— Понятно. Сыну рассказала? — ляпнул, сам не знаю зачем.
— Дурак ты. — Она засмеялась и трубку бросила.
— Я уже третий раз хочу спросить… — Она приблизила лицо и зашептала: — Почему у тебя духи такие тонкие-тонкие, почти что дамские? И ногти полированные. Только скажи правду, я тебя не разлюблю ни капельки. Ты случайно немножечко не голубой?
— Господи помилуй! — Он откинулся на подушку и засмеялся. — Нет, я не голубой. Могла, пардон, убедиться. Ногти я сам себе пилкой поправляю. Чего тут голубого? А духи… это духи моей жены. Мой одеколон кончился, я пшикнулся из ее флакона.
— Уже третий раз, между прочим.
— Ну и что?
— Ну и очень зря. Хотя запах отличный. Как называется?
— Понятия не имею, — сказал он. — Поздно уже, давай поспим немножко.
— А почему ты всегда уходил от меня в шесть вечера, — спросила она, — а сегодня пришел в десять и ночевать собрался?
— Тоже мне, всегда. Мы третий раз вместе. Мы две недели знакомы. Вот лет через пять или десять скажешь «всегда».
— Не обещай мне долгих сроков, — сказала она. — Жена в командировке?
— Угадала. Видишь, я все честно говорю.
— А кто она у тебя?
— Умная, добрая женщина.
— А кем работает?
— В аппарате правительства.
— Ух ты! Чиновная дама! — рассмеялась она.
— Доктор юридических наук, — суховато сказал он. — Профессор Академии управления. Автор книг и учебников. Мастер спорта по стрельбе.
— Из лука?
— Нет. Из произвольного пистолета. Смешное название, правда? — Он примирительно улыбнулся.
— Обхохочешься, — сказала она. — А вдруг она позвонит, а тебя дома нет? И застрелит тебя, когда вернется. Все правительство за нее заступится. Ее оправдают. И дадут повышение по службе, а к тебе на могилку никто не придет.
— Ты придешь, — сказал он и обнял ее.
— Какая мелодрама! — сказала она, вывертываясь. — Лучше б ты был голубой.
Две недели и три свидания, тот еще роман, а грудь болела, как будто всё оттуда выдрали, одни ребра остались. Он присел на скамейку. Сдохнуть от инфаркта на автобусной остановке. Или прийти домой и застрелиться из произвольного пистолета жены. Пистолет был в красивой стальной коробке с замочком. Можно расковырять ножом. Мелодрама.
— Мужчина, — сбоку раздался ломучий голос, — у вас такой обаятельный парфюм…
Он скосил глаза и увидел кудрявого мальчика с крашеными ногтями.
— Пошел ты! — Он тяжело встал и замахал рукой проезжавшей машине.
Доехал до дому. Выпил стакан минералки. Разделся. Принял душ.
Лег в постель и, к завтрашнему своему удивлению, спокойно заснул.
Странное дело, но я не завидовал ребятам, которые жили на верхних этажах нашего дома. Они жили в огромных квартирах с мраморными каминами и малиновыми коврами, на которых привольно располагалась игрушечная железная дорога. А я жил в подвальной коммуналке, но как-то не обращал внимания на это. Смешно сказать, один раз мне позавидовали. Папа купил машину, голубую «Волгу» самого первого выпуска, со звездой на радиаторе и оленем на капоте. Все маршальско-министерские внуки собрались и цокали языками: «Это ваша машина? Собственная? Здоровская какая!»
Их дедушек возили «Зисы» и «Зимы», огромные, сверкающие ясным никелем на глубоком черном лаке, — но, наверное, ребята с верхних этажей смутно чувствовали разницу между собственной машиной и казенной. Генетическая память о казенном доме? Кто его знает. В общем, я им никогда не завидовал, честное слово.
Завидовать я стал своим ровесникам из писательско-театрального круга. У них всегда были деньги! Они доставали кошельки, там торчали бежевые рубли, зеленые трешки и даже иногда синие пятерки. Они легко могли скидываться на выпивку. Могли взять такси. Пригласить девочку в кафе-мороженое или просто купить ей шоколадку или цветок. А у меня всегда было с собой копеек семьдесят в лучшем случае. Ну рубль с полтиной — это уж вообще.
Они были так красиво и ловко одеты! У них всегда были новенькие блестящие туфли (а у меня — со сбитыми носами), целые носки (а у меня всегда штопаные или зашитые), костюмы (а у меня всегда брюки и курточка).
Помню, однажды я пришел к другу на день рождения, а одна очень красивая девочка сказала своей подруге громким шепотом:
— Он в том же свитере, что в прошлый раз…
Мне стало просто ужасно.
Папа сказал однажды:
— Хорошо, что ты не девчонка! Девчонку пришлось бы красиво одевать. А что парню надо? Штаны из чертовой кожи, ковбойка, куртка, кеды, и вперед, на штурм вершин мироздания! — И засмеялся и погладил меня по голове.
Мне, однако, было обидно.
Хотя с родителями мне более чем повезло, конечно же.
Однако только в пятьдесят лет я научился ходить в магазин и выбирать себе хорошую одежку и обувку. А также смело садиться за стол в ресторане и говорить официанту: «Так-так-так… а принесите-ка нам для начала…»
Раз в год он помещал в солидной газете объявление:
«Требуется помощник руководителя инвестиц. компании. Жен., в/о, опыт не менее 5 лет, иностр. яз., комп., коммуникаб., миловид. Зарпл. + бонус. Соцпакет».
Потом придумывал хорошее название фирмы. Скромное, но внушительное. Заводил адрес электронной почты, куда слать резюме. Заказывал табличку. На неделю арендовал помещение в приличном офисном комплексе. Нанимал секретаря — тоже на неделю.
На это уходили почти все годовые сбережения.
С понедельника по пятницу — обычно весной это было, на границе марта и апреля, когда днем было совсем тепло, но к вечеру дул сырой ветер, — он принимал кандидаток.
Женщины особенно прекрасны в это время года. Их лица свежеют. Глаза светятся. Руки становятся сильными и гладкими. В любой фразе звучит вопрос.
Он любовался своими соискательницами.
О, какие разные они были! Речь не о внешности, не о цвете волос и прическе, не о фигуре и росте, не об одежде, и уж конечно, не о профессиональном опыте.
Им разного было надо. Одни простодушно устраивались на работу, выкладывали резюме и рекомендации.
Интересовались насчет отпуска и больничного. Другие просто искали, как рыба — где глубже. Пытались произвести впечатление. Посадкой, осанкой, взглядом из-под ресниц. Рукой, уверенно лежащей на столе. Третьи внимательно вглядывались в него — он, кстати, очень неплохо выглядел. И офис тоже выглядел на пять с плюсом.
Были трудно живущие женщины, волочившие ребенка без мужа. Им на самом деле нужен был хороший заработок. Были обеспеченные дамы, которым надоело сидеть дома. Были недотроги, которые думали, что от них будут требовать непристойных услуг. Были и те, которые всем своим видом говорили о готовности эти услуги оказывать. Ему казалось, что это одинаковый человеческий тип. Он отвергал и тех, и других.
В итоге он отвергал всех, разумеется. Самой лучшей он делал дорогой подарок. Альбом репродукций за триста долларов. Или бутылку очень хорошего коньяка в деревянном футляре.
Однажды пришла женщина, которая была в прошлом году.
— Кажется, мы уже встречались, — сказала она.
— Вам кажется, — ответил он, не поднимая головы от ежедневника.
— Скажите, — у нее был негромкий, но очень отчетливый голос, — скажите, что вам на самом деле нужно?
— У вас хорошее резюме. Но в настоящий момент у меня нет вакансии.
Сергеев ждал Долидзе за столиком у окна. Они не виделись лет двадцать, но вот теперь вдруг нашлись на «Одноклассниках». Сергеев приехал в Москву ненадолго, и они договорились посидеть в кафе.
Они были знакомы с седьмого класса, когда Сергеев перевелся в новую школу. Долидзе была уже в восьмом, хотя старше его только на три месяца. Но она была октябрьская, а он январский.
Очень гордая была девочка. Дедушка — знаменитый архитектор, она от него получила грузинскую фамилию. Родители Сергеева были простые инженеры, зато он был высокий, сильный и отличник по всем предметам. Они подружились перед ее выпуском. К ней пристали какие-то парни, Сергеев их побил и поэтому целых три месяца провожал ее из школы.
Он поступил на исторический факультет — вслед за ней. Долидзе стала диссиденткой. Сергеев тоже. Их поймали на ерунде — они провожали знакомых в Израиль, а кто-то стукнул. Ей ничего не было, потому что она уже закончила, а Сергеева исключили из комсомола и не пустили в аспирантуру. Спасибо, доучиться дали. Долидзе сказала: «Теперь я за тебя отвечаю». «Тогда давай поженимся», — сказал Сергеев. «Давай подождем», — сказала Долидзе.
