Не договорив, она опять «залипает».
Глаза ее закатывается, она делает первый зомбацкий шаг в сторону, второй… Профессор неожиданно тоже «залипает». Делает первый шаг, второй…
Майер заполошно что-то говорит, жестикулируя.
Хильда в тревоге:
– Немедленно на биометрическую нейтрализацию! Это приказ профессора!
Любовь Семеновна громко зовет:
– Старшина! Срочно ко мне!
Из хозблока выбегают Леха Богатырев и Старшина.
– В лабораторию! На нейтрализацию!
Старшина, дико взревев «Ротабля! Подъем!», трясет Зою Борисовну.
– Зойка! Зойка, не спи, сука!
Любовь Семеновна сокрушается:
– Нет, милый, сегодня это уже не поможет! Срочно в лабораторию!
Старшина торопливо забрасывает на себя Зою Борисовну и семенит вперед.
Любовь Семеновна указывает на профессора:
– Этого тоже! Богатырев!
Щуплый Леха забрасывает профессора на себя, делает несколько шагов и, петляя, валится на землю. Огромная туша упитанного профессора накрывает его.
Леха верещит от боли:
– Руку прищемил, урод! Руку отдай!
Любовь Семеновна успокаивает:
– Богатырев, что Вы кричите, он все равно по-русски не понимает!
Леха верещит:
– А по-зомбацки как я ему скажу? По зомбацки я дуб-дубом!
Старшина возвращается, забрасывает на себя еще и профессора и ковыляет вперед. За ним – Леха.
32. Портрет экзистенциальной любовницы
У кого-то рано или поздно возникнет вопрос: а кто она такая вездесущая Лиза? Откуда она вообще взялась?
Идентификация Лизы произошла однажды в полдень, – и вот при каких обстоятельствах. Как всегда за Артуровым и Козиным спешат журналисты.
Артуров отмахивается от акул пера:
– Всё, господа, всё! Все новые вопросы в следующий раз!
Козин и Артуров выходят из дверей, торопливо направляются к машинам.
Артуров еще раз проясняет позицию Козина:
– Коллега, так Вы не допускаете, что если этого носителя бреши мы уничтожим физически, то все эти безобразия прекратятся?
– Этот молодой человек ни в чем не виноват, – отвечает Козин. – Он не виноват в своей дьявольской красоте, которая привлекает женщин и будоражит их!
Они оборачиваются. За ними ковыляет Лиза, делая пальцами ОК.
Артуров задумчиво произносит:
– Красота будоражит…
Он рассеянно и мельком бросает взгляд на Лизу:
– Да, красота – страшная сила. Кто эта женщина?
– Так просто… Прибилась сюда по социальной квоте. Она слушает социальные лекции для населения: «Как обезопасить себя от летаргического засыпания под воздействием Алексея Синицы?»
Мужчины останавливаются у машины.
Козин спрашивает:
– Скажите откровенно, вы хотите его убить? Убийство запрещено законом.
Артуров открывает дверь, берет маленькую пластиковую бутылку с водой, полощет рот и выплевывает.
– Извините, коллега, мне пора. Вы слишком сентиментальны в некоторых вопросах, когда речь идет о спасении человечества.
Вечером в квартире Шапы довольно душно. Во всяком случае со Старшины и Лехи, которые сидят на диване пот катится градом. И совсем не спасает от духоты пластиковый пузатый жбан пива о 5 литрах, который стоит у них в ногах. У молодежи нынче все понятно: где пиво, там и секс.
Перед ними, прихрамывая, возмущенно расхаживает Шапа. Опять ее голова перебинтована, под левым глазам фингал.
– Миха, ну ты сам посмотри на меня – вылитый гадкий утенок! Чисто синюга!
– Шапа, прости, – говорит Старшина.
– Всю избил позавчера, всю! Как еще ноги не вырвал, урод! Посмотри на эту ногу!
– Шапа, ну прости… Все равно скоро свадьба.
– Я в ЗАГС без ноги пойду? Нет, мальчики – к психиатру! Или другую девчонку найдите!
Леха после доброго глотка выдвигает новые аргументы:
– Шапа, ты же знаешь! Ему нельзя другую девчонку, ты проверенная. А другая девчонка может помереть со страху… Или прикончит он ее в угаре – тогда что? На нары?
– Их нельзя, а меня можно? А если меня прикончит?
– Нам еще жениться надо, ты забыла?
Леха канючит:
– Шап, ну ты же проверенная…
Шапа пока не сгибается:
– Но он же контуженный! Коматозный! Он за себя не отвечает.
– Я за него отвечаю, клянусь! – горячится Леха.
В конце концов Шапа и Старшина удаляются в отдельную комнату. Шапа тут же выглядывает из-за двери.
– Лех, скалку!
Леха приносит скалочку-выручалочку, радостно напевая: «Ты беременна, это временно».
– Да не бойся, я если что, прямо за дверями… Сразу услышу, если начнет коматозить.
Шапа со скалкой и Старшиной закрывается на ключ в своей комнате. Леха садится рядом с дверями, блаженно вытягивает ноги и вытаскивает книжицу кроссвордов. Под кроссвордик пиво само течет в горло: бульк-бульк.
Вскоре Леха накрывает лицо журналом и блаженно дремлет.
Разбужен он грохотом и воплями Старшины:
– Ротабля, подъем! Ассильбеков, сучара!
– Ё-моё!
Леха спросонья торкается в дверь, но она закрыта.
Он мечется по квартире, прибегает из кухни с разделочной доской.
Вопит:
– Шапа, дура, открывай! Зачем ты закрылась?
Из дверей вываливается споткнувшийся Старшина с воплями:
– Ротабля!
За ним лысая и голая Шапа со скалкой.
– Все, Леха, приплыли! Достал контуженный твой! Еще один зуб выбил! Засунь такой секс знаешь куда? Подсказать?
– Шапа, Шапа, ну чего ты… – бормочет Леха, вертя в руках кровавый зуб, который ему сунула Шапа.
34. Осторожно, это похоть!
Сегодня снова радостный день – Романа Григорьевича привезли к жене Валерии! Вера тащит Романа Григрорьевича на плече, за ними Лиза катит кресло, ожидая, когда Козырев соизволит в него бухнуться. В отдалении – чайный стол, за ним – Валерия с Майей.
Вера бухтит с затаенной злобой, которая не предвещает ничего хорошего:
– Значит, Михайлов хорошо стонет, а Михайлова лежит как бревно…
– М-да… Возможно… – невпопад бормочет Козырев. – Пушкин пьян? Ну не скотина, а?
Вера закатывает глаза к небу:
– Хорошо стонет… Лежит как бревно… Ну и дела, мамочка!
– Да если б я знал раньше, Вера, что Михайлов Вам нравится!
Вера, вцепившись в волосы Козырева, гневно теребит:
– Вот Вам за Максима! За то, что он хорошо стонет!
– Вера… Ээ…
– Это не любовь, неужели Вы не понимаете! Это похоть! Михайлов не любит Вас! И Михайлову не любит!
Лиза подставляет коляску и помогает Козыреву погрузиться в нее.
Из кресла он вскрикивает:
– К черту Михайлова! Он мне не жена! И Михайлову к черту! И Турмамедову! И Каплан! И Цыбину вместе с тетей! И… всех… Всех!
Вера потрясена:
– Так Вы и Турмамедову? И Каплан? И Цыбину!
– Да. Вместе с тетей.
– И тетю?!
Лиза тоже потрясена:
– И тетю? Вся на нервах, Господи…
Вера совсем в ярости:
– А может и дядю? Дядя хорошо стонет?
Козырев ласково говорит Лизе:
– Ах, ты моя мадонна… Ну иди сюда, поглажу твои волосы…
– Не подходи к нему Лиза! Вы и Лизу хотите?
– Но это в прошлом, Вера. В настоящем – только Вы!
– Так Вы его не любите?
– Михайлова? Да вы что, Вера?
– А он Вас? Он сделал Вам признание?
– Не помню.
Плечи Веры трясутся от слез:
– Тогда за что Вы его? Без признания! Без слов! Без отношений!
В самом деле…
А вот и чайный стол на лужайке. Вера садится за стол, переводчица Майя продолжает набивать текст в ноутбук. Преданный боксер Кархан спит, тяжело придавив ноги Валерии и храпя как мужик на конюшне.
Майя повторяет вслух текст очередного романа, который надиктовывает Валерия:
– …слезы катились из прекрасных глаз Анжелы как россыпь чистейших бриллиантов. Ромуальд протянул Анжеле прекрасный букет благоуханных прекрасных утренних роз…
Козырев слегка выползает из дремы:
– Вера, когда мы пойдем за куст сисяко-писяко?
Губы Веры сжимаются еще надменнее. Она клятвенно молчит как партизан на допросе.
– Где Пушкин? Он опять пьян? Почему я в работе, а он пьян?
Майя в ужасе:
– Ромуальд застрелится, Валерия Николаевна? Застрелится? Какой прекрасный роман Вы пишите!
Кархан совсем оскотинел: не только храпит, а еще и перевалился на спину, разбросал ноги и явил дамам тяжесть пудовых яиц.
Вера достает фотографию Максима Михайлова и долго вглядывается в милые черты. Лицо ее светлеет…
Майя нервно говорит боксеру:
– А ну заткнись! Надоел!
Украдкой пинает Кархана в бок. Пес обиженно отходит.
Мимо проезжает на шикарной двухместной электроколяске Перепечкин. На плече – Иннокентий. Любаша и сиделка Света стоят сзади на подножке.
Коляска останавливается, сиделка всем раздает цветы.
– От Ивана Михайловича… – говорит Света. – С наступлением прекрасного полдня!
Лиза пытается утянуть с шеи Валерии шарфик.
– Лиза, оставь! – предупреждает Майя. – Кому я сказала!
– Где она брала? – не может понять Лиза секретов современного шоппинга. – Почем?
