Наш хозяин, услышав свое имя, произнесенное синьорами, которые изъяснялись на каком-то варварском языке, насторожился. Мне немного знаком итальянский и, когда Антонио задал вопрос синьору Мальдини, я понял, что он, сохранив суть вопроса, деликатно убрал из него кухонную плиту. Мальдини, казалось, не удивился. Мы все замерли в ожидании. Синьор Мальдини вытер руки о фартук, посмотрел на небо и произнес историческую фразу:
"Господа, я спрашиваю вас, может ли рехнуться уже сошедший с ума?"
"Браво! Брависсимо!" — вскричал Стоян.
Мальдини осклабился:
"Не прикажете ли подать чего-нибудь еще?"
"Конечно, подать, добрый синьор Мальдини! Шампанского!"
"Водки!"
"Чеаэк! Бочку вина!" — голосом тамбовского помещика орал Стоян.
Почтенный кабатчик мигнул официантам и, по-приятельски подсев к нам, присоединился к общему веселью.
"Мир падает в пропасть…" — вызывающе заявил Тони.
Стоян осуждающе посмотрел на своего друга:
"Думай лучше о себе. Ты сегодня опять ночевал без бабы".
"Мир падает в пропасть…"
"Ну и черт с ним!.. Но ты!.. Ты опустился! Ты стал не интересен. Даже для женщин!"
"Мир падает в пропасть…" — косил на него червивым глазом неутомимый Тони.
"Это ты падаешь в пропасть. Спать без бабы?! Подумать только! Две ночи подряд!"
"Мир падает в пропасть… — вдруг сказала Дина. Все посмотрели на нее. — Мир падает в пропасть, — повторила она и вздохнула: — и, слава Богу, эта пропасть бездонна…"
"Силы небесные, — просиял Антонио, — камни заговорили!"
"Скажите, синьор Милишич, — вкрадчиво обратилась Дина к огромному словенцу, — вы, правда, заседали в итальянском парламенте?"
Стояна опередил Тони:
"Разве вы не видите, прелестная фея, что он не может связать и двух слов. По моему совету он купил на деньги от тетушкина наследства, которое к этому моменту еще не успел полностью промотать, место депутата — в Италии все продается — и благополучно проспал весь депутатский срок, просыпаясь лишь тогда, когда его звали обедать. Кстати, фея, у вас нет случайно подружки для меня? Такой же прелестной и обворожительной, как вы?"
"Зачем вам подружка? Подождите, скоро Бахметьев меня бросит, и я с удовольствием выйду замуж за вас. Обожаю пьяниц!"
"Замуж за меня?! Вы с ума сошли! — всерьез испугался Антонио. — Максимум, на что я еще сгожусь, это недельное неофициальное сожительство, да и то, если меня будут подкармливать. Я нуждаюсь в том, чтобы меня содержали, как приличную шлюху. Учтите, я дорого стою! Деточка, у вас есть деньги на мое содержание?"
Дина, прищурившись, отрицательно помотала головой.
Антонио успокоился и закурил сигару, предварительно галантно испросив разрешение:
"Мадемуазель не возражает?"
Дина опять покачала головой, потом посмотрела на меня, потом — на наших новых друзей, и ее кошачьи глаза загорелись нехорошим огнем. Было видно, что она что-то замышляет.
Я положил руку ей на плечо. Но она уже приняла решение. И я знал, что мешать ей бесполезно.
Дина удивительная женщина. Она уже несколько раз демонстрировала мне свои способности. Ее опыты до сего дня были вполне безобидны. Например, она усилием воли убила комара в нашем номере. Низкий поклон ей за это. Ненавижу комаров! Дина посмотрела вот так же, кошачьими глазами, на комара, и тот моментально издох.
Дина смотрела на двойника Карла Маркса, как тогда смотрела на комара. Поистине, женское коварство не знает границ. Ну что ей сделал этот итальянец? Ну, немножко пошутил. Тони такой славный…
"Я знаю, что он славный, — шептала расшалившаяся Дина, угадывая мои мысли, — но мне ужасно хочется его капельку помучить. Не мешай мне. Будешь мешать — и тебе достанется…"
Я предпринял последнюю попытку: "Я запрещаю тебе!.."
Но было поздно. Через мгновение молния сверкнула в глазах ураганной Дины. Антонио охнул и стал приподниматься со стула. Стоян и синьор Мальдини, вытаращив глаза, смотрели, как из ушей Тони повалил густой сигарный дым. Лицо Антонио покраснело, борода встопорщилась, он широко открыл рот, и окрестности огласились ревом паровозного гудка.
Сообразительные итальянцы поняли все сразу. Было ясно, что какой-то сумасшедший поезд сошел с рельсов и на полном ходу мчится к ресторану. Посетители повскакали со своих мест и, в паническом порыве опрокидывая стулья и столы, принялись неорганизованно и чрезвычайно быстро покидать — не расплатившись! — место предстоящей катастрофы.
Бежал, тряся жирным пузом, почтенный синьор Мальдини.
Бросив подносы, на легких, стройных ногах улепетывали визжащие от ужаса официантки.
И паровоз действительно появился. Гремя колесами, сверкая никелированными частями и черной, как бы надраенной сапожными щетками, трубой, он вломился на открытую веранду ресторана.
Промелькнуло окошко парового локомотива, и в нем — перекошенное, с кайзеровскими усами, багровое лицо машиниста; потом мы увидели вагон-ресторан с пьяными беззаботными путешественниками, горланящими тирольские песни, потом пролетели другие вагоны, в окнах которых сотни испуганных людей, в предчувствии неминуемой смерти, бросали на нас взгляды, полные отчаяния.
Я успел увидеть белую табличку под окном одного из вагонов с надписью черными буквами "Roma-Napoli".
Поезд, круша ресторанную мебелишку, прогрохотав на страшной скорости мимо нас, ушел в сторону моря.
Раздался тысячеголосый всплеск, будто в море, по недомыслию сорвавшись с орбиты, грохнулась Луна, и все стихло.
…Потрясенные, боясь пошевельнуться, мы с закрытыми глазами, дрожа и обмирая от пережитого страха, сидели на своих стульях и, казалось, ждали чьего-то сигнала, чтобы вернуться к действительности.
"Свинство какое-то…" — услышал я сдавленный голос Стояна.
"Я жив или нет?" — робко спросил Тони у самого себя.
Я открыл глаза. Повернул голову направо. Потом налево. Стулья и столы на месте. Посетители дружно двигали челюстями, поднимали бокалы, чему-то весело смеялись и громко болтали. Перед стойкой бара, привалившись могучим животом к хихикающей официантке, стоял и что-то, бурно жестикулируя, рассказывал синьор Мальдини.
Мягкие сумерки ложились на прибрежное пространство. Темнота шла со стороны грозно мрачнеющего горизонта, далекое небо над которым посверкивало вспышками слабых, как бы игрушечных, молний. Свежий ветер легкими прикосновениями теребил складки нашей одежды.
"Свинство какое-то…" — повторил Стоян.
"Все видели поезд? Сержи! Ты видел поезд?" — продолжал волноваться Антонио, подозрительно заглядывая под стол.
"Видел…"
Дина смотрела в сторону моря. Взгляд ее был спокойным и грустным.
Она перевела свои зеленые глаза на Тони и сказала:
"А вы говорите — белые медведи, белые медведи…"
…Тогда, в Сан-Бенедетто, мы с Диной впервые спали вместе…
Придя после ресторана в отель и поднявшись в номер, мы остановились посреди комнаты. Я привлек Дину к себе и нежно поцеловал в губы. Она напряглась, как бы желая вырваться. Я отпустил ее.
Потом мы долго сидели в креслах на лоджии, курили и мелкими глотками пили из высоких стаканов водку со льдом. Дина вытянула длинные красивые ноги и смотрела на них, как бы любуясь. На ее пухлых детских губах подрагивала улыбка, которая могла бы свести с ума и святого.
"Это был гипноз?" — спросил я, имея в виду сумасшедший поезд.
Дина не ответила.
Началась гроза. Дождь обрушился на город. Сильный ветер с моря бил по суше с такой силой, словно это не ветер, а орудия тяжелой корабельной артиллерии.
Молнии, огромные, частые, неумолимые, вдребезги разнесли бы черное небо, если бы гроза не прекратилась так же внезапно, как началась.
Ночь, непроглядная, пахнущая тревогой и сыростью, грозно, как военный десант, входила в город со стороны моря.
"Это был гипноз?" — повторил я.
"Ну, гипноз…" — с досадой сказала Дина. И я не знал, правда это или нет.
Я смотрел на Дину и не мог понять, как это я столько дней проходил мимо ее юной, соблазнительной прелести. Как я мог не видеть ее прекрасного тела, созданного для любви, и бездарно пьянствовать, теряя ускользающее время?
Я встал, подошел к Дине, наклонился, обнял ее, потом взял ее хрупкое, почти воздушное тело на руки. Девушка посмотрела на меня удивленным взглядом, заставившим меня на миг закрыть глаза и прижаться губами к ее губам. Я ощутил влажную сладость ее рта. Дина ответила мне долгим, волнующим поцелуем.
