Многие новички верили этим россказням, и за ними наблюдали, ожидая, когда они, наконец, догадаются, в чем дело – точно так же, наверно, за ними наблюдали в детстве, чтобы проверить, долго ли они будут верить в Фею-Крестную, и в Пасхального Кролика, и в Санта Клауса.
____________________
Вьетнам.
____________________
Большинство писем, выражавших протест против модернизации Лютцевых Колоколов, были от людей, изо всех сил цеплявшихся за богатство и влиятельность, которые им принадлежали по праву рождения. Одно было, впрочем, от человека, который признавался, что сидел в тюрьме за мошенничество, что он погубил и свою жизнь, и свою семью, предавшись двойному пороку – пьянству и азартным играм. Его письмо, как и эта книга, было речью приговоренного к виселице.
Единственное, о чем он до сих пор мечтал, говорилось в письме, – это вернуться в Сципион после того, как он отдаст свой долг обществу, и снова звонить во все колокола, дергая за веревки.
«А вы хотите все это у меня отнять», – говорилось в письме.
____________________
Одно письмо было от девушки, звонившей в колокола очень давно, сейчас ее, должно быть, уже нет в живых – она кончала колледж в 1924 и вышла замуж за человека по имени Мартинус де Вет, владевшего золотыми копями в Крюгерсдорпе, в Южной Африке. Она знала историю колоколов, и то, что они были отлиты из разного оружия, собранного после сражения при Геттисберге. Она не возражала против того, что колокола вскоре станут звонить при помощи электричества. Но для нее хуже всего было то, что фальшивившие колокола, – Пикуль, Лимон, Большой Чокнутый Джон и Вельзевул – попадут в бельгийскую плавильню и там их будут вертеть до тех пор, пока они не станут верно звучать или не превратятся в металлолом.
– Неужто таркингтонские студенты больше не познают благородного человеческого смирения, которое я чувствовала каждый божий день, – вопрошала она, – когда сверху, с колокольни, неслись нестройные вопли умирающих, некогда оглашавшие священные, орошенные кровью поля под Геттисбергом?
Спор о колоколах породил поток такой вот цветистой прозы, по большей части продиктованной в диктофон или секретарю, в чем я не сомневаюсь. Вполне возможно, что будущая миссис де Вет окончила Таркингтон, умея читать и писать не лучше, чем неграмотные преступники в тюрьме за озером.
____________________
Если бы мой дедушка-социалист, простой садовник в Батлеровском Университете, прочел письмо от миссис де Вет и заметил, что оно пришло из Южной Африки, он испытал бы мрачное удовлетворение. Для него это был кристально-ясный образчик – женщина, живущая в роскоши на средства, заработанные трудом чернокожих шахтеров, выбивающихся из сил за жалкие гроши.
Расширение тюрьмы на том берегу озера было бы для него тоже свидетельством эксплуатации бедных и бесправных людей. В его глазах тюрьма была создана для того, чтобы закрыть угнетенным классам путь к лидерству в Классовой Борьбе, поставив их перед чудовищной альтернативой – принять безропотно то, что скупердяи хозяева пожелают им дать, то есть условия труда и плату за труд, пли оказаться в этой самой тюрьме.
Но к тому времени, когда я поступил учителем в Таркингтонорский колледж, все теории деда о роли тюрьмы на том берегу озера оказались бы устаревшими. Потому что теперь нищие и бесправные люди, даже крайне покладистые, уже были без надобности для ушлых владельцев фабрик и шахт. То, что они делали раньше, уже делают вместо них самоотверженные и безропотные машины.
Так что над воротами тюрьмы в Афинах, взамен надписи: «Труд освобождает», можно было бы написать, к примеру: «Не повезло тебе, что ты родился. Никому ты не нужен», или: «Входите и сидите тут до самой смерти, мирские захребетники».
Бывший сосед Эрнеста Хаббла Хискока, погибшего героя, сам тоже был на войне и потерял руку в атаке морских пехотинцев на Айво Джима, и он написал в письме, что для Хискока самый лучший мемориал – это обязательство, которое может взять на себя Попечительский Совет, – принимать ежегодно ограниченный контингент учащихся, в том же количестве, как было при нем.
Так что если теперь Эрнест Хаббл Хискок глядит на нас с Небес, или из любого места, куда герои возносятся после смерти, ему очень горько видеть свой любимый студенческий городок, обнесенный колючей проволокой, со сторожевыми вышками по углам. А контингент учащихся, если так можно назвать заключенных, вырос теперь до 2000.
____________________
Когда здесь было только 300 «студентов», у каждого и у каждой была собственная спальня, ванная, и масса стенных шкафов в личном пользовании. На каждого из 2 человек приходилась половина квартиры, состоявшей из двух спален, двух ванных комнат и общей гостиной. В каждой гостиной стояли диваны и мягкие кресла, и был настоящий камин, музыкальный центр серийного производства и большой телевизор.
А в тюрьме в Афинах, как я увидел, когда стал там работать, в каждой камере сидело по 6 человек, хотя камеры были рассчитаны на 2-х. На каждые 50 камер полагалась одна комната отдыха, где стоял 1 стол для пинг-понга и 1 телевизор. Добавлю, что по телевизору показывали только видеозаписи; это касалось и новостей, как минимум 10-летней давности. Предполагалось, что заключенных можно избавить от лишнего беспокойства по поводу злободневных событий в большом мире, если им покажут то, что уже так или иначе устроилось и отошло в прошлое.
Они могли наслаждаться любыми зрелищами, при условии, что это не имело никакого отношения к действительности.
____________________
Как авторы этих писем любили и свой колледж, и всю Долину Мохига – смену времен года, озеро, первобытную лесную чащу на том берегу!.. Радости студенческой жизни остались почти без изменений и в мое время. При мне студенты уже не катались на коньках по льду озера, а занимались на крытом катке, подаренном колледжу в 1971 году семьей Израэля Когана. Но гонки на яхтах и каноэ попрежнему проводили на озере. Как и раньше, устраивали пикники у развалин шлюзов. Многие студенты брали с собой сюда своих собственных лошадей. В мое время у нескольких студентов было не по 1 лошади, а по 3, потому что все увлекались игрой в поло. В 1976 году и в 1980 команда Таркингтона не знала поражений.
Сейчас-то в стойлах нет ни одной лошади, сами понимаете. Беглые преступники, которые просидели здесь в осаде всего 4 дня, объявившие себя «Борцами за Свободу» и поднявшие американский флаг на верхушке колокольни, так изголодались, что съели всех лошадей и собак, которые жили в городке, подкармливая их мясом и своих заложников – Попечителей колледжа.
____________________
Самым выдающимся спортсменом, окончившим Таркингтон, считался, пожалуй, спортсмен-конник Лоуэлл Чанг. Он выиграл бронзовую награду, выступая в составе команды конников США в Сеуле, столице Южной Кореи, еще в 1988 году. Его матери принадлежала половина Гонолулу, а он не мог ни читать, ни писать, ни считать, разве что на пальцах. А вот с физикой у него все было в порядке. Он без труда рассказывал мне, как работают рычаги, линзы и электрические приборы и прочие энергетические установки, и безошибочно предсказывал результат любого эксперимента, который я еще и не начинал, – при условии, что я не требовал от него никаких определений мер и весов – проще говоря, не заставлял его называть цифры.
В 1984 году он получил свидетельство о том, что прослушал курс Наук и Искусств. Это было единственное свидетельство, которое мы выдавали, честно давая понять другим учебным заведениям или будущим работодателям, да и самим студентам, что наши студенты, зачастую при весьма приличных интеллектуальных способностях, в рамки привычных житейских занятий не укладываются.
____________________
Лоуэлл Чанг заставил меня впервые в жизни сесть на лошадь, когда мне было 43 года. Он меня подначивал. Я заявил, что вовсе не собираюсь совершить самоубийство, забравшись на спину одного из его горячих, норовистых пони для игры в поло, потому что у меня на шее жена, теща и 2 детей. Он одолжил у своей тогдашней девушки смирную, послушную старую кобылу. Девушку звали Клаудия Рузвельт.
Вы будете смеяться, но девушка Лоуэлла была математическим вундеркиндом, а в остальном – полной идиоткой. Можно было спросить ее: «Сколько будет 5111 раз по 10 022, деленное на 97?» И Клаудия отвечала: «528 066.» Ну и что? Подумаешь!
Да уж, подумаешь! Я сам после многих повторений, пока преподавал в колледже, а потом – в тюрьме, выучил урок: для большинства людей информация – просто разновидность развлечения, сама по себе она им ни к чему. Если факты их не смешат или не пугают, то пусть катятся куда подальше.
____________________
Позднее, когда я работал уже в тюрьме, я повстречал матерого рецидивиста, убийцу, по имени Элтон Дарвин, который тоже умел считать в уме. Он был Черный. Но в отличие от Клаудии Рузвельт он мог вести очень умные разговоры. Люди, которых он убивал, были его соперники, или бездельники, или стукачи, а кроме них – те, кого он принял за других, или вообще ни в чем не повинные пешки подпольного наркобизнеса. Его манера говорить была элегантна и увлекательна.
