер. Девочка двух лет, но она, к сожалению, уехала с матерью, с моей, таким образом, женой, в дом отдыха.
— Жаль, жаль, — раздумчиво огляделся опять режиссер. — Надо бы что-нибудь такое для оживления. Собаки у вас есть?
— Нет, собак не имеем...
— Жаль! — повторил режиссер и стал пристально вглядываться в Бергера. Как же я вас одного буду изображать? Мне бы хотелось, напротив...
— А вот моя теща Марья Ивановна...
Режиссер мельком взглянул на нее и, должно быть забыв, что уже здоровался, снова протянул ей сбоку пухлую руку:
— Илья Наматов, режиссер.
— Да мы уже... — сконфузилась Марья Ивановна, но все-таки еще раз пожала пухлую, влажную руку вежливо и даже почтительно.
Илья Наматов поднялся на открытую террасу, прошелся по ней, чуть приседая, как бы испытывая крепость досок. Потом крикнул помощнику:
— Петя, устанавливай вот здесь! Да не здесь, а внизу. Попробуем дать их снизу. Товарищ Бергер, поднимитесь сюда...
— А Марья Ивановна? — спросил Бергер.
— И Марья Ивановна пусть поднимется. Становитесь вот здесь. Нет, не так. Вы, товарищ Бергер, как бы выходите из вашей дачи, из этих дверей. А вы, Марья...
— ...Ивановна, — подсказал Бергер.
— А вы, Марья Ивановна, — повторил режиссер, — пройдите сюда. Товарищ Бергер как бы выходит из дачи, а вы вот здесь — на втором плане переставляете цветы. Вот так возьмите горшок с цветком и переносите его сюда...
— Да зачем я-то? — покраснела Марья Ивановна. — Я же тут совсем ни при чем.
— Вы для оживления. Мне нужен кадр, — строго посмотрел на Марью Ивановну Илья Наматов. И ему вдруг подумалось, что он где-то когда-то уже видел это лицо, с таким же смущенным и в то же время чуть гордым, независимым выражением.
И Марье Ивановне показалось, что она тоже где-то встречала этого грузного, черноволосого, уже начавшего лысеть мужчину.
Но ни Марья Ивановна, ни Илья Наматов не придали значения тому, что им показалось и подумалось. Мало ли ему встречалось разных лиц за его хлопотливую жизнь кинодокументалиста. Да и она немало повидала разных людей.
— Вот держите этот цветок, — поднял вазон Илья Наматов и протянул его Марье Ивановне. — Как я скажу «готов», вы понесете этот цветок сюда, а вы, товарищ Бергер, по той же команде будете выходить из дверей.
Десять раз режиссер поднимал руку и говорил «готов», десять раз теща переносила цветок и зять выходил из дверей, но все это не удовлетворяло режиссера.
Только в одиннадцатый раз он наконец приказал Пете снять их на пленку.
Затем режиссер повел Бергера в дом и усадил за письменный стол. Впрочем, стол этот был не письменный, а просто кухонный. Письменного стола у Бергера еще не было. И книжной полки не оказалось. Была этажерка, на которой стояло всего пять книг и рядом с ними флакончик с одеколоном, гипсовый кот и маленькие вазончики с цветами.
— Неправильно, — сказал режиссер. — Этажерку мы сейчас перенесем к столу. А книги... Книг очень мало. Не можете ли вы на минуту попросить книги у соседей? Только на одну минутку...
— Конечно, можем, — заторопился Бергер. — У нас очень хорошие соседи. У нас рядом живет профессор. У него масса книг. Он не откажет. Я сейчас к нему сбегаю.
— Да зачем это надо? — вдруг вмешалась теща. — Для чего это мы будем показывать свою культурность за чужой счет? Уж лучше вы и снимите профессора с его книгами.
— Хотя это правильно говорит Марья Ивановна, — согласился Бергер. Лучше, если вы меня снимете без книг. Просто я тут сижу или стою. Или даже, если хотите, я возьму гитару. Я играю на гитаре.
— Идея! — оживился режиссер. Потом подумал и покачал головой. — Нет, гитара не пойдет. Давайте сделаем так. Вы просто сидите за столом и что-то пишете...
— Я пишу письмо моей жене, — обрадовался Бергер.
— Нет, вы пишите что-то очень серьезное, — предложил режиссер. — Перед вами раскрыта книга. Вы смотрите в нее и пишите. Может быть, вы получаете заочное образование.
— Я и действительно получаю заочное образование, — сообщил Бергер.
— Значит, все хорошо. Садитесь! — приказал режиссер. — Я сейчас раскрою перед вами книгу...
— А Марья Ивановна? — обеспокоенно спросил Бергер.
— Что Марья Ивановна?
— Что будет делать сейчас Марья Ивановна? Я бы хотел, если вы не возражаете, чтобы она тоже получилась рядом со мной. Нам бы так хотелось, если в семейной обстановке...
Режиссер посмотрел на Марью Ивановну, стоявшую в дверях, и ему опять показалось, что он где-то когда-то давно ее видел, встречался с ней.
— Марью Ивановну мы еще раз снимем вместе с вами потом, — пообещал режиссер. — Вы вместе с ней будете резать сирень. Кстати, у вас прекрасная сирень. Я хотел бы получить в подарок букет.
— Пожалуйста! — сказала Марья Ивановна.
Илья Наматов снял Бергера за столом, потом у куста сирени, как и обещал, вместе с Марьей Ивановной. И на этом съемки закончились.
— Очень жаль, что у вас нет собаки, — вздохнул режиссер, вытирая цветным носовым платком обильный пот с лица и с волосатой груди под распахнутой украинской рубашкой. — Можно было сделать прекрасный кадр: вы ласкаете собаку. Мне вообще хотелось сделать такой лирический киноочерк «Инженер Бергер на заводе и у себя дома».
— Да я не инженер.
— Да, да, вы говорили. Но будете инженером?
— Наверно, буду, — сказал Бергер. — Но только вы не ошибитесь и не напишите, что я уже теперь инженер. Это будет неловко.
Теща уже успела накрыть на застекленной веранде завтрак, поставила на проволочную подставку большую сковородку с яичницей.
— Милости прошу покушать.
Илья Наматов накинул на спинку стула свой кофейного цвета пиджак и уселся во главе стола.
— Садись, Петя, — пригласил он помощника и похлопал ладонью по сиденью соседнего стула. — Им слава, — кивнул на тещу и Бергера, — а нам угощение.
В это время под окнами веранды захрустел песок. Наконец-то явилась запоздавшая Верочка. Красивая девушка в красивом, ярком платье, она шла, потряхивая пучком волос, туго стянутых на затылке.
— А это кто? — взглянул через стекло Наматов.
— Наша соседка, знакомая, — сказал Бергер.
