– Слушай, жалко как мужика-то! Когда это случилось?
– Говорят, еще позавчера вечером.
Мама вздохнула. Сняла и протерла уголком халата очки. Убрала их в чехольчик.
– Но самое главное-то я тебе не сказала, – продолжала она. – Он же все-таки оформил на нас завещание.
Я поперхнулась чаем.
– Что, серьезно?
– Ну да. Вот мы с отцом сегодня прикидывали, прикидывали. Наверное, Павлик эту квартиру займет? – мама виновато посмотрела на меня.
– Ну а кто ж еще? – я пожала плечами. – Ясен пень, Павлик. Он же у нас семейный. Да и ребенок у них скоро будет.
– Так вот, в том-то все и дело, – кивнула мама. – Ну а ты с нами останешься. Что тебе, плохо, что ли? И комнату они тебе освободят.
Конечно, мне было неплохо с родителями. Но почему-то в этот момент так остро захотелось отдельной жилплощади.
Хочешь, музыку врубай на полную, хочешь, в ванной по два часа сиди.
Нет, если провернем заказ, обязательно начну снимать себе квартиру!
– Ну ладно, допивай чай и ложись, – сказала мама. – Я тоже пойду. Завтра у нас тяжелый день. Председательша вызовет слесаря. Будем взламывать дверь, описывать имущество. Да и похороны отец решил на себя взять. Надо ж отблагодарить человека. Пусть хоть так.
– Погоди, а по закону разве не должно пройти сколько-то времени, прежде чем завещание вступит в силу?
– Да, наверное, должно. Но там у Астаха то ли трубу прорвало, то ли еще что-то. Соседей снизу заливает. Так что дверь вскрывать в любом случае.
– А-а, понятно. Ладно, мамуль, спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Мама ушла. А я стала думать об Астахе.
Надо же, какая кошмарная смерть! Да и жизнь не лучше была. Жена бросила лет тридцать назад. С дочкой общаться не разрешала. Так всю жизнь один. Работы приличной найти не мог. Художники никому не нужны. Особенно средней руки. Изредка, конечно, рисовал кому-то «под заказ». Но чаще так – для себя.
Я даже всплакнула. Жаль мне было Астаха. Искренне жаль.
Чтобы хоть как-то утешиться, я достала из сумки приглашение на вечеринку к Лихоборскому. Белая матовая открытка. Рифленый вензель с логотипом компании. На обороте написано: «Продюсерский центр Ирины Чижовой. Приглашение на 3 лица». Дальше уже напечатано: «Уважаемые господа! Приглашаем вас отпраздновать вместе с нами юбилей нашей фирмы. Мероприятие состоится 23 февраля в ресторане „Славянский“. Начало в 19.00». И подпись Лихоборского. Похожая на вдетые друг в друга олимпийские кольца.
Я убрала открытку обратно и легла спать.
Ночью мне на нервной почве приснился Астах. Какой-то жуткий изматывающий сон, от которого я проснулась. Мне свело ноги, крутило так, что я не могла пошевелить пальцами. Потом отпустило. Я заметила, что подушка вся мокрая и вряд ли от слез. Волосы слиплись, тело пылало. У меня явно была высокая температура.
Я слезла с дивана и пошла искать градусник. Голова кружилась. Хотелось пить. Я пригубила стакан воды – и меня тут же затошнило.
Блин, что за черт? Грипп, что ли?
Порывшись в аптечке, я достала термометр. Сунула его себе подмышку и с сиротским видом уселась на кухонном уголке. Ждать. Часы показывали четыре утра.
Когда я взглянула на ртутный столбик, мне совсем поплошало. 40,2! Я стала припоминать, не звал ли меня во сне Астах. Вроде бы нет, не звал. Но я все равно испугалась. Приняла жаропонижающую таблетку.
Потом еще долго ворочалась, никак не могла уснуть.
Утром, когда я проснулась, на кухне уже вовсю дискутировали. Через неплотно прикрытую дверь мне было слышно, как председательша наставляет отца. Что-то там нужно было забрать в БТИ, что-то отослать в исполком…
Дверь потихоньку открылась. В комнату заглянула мама.
– Ксюш, ты что, заболела?
Откуда она узнала? Наверное, я забыла убрать на место коробку с таблетками.
– Да так, прихворнула немного. А сколько сейчас времени?
– Двенадцать почти.
– Двенадцать?! – подскочила я. Ни фига себе я провалилась!
Я хотела тут же встать. Но по телу поползла предательская слабость.
– Мамусь, притащи, пожалуйста, мой мобильник. Он у меня в сумке, – попросила я.
Мама принесла мне мой телефон. На нем было три непринятых вызова: два от Ирки, третий не определился.
Я перезвонила Чижовой.
– Оксанка, ты где? – вместо приветствия выкрикнула она.
– Дома, болею.
– Да ты что? Нашла время! Мы с Балагурой уже почти подбили медиаплан.
– Ну молодцы, занимайтесь. Мы же вчера все обсудили. Осталось только законспектировать.
– Ладно, болей, – позволила Ирка, – с этим мы справимся. Но завтра чтоб была на работе! Нужно будет обзванивать фирмы, искать сотоварищей. Наружников, пиарщиков, сувенирщиков. Поняла?
– Поняла, поняла, постараюсь.
Ну, слава Богу! Можно было никуда не спешить. Полежать. Может быть, даже еще вздремнуть часок. Но я уже разгулялась. Спать не хотелось. А от долгого лежания, говорят, образуются пролежни. Я кое-как отскреблась. Собрала постельные принадлежности, решив, что, если все-таки вернусь в горизонтальное положение, укроюсь пледом.
Входная дверь был нараспашку. Отец с председательшей уже переместились к двери Астаха и пытались рассмотреть что-то в замке.
– Говорю тебе, Александр Сергеич, нужно дождаться слесаря.
– Да сколько мы его еще ждать будем? – папа нетерпеливо поскреб в замочной скважине какой-то железкой.
Я поплелась на кухню. Мама убирала со стола. Лизонька мыла посуду.
– Ты чего встала? – напустилась на меня мама. – Тебе лежать надо! Завтрак я сейчас принесу.
– Не, я не хочу есть.
– Ну давай хоть каши рисовой.
– Нет, пить хочется.
Мама оперативно подала мне клюквенного морса. Для полноты целебных качеств она добавила в него кружалик лимона. Мы втроем снова разговорились об Астахе. И не заметили, как возня в коридоре приобрела более очевидный характер.
Это председательша уже сбегала за слесарем в ДЭЗ и приволокла его, упирающегося, ломать дверь. Когда полетели первые щепки, папу посетила идея.
Он стремглав вошел в кухню и сказал:
– Ксюха! Бери камеру, будешь снимать взлом квартиры. Мало ли что…
Легко сказать – бери. А где я буду ее искать? После моего дня рождения камера ни разу не попадалась мне на глаза. Я точно помню, что брала ее с собой в клуб. Снимала эротическое шоу Гарика. Он заранее объявил, что в честь такой даты напьется и будет показывать стриптиз. Конечно, я могла разбить аппарат во время съемок. Ведь композиция «Гарик – змея – Шакира» не была рассчитана на слабые нервы. Но я так же хорошо помню, что потом, под завязку вечера, мы еще и просматривали всю эту мерзость!
Куда же я могла ее деть?
– Ой! А камера-то, наверное, у нас! – воскликнула Лизонька.
Она побежала к себе в спальню и вернулась с живой и невредимой пропажей.
– Держи! – сказала она. – А это кассета с твоего дня рождения, – на этих словах голова ее как-то странно дернулась.
– Давай, Ксюха, заряжай побыстрее! – торопил отец.
Из коридора к тому времени вместо треска уже доносились глухие удары. Очевидно, слесарь, разойдясь, бился с разбегу в дверь Астаха.
Я вставила кассету. Немного промотала вперед. Так, чтобы не стерлось финальное танго Гарика. И установила камеру в режим ожидания. Места на кассете было еще предостаточно.
Мы с отцом вошли в опасную зону. В дальнем углу коридора, тихо причитая, стояла председательша. Слесарь с налитыми кровью глазами за ручку тряс дверь.
– Не поддается? – спросил отец.
– Поддастся, – зловеще пообещал работяга.
Для чего-то поплевал на ладони… Да как даст в дверь ногой! Та, бедная, всхлипнула и слетела с петель. Я только и успела взять крупным планом слесарев сапог да бледное, перекошенное лицо председательши.
На шум прибежали Лизонька с мамой. Взломщик оказался не любопытным, но жадным. Взяв деньги, он тут же исчез.
Итак, оставшись в количестве пяти человек, мы стали по очереди проходить в квартиру Астаха. Выглядели мы при этом, как Индиана Джонс, заходящий в неизведанную пещеру, полную опасностей. Шла запись. В кадр сначала попала знакомая по ежевечерним чтениям Астаха прихожая. Небольшой пятачок. Посреди – то самое читальное кресло. На вешалке скромная заношенная одежонка. Плащ-дождевик. Пиджак в клетку, в котором Астах пел у нас накануне Иркиного прилета. В углу стояли огромные напольные часы. Такие старые, что были уже скорее старинными. Я никогда не видела их вблизи, все больше мимоходом. Но это оказалось просто произведение искусства! XVII, может быть, даже XVI век. Циферблата, правда, на часах не было, вместо него сиротливо зияла дыра.
Я выключила камеру. Для съемки здесь было темновато. Все сгрудились, разглядывая антиквариат. Что-то завораживающее было в этом дремучем гиганте.
Потом папа направился к комнате. Председательша – к кухне. Они почти синхронно распахнули ведущие туда двери. И почти одновременно воскликнули.
– Ох, ни хрена себе! – присвистнул папа.
– Божечки мои! – выдохнула председательша. Такого никто из нас, конечно, в своей жизни не видел! Кухня от пола до потолка и от балкона до двери была за
