В общем-то, они мне даже не соврали.
Они действительно приехали на заработки.
Это старый канал. Все наркотики из Средней Азии, даже те, которые едут дальше, на Санкт-Петербург, проходят через Днепропетровскую область. Везти маковую солому на Западную Украину через Одессу слишком рискованно.
И еще – эти двое привезли деньги. Наличные. Вряд ли можно сказать, что Ханна разбогатела, но какое-то время она может себе позволить просто валяться на диване и время от времени варить ширь, когда устанет мастурбировать.
Она так и сказала: «Когда устану мастурбировать».
Я уже начинаю привыкать к обилию бреда вокруг меня, и, хотя каждый человек, каждая вещь, даже этот троллейбус, рекламирующий безумно дорогой алкоголь в городе, где каждый второй умеет гнать самогон, по-прежнему кажется мне порождением галлюцинаторного синдрома, все, что происходит вокруг, уже перестает меня удивлять, но я должен спросить:
– А почему ты мне все это рассказываешь?
Если человек содержит пересылочный пункт маковой соломы и целыми днями мастурбирует в перерывах между уколами, он обычно это скрывает. По крайней мере так казалось мне.
Ханна смотрит мне в глаза, будто пытается что-то разглядеть в глубине зрачков, и медленно выжевывает слова:
– Ты. Помнишь. Волю?
Еще бы!
Чертовски странный вопрос.
Конечно, черт возьми, я помню Волю, потому что он был единственным человеком, который хотя бы делал вид, что пытается мне помочь. Воля, жующий спичку. Воля, с глазами не отражающими света. Воля – наркоторговец.
– Это он дал тебе мой телефон? Это он сказал парням из Мукачево, что у меня можно остановиться? Это Воля, да?
Воля умер, и Ханна осталась совсем одна в этом мире. Воля мог сделать очень многое, он мог продать тебе драп, и он мог сказать, что то, о чем ты паришься, – это х*ня, но он не мог научить тебя жить без него.
Он был и ее единственным другом тоже.
Иногда, чтобы двое людей встретились, кто-то третий должен умереть.
Гораздо чаще, чем вы думаете.
Всю дорогу, пока мы добираемся до ее небольшого домика в частном секторе на краю города, Ханна продолжает что-то говорить, как будто тишина токсична для меня. Она рассказывает мне о парнях из Мукачево, которые до самого отъезда ходили по ее дому, общаясь друг с другом по-венгерски.
– Клосс чой, – говорил один.
– Эдьенэш лабок, – отвечал другой.
Я представляю себе, как по моему дому ходят двое, постоянно говорящие на венгерском языке.
– Гэйеш шрац, – говорит один.
– Сып попши, – отвечает другой.
Мне по-прежнему кажется, что этот мир придумали наркоманы. Если Бог в самом деле существует, я хочу найти ту дрянь, которой он закидывается.
Ханна снимает верхнюю одежду, вешает ее на крючок возле входной двери, и неожиданно я вспоминаю иллюстрацию разницы между оперативными и процессуальными мероприятиями. Если через окно закрытого дома удается разглядеть вешалку, на которой висит куртка, похожая на украденную с места преступления, то проводится оперативное мероприятие. Аккуратно взламывается форточка, и кто-то из оперов влезает внутрь. Он снимает курточку и выбирается назад тем же путем. Куртку показывают свидетелю, который подтверждает, что да, особые приметы совпадают, это действительно она. Опер снова пробирается в дом тем же путем, вешает куртку на место и вылезает, после чего форточка закрывается так, чтобы скрыть следы взлома. Далее следуют процессуальные мероприятия – следственные действия. Опера объясняют все следователю, и тот получает у прокурора района ордер на обыск. В присутствии понятых и все того же свидетеля дверь взламывается, куртка изымается, описывается и помещается на склад вещдоков.
Ума не приложу, откуда я это знаю. Но память об этом всплывает у меня в голове так быстро и легко, что меня передергивает.
– Нам нужен уксус, – говорит Ханна. Чтобы сварить ширь, нужен уксус. – Не раздевайся, сходи за уксусом. Не бери яблочный и не бери виноградный. Обычный столовый уксус. Одну бутылку.
Я не раздеваюсь. Я иду за уксусом.
На улице все так же холодно, как и минуту назад, и мне приходит в голову, что если граница Европы действительно проходит по нулевой изотерме января, то Украина, пожалуй, находится где-то недалеко от Китая. Страшнее всего ветер – в степи, даже при плюсовой температуре, у тебя всегда будет ощущение, что он выдувает из тебя душу.
Если бы древние греки жили в современной Украине, они бы решили, что человек умирает, когда ветер уносит его душу на север.
Я иду в комок на остановке. Комок – это большой киоск, разросшийся до двадцати квадратных метров, что дает право легально продавать водку. Обычно водкой торгуют из-под полы, отстегивая долю ментам и налоговым инспекторам, но здесь, видимо, владелец решил все сделать по правилам. В этой стране еще остались люди, желающие делать все по правилам.
В комке есть дверь: он претендует на то, чтобы называться магазином. Внутри целых полтора квадратных метра площади для перемещения. Если в комок вместе с тобой зайдет еще пять человек, ты не сможешь повернуться. Кроме этого, там есть семьдесят различных сортов водки, а также пиво, вино, коньяк и покосившийся прилавок, у которого вместо одной из ножек – четвертый том «Истории Великой Отечественной Войны Советского Народа» под редакцией П. Н. Поспелова.
Мне нужен уксус.
Продавщица – женщина со взглядом привокзальной проститутки, пергидрольными волосами, затасканным бараньим жилетом и сигаретой «Голуаз» в пожелтевших пальцах – оторвалась от своих мыслей, чтобы смерить меня долгим оценивающим взглядом.
– У вас есть уксус? – спрашиваю я и почти физически чувствую, как она напрягается. Конечно же, уксус может понадобиться для миллиона различных дел. Например, я решил приготовить салат. Или я делаю сдобное тесто. Или я ставлю химические опыты, и мне нужна какая-нибудь не слишком дорогая кислота. Но почему-то мне кажется, что она правильно поняла мой вопрос.
Слава богу, Ханна не послала меня покупать растворитель.
– Восемьдесят копеек.
Я расплачиваюсь, забираю честно отвоеванную бутылку уксуса и иду к Ханне. К Ханне, улыбающейся одними глазами. К Ханне, мастурбирующей в перерыве между уколами. К Ханне, торгующей маковой соломой.
К Ханне, которая уже поставила на плиту небольшую кастрюлю. От кастрюли идет омерзительный химический запах. Это растворитель.
Ханна объясняет мне, как варится ширь. Сначала надо приготовить маковую соломку – в каком бы состоянии ты ее ни купил, она всегда будет с браком.
– Лучше всего, – говорит Ханна, – покупать головки и верхушки стеблей мака, целые, по крайней мере, ты видишь, за что платишь деньги. Они очищаются и перемалываются в мясорубке. Покупая молотые, ты всегда платишь за добавки, которых там быть не должно. Можешь быть уверен, – говорит Ханна, – что какая-то добрая душа подмешала в мак обычной пшеничной соломы, сушеной ромашки или еще чего-нибудь.
Еще лучше выращивать мак самому.
Дальше ты варишь маковую соломку в растворителе. Здесь важна дозировка – растворителя не должно быть слишком много, иначе раствор получится слабый, и не должно быть слишком мало, иначе он не вберет в себя всего опия, и ты выбросишь еще пригодную для варки солому. Растворителя должно быть как раз столько, сколько нужно. Кроме того, тут подойдет не всякий растворитель.
– Впрочем, – говорит Ханна, – не забивай себе этим голову. Любой продавец химии на рынке знает, какой из его растворителей для чего годится. Одним лучше чистить поверхности, другим – разбавлять краску, третий идеально подходит для того, чтобы варить ширь. Тебе достаточно спросить у продавца, какой растворитель лучше, он заинтересован, чтобы ты стал его постоянным клиентом, и врать не станет.
– Попробуй, – говорит мне Ханна.
Я наблюдаю за тем, как она засыпает маковую соломку в кастрюлю с растворителем.
– Следи за ним, – говорит Ханна, а сама идет к холодильнику.
Растворитель медленно закипает. Вонь невыносимая, даже работающая вытяжка над плитой не помогает. Я прикручиваю огонь и наблюдаю за тем, как растворитель медленно окрашивается в зеленый цвет.
– Еще можно варить вату, – рассказывает мне Ханна. Она достает из холодильника пластиковую бутылку из-под растительного масла «Олейна». Я помню рекламу этого масла. «Олейна. Готуйте з любов’ю». Да уж. Жаль, в рекламе не указывается, что именно готовится с особенной любовью.
Это нереальность. Я брежу.
– Конечно, – продолжает Ханна, – варить надо не просто вату. Если ты сам выращиваешь мак, в пору его вызревания ты можешь делать небольшие надрезы на головках и верхушках стеблей. Через какое-то время на месте надреза появляются белые капельки. Их надо осторожно вымакивать ваткой. Капельки появятся снова, и их снова надо вымакать до тех пор, пока порезы не зарастут.
– Самое главное, – говорит Ханна, – что содержание опия в маке от этого не уменьшается, – если достаточно света, то растение само выработает лишний опий вместо того, который ты вымакал на месте надреза.
