Некое трясущееся чувство – сумесица ненависти, близостной тяги, солидарности – глухо и мощно полыхнуло в Анциферове, отдалось в ногах.
– Наверное, и поесть не успели…
– Завтра. Завтра будем кушать. А сегодня будем спать. Слушай, ты извини, прошу прощения, погаси свет, пожалуйста. Я уже тело расслабил, не хочу опять напрягать.
Геннадий Васильевич на цыпочках направился к выключателю.
– Большое спасибо, – жестковатый запах усталого здоровья заполнил комнату. – Извините, если буду храпеть: бывает со мной после длительного напряжения.
Анциферов заснул лишь к трем, а подняло его в начале седьмого.
Перекуренный со вчерашнего, взвинченно-вялый, он рыскал в своем чемоданчике, доставал мыльницу и прочее.
Сосед спал как-то полуничком, одеяло служило ему набедренною повязкою. На черноватой руке его с нагнетенным трицепсом низко сидели прямоугольные золотые часы, повернутые циферблатом к запястью.
Позавтракал Анциферов остатками пряников и двумя из шести конфет «Птичье молоко», что подсунула при укладке жена Света. Несъеденные конфеты он забрал было с собою, но тотчас же исказился – и организовал их группкою на соседской половине столика.
… В горОНО Геннадия Васильевича не ждали.
Заведующая со внешностью старухи-балерины, отметая все его служебные представления, раздражительно повторяла:
– Собрать весь контингент , которому в процессе преподавания предстоит сталкиваться с темой, за такой короткий срок (Анциферова командировали на три дня) не представляется возможным.
– Но кого-то можно будет собрать? – Геннадий Васильевич заметно подерзел вдали от дома.
– Вы знаете, мы к важнейшим темам спустя рукава не подходим. Методразработка к юбилею Владимира Ильича Ленина предназначена для того, чтобы с нею хорошенько ознакомились все, кому она адресована, и прежде всего – преподавательский состав школ района. Оттого, что вы зачитаете вслух, – на взвизге, на взвизге! – лекцию нескольким достаточно хорошо подготовленным педагогам…
Вот он вернется в гостиницу – и скажет соседу: «Устал».
И объяснит – почему.
Потому что я должен крутиться, выкладываться, распинаться перед… перед ними! Понимаешь? Я с ними
говорить должен! То, что я выдаю им в этой разработке, – это предел! Ты понимаешь, я мог бы взять и
передрать с любой соответствующей брошюры, газеты – и ни одна, – ему не хватало бранных слов, – и никто мне бы слова не сказал! Это же фактически научная работа. Смотри: «Внимание В. И. Ленина к структурным элементам плана содержания молодой советской литературы базировалось на марксистской методологии, в которой системный подход является первенствующим».
Из-за двери номера доносилось тихое механическое зудение, переходящее в столь же тихое жужжание.
Сосед сидел на кровати и брился, подтягивая кожу, – гляделся в зеркальце, вмонтированное в испод несессера.
– Как бродяга, – сказал он. – Я эти электробритвы ненавижу. У себя я в жизни никогда ей не пользуюсь; в парикмахерскую иду, как человек.
Конфеты лежали на прежнем месте.
– Ты тут забыл какие-то… – он старался пробриться добела, отчего нежная сетка «Ремингтона» похрустывала на поворотах. – Шоколадки свои забыл.
Обстоятельства, когда решение угостить – то есть волевой рывок наперерез детской жадности к милому лакомству – воспринимается угощенным как забывчивость, были для Геннадия Васильевича непоправимыми. Не найдя в себе сил растолковать соседу, что имелось в виду, и уж тем более – предложить не стесняться и попробовать, он смел конфеты со стола в удачно расположенную мусорную корзинку.
– Жена сунула, я их терпеть не могу.
– Давно женат? – сосед, не продувая бритву, возвратил ее в несессер.
– Где-то восьмой год, – на самом деле дата помнилась с точностью до мгновения.
– Так она у тебя восемь лет не знает, что ты любишь, а что нет?
Непредсказуемый, его же собственной ложью вызванный к жизни вывод – а ведь разговор-то, казалось, был чисто куртуазным, не имеющим продолжения; в крайнем случае мог повлечь за собой самцовый комплимент: «Восемь лет женаты, а она тебя всю дорогу подсахаривает – знатно», – вывод этот подкосил Геннадия Васильевича. Итак, спасаясь от участи сладкоежки, он подставился менту бесхарактерным мудозвоном, чья зыбкая, жалкая натура не учитывается даже супругою.
Все настраданное за день состыковалось, въехало рана в рану.
– Вы лекцию приехали читать? – зубы соседа продемонстрировали Геннадию Васильевичу пользу воздержания от сладкого.
– Не вполне.
– Вы, конечно, извините, пожалуйста. Я той дуре сразу сказал, чтоб ко мне в комнату только командировочных вселяли. Они за десять копеек родителей продадут: любой, понимаешь, бродяга придет, на лапу даст – и они его прописывают. У меня здесь оружие, и вообще, зачем мне с бродягами жить? Она мне утром говорит: человек приехал лекцию читать. Какая тема, если не секрет, приблизительно?
Да он же меня рутинно проверяет, сличает показания. Интересна эта – как оно? – повышенная частотность термина-понятия бродяга . Бродяга – тот, кто постоянно бреется электробритвой, ест конфеты, ходит в немытый сортир, дает десять копеек на лапу. Бродяга, короче говоря. Любопытно, это общемилицейское словоупотребление? – или общекавказское?
– О Ленине, – сказал Геннадий Васильевич. – А вы, – он хотел было сказать «зачем приехали», но поопасился, – тоже… по делу?
– Облаву курирую , – сосед устроился на кровати по-йоговски, переплетя лодыжки. – Один клиент из республики ушел, так мы его здесь обнаружили. Сначала в Москве был, но спугнули его, дурак из ОБХСС взял и спугнул. Ну, теперь я самостоятельно.
– Ага, – Геннадий Васильевич был уверен, что сосед заспался до умопомрачения, но вот сейчас опомнится и каким-нибудь сюрреалистическим способом выскребет из анциферовского черепа оброненные туда по ошибке закрытые сведения. Или просто убьет.
– Он в Москве в магазин зашел – наверное, пальто покупать, – сведения продолжали рассекречиваться. – Большой такой магазин, длинный, новый, понимаешь? Подошел кредит оформлять , достал паспорт. А там уже эта фамилия была в списке. Позвонили в отдел – сразу гаврики приехали, стали документы проверять. Проверяли-проверяли, а он ушел.
– Как ушел? Ты же сказал, его фамилия… – Анциферов переглотнул, – была в вашем списке? Известна?
– У него этих фамилий, как у меня, – сосед затруднился, – волос на этом месте, – он погладил себя по лобку, и Геннадий Васильевич невольно поглядел на мощный соседов кляп, барельефом прущий сквозь плавки. – Показал другой паспорт. А может, взятку дал. Они же там по одному стояли у каждого выхода. Ему, знаешь, дать пятьсот рублей, как мне – нищему три копейки.
– Зачем же он пальто в кредит покупал?
– Жадный; совсем жадный. Как идиот. Если бы не был такой жадный, как министр жил бы. Пальто хотел купить! Он уже двадцать лет в магазине не был, ему все со склада приносили. Фабрика у него была…
– Как вы сказали, простите? Я бы хотел понять…
– Я тоже очень хотел понять, на каком основании его там упустили, – негодование соседа относилось к москвичам. – Ладно. Зачем я вам голову морочу всякой чепухой. Низко… На нашей работе часто с низкими людьми приходится сталкиваться.
– Ты сказал, что у него фабрика была? – Анциферов знал несколько историй о подпольных кавказских богатеях, но собственная фабрика, с обычностью упомянутая, его задела.
– У отца. У него отец был честный человек, не такая сволочь, его все знакомые уважали. Ну, он старенький стал, тогда этого директором назначили. Фабрика лакокрасочных изделий. Отец был человек, а сын – настоящий подлец. Все ненавидят. А ты же понимаешь, если тебя все ненавидят – хорошо не будет. Один раз обманешь, два раза обманешь, а на третий – тебе только ненормальный поверит. Его просили-просили – ничего не помогает. Что ты хочешь, когда у него сердце грязное. Жену свою выгнал, детей не воспитывает. Привез какую-то проститутку из Риги – на курорте, понимаешь, нашел, – а жену выгнал. Благородный человек за свою семью горло перегрызет, а он как бродяга…
Благародни чилавэк – диковинная мафиозная сказка пела навзрыд, так что Геннадий Васильевич едва не откликнулся. Высокогорная мораль: честный отец платил дань всяческим партийно-милицейским боссам , а недостойный сын – отказался. За что теперь и схватит лет пятнадцать заслуженного наказания. Но забавно, как это у них… Вполне нерушимо и свободно сплочено навеки , а тем не менее. Совершенно непредставим нашенский рог из МВДей с подобной лексикой: грязное сердце, благородный. Но и у них все накрывается компетентным органом : раз начали брать, никакие благородные миллиардеры нигде не денутся.
