Сценарист Пушкин в кресле поодаль. Оба дремлют. Вера вслух читает текст сценария. Сухой ее голос трещит в тишине квартиры как хворост.
– «Спасибо внученька, что привела меня перед смертью у речки-кормилицы посидеть. Завсегда бывало выйду сранья – и сижу, и сижу у кормилицы нашей… Сколько русского народа вскормила наша реченька – не счесть».
Козырев вздыхает:
– Бля, вот он, опиум для народа.
Его можно понять. Сколько он подобного говна перечитал за свою жизнь!
Козырев тоскливо снимает туфель и запускает в Пушкина. Промазал. Грохот свалившихся компакт-дисков за спиной Пушкина. Пушкин сидит не шелохнувшись с закрытыми глазами.
Но вот начинает хныкать, поняв, что его опять собираются избивать:
– За что Вы меня все время бьете, Роман Григорьевич? Что я плохого сделал?
– Вера, мы ходили писяко? Мы ходили сисяко?
Вера отшвыривает сценарий:
– Только что! Я ненавижу доставать Ваш член! Ненавижу Ваш мочевой пузырь!
– Это пройдет… Что дальше? Где сценариус?
– Дальше по тексту: к бабе Дусе подходит ее внучка Аглая и напряженно думает… Размышляет…
Козырев выплевывает какие-то крошки изо рта:
– Вера, ну чем Вы меня опять кормили?
Вера возмущенно молчит.
– И что внучка? Она половозрелая, кстати?
Вера злорадствует:
– Нет, представьте, нет! Сексуально недоступная, кстати.
– Тогда о чем она может думать? – не понимает Козырев.
Пушкин открывает пьяные глаза:
– Как это о чем? Да мало ли о чем? Как много тетя Дуся пережила, например…
– А что тетя Дуся?
Дружное молчание Пушкина и Веры. Чего с пьяным разговаривать?
– А что тетя Дуся, я спрашиваю? Пушкин, что тетя Дуся? А хер его знает что, правильно?
Пушкин, собственно, уснул. Кажется, он все сказал.
– Вера, почему Вы ни о чем никогда не думаете?
И он вдруг плачет:
– А я вот все время думаю, все время…
Вера надменно:
– О чем Вы можете думаете? Как поколотить Пушкина?
– Не только. Я все время думаю о том, почему я такой тупой и такой одинокий. Почему я в этой жизни чего-то не понял? Куда я тупо иду? А ведь я иду уже сто лет… Или двести…
Вера отвечает из кухни:
– Куда можно идти сто лет? Вы точно тупой.
Она возвращается с чашкой холодного чая.
Козырев снимает башмак, протягивает:
– Вера, ударьте Пушкина по голове за то, что он ни о чем не думает.
Помолчав, сам запускает башмак.
Пушкин обиженно вскакивает:
– Я с Вами больше не пью! Вы неприличный человек! И крохотки не возьму с Вашего стола!
Он уползает как может на кухню, достает из кармана мятый бутерброд в салфетке.
Кричит:
– И крохотки не возьму с Вашего стола!
Нервно ест.
Вера мрачно отхлебывает чай:
– Не любите Вы людей, Роман Григорьевич, не любите.
– Так все ж подлецы, ворюги, быдло – за что любить? Серость всякая подзаборная, шваль пятой категории… Вы, кстати, знаете, что Пушкин – медийное лицо 5-ой категории?
В бешенстве вбегает (как может) Пушкин.
– А вы алкоголик! Конченный! И кроме того – мужеложец! За мальчиков взялись! Вы Михайлова того… того…
Вера, вспомнив старые обиды, не может сдержать слез.
– Как Вы могли Михайлова?
Она дает пощечину Козыреву.
– Он такой хорошенький!
Козырев оправдывается:
– Не разобрал… Попутал с Михайловой… Ночь же…
Пушкин ликует:
– А это не считается, дорогой мой, не считается! Надо было лучше смотреть! Совсем уже спились, несчастный алкоголик!
28. Манана так любит учиться в институте!
В отсутствии г-на Козырева его настоящая жена, его бывшая жена, да и вообще все женщины живут обычной жизнью, которой как всегда интересуются журналисты. По коридору Клиники идет группа журналистов, – впереди Козин, Артуров, Майер.
Журналисты их забрасывают вопросами.
– Из всего сказанного следует, что Федеральная спецкомиссия ничего не знает про эту аномалию с альтернативной Вселенной? Прошло уже пять лет, а наука топчется на месте!
– Нас ждет или не ждет глобальная катастрофа? А вдруг уснет все человечество?
Козин, как всегда, хранит невозмутимость:
– Действительно, Федеральная Спецкомиссия не знает, что исследовать по существу. Состояние пациентов? Состояние Алексея Синицы? Чем исследовать? Чего мы хотим добиться? Поставить заслон на пути параллельного мира? Боюсь, что наши познания для этого слишком ничтожны…
– А как создается контактное поле между летаргиком и переводчицей?
– Клиника располагает мощной дорогостоящей аппаратурой. С ее помощью мы смешиваем биометрические данные пациентов и переводчиков. Генерируется некая третья искусственная биометрическая плоскость, в которой они могут контактировать.
Группа прессы входит в палату.
– Ну, а теперь наша первая пациентка, близкие которой дали согласие продемонстрировать ее для СМИ – Манана Егорова…
Люция поспешно поправляет на Манане платье.
– Пожалуйста, пожалуйста, господа… Это Манана. Манана любит шоппинг, танцевальную музыку и по-прежнему без ума от обучения в институте.
Ну, дальше про Манану не будем.
Мы все знаем какая она красавица и умница, добавим лишь, что Манана еще любит свежесть нового дня, поэтому ее возят подмывать восемь или десять раз в день.
Про Манану не будем, а скажем про члена Федеральной Комиссии Артурова. После сегодняшнего очередного свидания с прессой он чувствовал как никогда себя раздражительным. Ему до чертиков надоело отвечать на одни и те же вопросы журналистов.
Между тем шел уже пятый месяц с того дня как исчез Алексей Синица. Сведений о местонахождение Красавчика (так поименован Синица в оперативной разработке) не поступает уже давно. Зато сделано неприятное открытие: есть умельцы, которые в состоянии заткнуть за пояс всю Федеральную Службу Биометризации.
– Я не сомневаюсь, что у нашего Красавчика в распоряжении мощный биометрический дешифратор, сбивающий наше сканирование, – докладывает помощник.
– Да уж, сомневаться не приходится, – ехидно вставляет Артуров.
– Пока наши специалисты не могут изобрести ключ генерации для уничтожения этой неведомой программы шифрования.
– Но почему наши приборы все время простреливают в одной точке? Там Красавчик или нет?
– Пока невозможно утверждать это однозначно. На сегодняшний день это пока необъяснимо. Это может быть просто какая-то аномалия, случайное совпадение.
– Добавьте в Бармино людей. Пусть прочесывают и прочесывают…
В небольшом коттеджном поселке двухэтажный дом Яны мало чем отличается от других домов. Разве тем, что здесь, как и в кабинете Артурова, тоже говорят о дешифраторе поздним вечером.
Яна близка к истерике.
– Дай мне эту штукенцию! Я сейчас покончу с этим навсегда!
Синица снимает с шеи маленький приборчик и протягивает. Яна приносит молоток.
– Смотри, это фигня сейчас разлетится вдребезги – и все закончится. Тебя вычислят за две секунды.
– Зачем? А что будешь делать ты?
– Скажи, а что будет дальше с тобой?
– Меня схватят федералы, если какой-нибудь мститель не успеет до этого прикончить.
– Да, предположим, схватят. А дальше? Увезут в секретную лабораторию?
– Ну, откуда я знаю?
– Вырежут мозг? Выколят смазливые глазенки? И мечтам домохозяек придет пипец?
– Самое интересное, что меня, скорее всего, надо действительно…
– Уничтожить?
– Да. И человечество будет спасено от глобального засыпания, если это угрожает человечеству.
Яна кладет молоток рядом и внимательно рассматривает маленький приборчик в виде кулончика, который генерирует для ее любимого поток биометрического дешифрования. В нем Синица защищен от биометрического сканирования федералов как в коконе.
– Ты знаешь, я ничего не боюсь, – говорит Яна. – Я боюсь одного. Что усну, так и не родив ребеночка… Ничего не оставив…
Губы ее покрывает мелкая дрожь, – это подступают слезы.
– Ничего не увидев… Маленькие ладошки, которые будут брать в руки мою руку… Губы ребеночка, которые будут говорить: «Мама… Мама…» Тебе это как мужчине трудно представить.
Она прижимается к любимому.
– Я усну навсегда, Синица, и не услышу ни разу голоса моего ребеночка… Никогда… Теперь у меня точно нет шансов. Ну, что мы наделали с тобой, зачем, Господи!
Она бережно надевает устройство снова на шею Синицы.
– Прости… Это, конечно, не выход… Просто паника… Я же вижу, что выхода нет. Уже ничего нельзя поменять.
– С тех пор, как стали засыпать девушки, я не приближался к женщинам! Я три года заставлял себя не думать о них, зная, что может произойти, если я приближусь.
– Я первая?
– Если б кто-то объяснил, что происходит со мной… Объяснил бы кто я… И зачем именно мне уготована эта роль…
Вдруг на него нападает порыв страсти – он покрывает руки Яны поцелуями.
– Я не знал толком женским рук… Не знал, как пахнет женская шея… Я теперь знаю, что ты моя первая женщина по-серьезному…
