Алеша, видимо, почувствовал мой взгляд и обернулся.
— Ты не бросай меня, Сережа! — потупившись, глухим голосом забормотал он. — Пожалуйста! Худо мне. С ума схожу. Перед всеми виноват!
Как будто мне не было худо, и как будто я не был перед всеми виноват! Теперь, после того, как с ним связался…
— Вообще жить не могу… Побудь еще немного со мной. Потом домой пойдешь…
Алеша умолял так, словно, и правда, у него была какая-то совесть. И как раз этим летним утром начался ее отчаянный припадок. Он даже вцепился в рукав моего пиджака и неловко потянул. От чего я едва не взвыл — отбитые в камере ребра пронзили ослепительной болью. Может быть, мне их даже сломали? Дышать получалось еле-еле, каждый вдох проходил через боль.
— Ой, прости, пожалуйста! — спохватился Алеша, глядя, как я, скривившись и держась за бок, урывками хватаю ртом воздух. — А хочешь, я тебя пивом угощу? — придумал певец, заглядывая мне в глаза. — Давай, правда?
Он ждал моего ответа, как приговора, судорожно переглатывая кадыкастым горлом.
— Так денег же нет ни копейки? — возразил я. — И времени — одиннадцати нет. Еще не продают…
— Так с деньгами любой дурак пиво возьмет. А ты попробуй без копейки, на голом таланте? Как настоящие бродячие артисты… — продолжал лихорадочно уговаривать Алеша. — Я тебе должен, позволь хоть угощу…
И как было его бросить? Мне ведь теперь было уже не так важно — во сколько вернусь домой. Я, конечно, не собирался скрываться. Было немного боязно, но я не паниковал. И скоро вернусь домой, чтобы уже получить по всей программе. Деваться мне все равно некуда. Но лишний час летнего утра я еще мог себе позволить? Просто немного подышать свободным воздухом, прежде чем нести ответственность за все, что успел натворить.
Пивной ларек обнаружился неподалеку во дворах. Окрестные алкаши уже выстроились перед ним в длинную очередь. Одни пришли с металлическими бидончиками, другие держали наготове трехлитровые банки с полиэтиленовыми крышками. Вдоль очереди пробегал бодрый говорок предвкушения. Все здесь вожделели пива, озабоченно наблюдая, как продавщица скрежетала ключом в гаражном замке, открывая заветное железное сооружение. Торговля должна была начаться с минуты на минуту.
— Граждане и товарищи! Дамы и господа!!! — колодец двора многократно усилил переливы Алешиного тенора. Он стоял перед очередью, широко раскинув руки в своем белом балахоне. — Это сладкое слово свобода!.. Слыхали песню «С Одесского кичмана бежали два уркана»?.. Вот так и мы с другом в бегах. Уже отдан приказ — не брать нас живыми! И ладно. Только бы вздохнуть напоследок полной грудью! Только бы еще кружку «Жигулевского» выпить перед тем, как лоб зеленкой намажут…
— Вот он куда клонит! Пива на халяву захотел! Трубы горят, а туда же — погоня, последний раз… Тоже мне, артист! — раздались в очереди угрюмые возгласы.
По случаю теплого утра здесь многие пришли в домашних майках не первой свежести. Из-под которых тут и там синели татуировки. Удивить здесь кого-то проблемами с законом было невозможно.
— Я Алеша Козырный! Слыхали такое имя? — спросил певец, не смущаясь холодным приемом. — Я король блатной песни! Хотите спою? — предложил он.
— Даром не надо, — буркнул здоровый тип, стоявший в очереди вторым от заветного окошечка. — Хватит, наслушались в местах не столь отдаленных. Досыта, на всю жизнь.
Я собрался усмехнуться, глядя на Алешины старания, но не смог — от малейшего вдоха избитое тело мозжило болью. Оставалось только замереть, наблюдая — сумеет ли Алеша вывернуться и все-таки расшевелить похмельную публику? А сдаваться он не собирался.
— Да я что угодно могу спеть, — важно пожал плечами Алеша. — Задушевную песню, какую скажете!
На этот раз ему вообще никто не ответил.
— Вот что, мужики, — придумал Алеша. — Хозяйка там у себя в ларьке все равно еще полчаса копаться будет, пока торговлю начнет. Давайте, я все полчаса анекдоты буду рассказывать? Трубы у всех горят. А под анекдоты — и время быстрее пройдет?.. А если насмешу — нальете мне и другу по кружечке? Или нет — сами решите.
Очередь снисходительно ухмылялась в ожидании представления.
— Поменялись секретаршами на неделю американский президент Рейган и наш Брежнев…
Алеша выпятил грудь, как будто не хватало места, чтобы поместились все ордена и звезды, которыми страна к тому времени успела наградить пребывающего в маразме генсека. Отклячил нижнюю губу и пошевелил бровями, словно они у него были такими же густыми и черными, как у Леонида Ильича.
— Похож! — воскликнул кто-то в очереди.
А Алеша еще и заговорил невнятным голосом Брежнева. Точно копируя его косноязычные интонации. При этом он, как бы невзначай, поворачивался лицом ко всем участкам очереди, чтобы каждый из томящихся в ожидании пива мог разглядеть точность его пародии. Я знал этот анекдот, но Алеша где-то с середины приплел кусок другой смешной истории. И еще раз продемонстрировал, как Леонид Ильич шествует на трибуну мавзолея, уже вне всякого сюжета. Он тянул анекдот, откладывая его развязку, импровизируя и заставляя слушателей смеяться на каждом неожиданном повороте сюжета.
— …а секретарша и отвечает Брежневу: «Дорогой Леонид Ильич! Кормят меня в Белом доме хорошо, не обижают… Вот только мой новый шеф Рейган требует, чтобы я одевала юбку все короче и короче. Так что скоро станут видны мои волосатые яйца и кобура…» — наконец выпалил Алеша.
«Разогретая» очередь грохнула хохотом.
— А теперь еще про Петьку и Василь Иваныча расскажу! — воодушевленный успехом, заявил Алеша. — Или лучше про Вицина-Моргунова-Никулина?..
Но тут заветное окошечко открылось, и угрюмая продавщица начала отпускать пиво раньше, чем ожидалось. Очередь задвигалась.
— Фингал-то откуда?.. — поинтересовался у Алеши немногословный здоровяк, стоявший ближе других.
— Ментовской беспредел, — всплеснул руками Алеша, жестом трагического клоуна. — Так отоварил нас здешний начальник…
— Ладно, рассказывай дальше, про Петьку и Василь Иваныча! Беру вам пива. Насмешил, — кивнул здоровяк.
И через две минуты Алеша уже бережно сдувал с края своей кружки приставший тополиный пух.
— «Жигулевское»!.. — произнес он мечтательно.
Мы стояли за шатким буфетным столиком, который приволокли за ларек на улицу алкаши, наверное, после ликвидации какой-нибудь ближней забегаловки.
— Ну, ты артист, — польстил я.
— Куда там, — он горько усмехнулся. — Настоящих артистов записывают на грампластинках фирмы «Мелодия». Артистам цветы дарят, а мне только водку подливают. Наверное, у меня даже на похоронах блатные песни играть будут вместо похоронного марша? А я ведь этого, правда, очень боюсь. Уж лучше «Лебединое озеро»…
Наверное, в тот момент я впервые посмотрел на него не как на придурка и пропойцу, способного испортить все, к чему он прикасается. А просто как на заблудившегося ребенка. Загнавшего себя в темный угол и впопыхах старающегося забыться от страха и плохих предчувствий. Прикрываясь, как единственной защитой, своим странным, недоделанным талантом, который проблескивал иногда в нем.
— Знаешь, чего ужасно не хочу? Когда умру, спросят потом: «А кто же такой был этот Алеша Козырный?» — «Да вроде тот, который ничего не умел, кроме: Лам-ца! Дри-ца! Оп-ца-ца!» — он все-таки нашел силы для улыбки. И картинно смешно передернул штиблетами под столиком. — Прикинь? И ничего, кроме этого, от меня не останется!.. А я ведь всегда мечтал, как стою на сцене. Передо мной зрительный зал, полный, битком. Сам я в белом костюме, выхвачен с двух сторон яркими прожекторами!.. — Алеша даже сделал небольшую паузу, как будто смакуя возникшую в его мечтах картину.
Он залпом допил и отставил свою кружку.
— В общем, я понимаю, что никогда не будет у меня такого зала, — усмехнулся он. — А тут в Киеве случилась подпольная гастроль, и гонорар хороший за запись дали. И я решил — пусть не будет у меня концертного зала, так хоть белый костюм, как в мечтах, могу я себе позволить?.. Свели киевские знатоки со старым евреем-портным. Снял он с меня мерку. И пока мы альбом писали, он шил.
Алеша приподнял руки, демонстрируя фасон погубленного пиджака.
— Только позавчера утром первый раз надел его. Обрадовался. Выпил, конечно… А теперь уже никакая химчистка мой костюмчик не возьмет… То есть моей мечте жить было отпущено меньше двух дней, — подвел Алеша грустный итог. — И дни-то эти не помню толком. Были они счастливые или какие? Даже вкус ощутить не успел по пьянке, — пробормотал он, виновато улыбнувшись.
В этот момент от соседней кампании, пробавлявшейся пивом на пустых деревянных ящиках, отделился тип в пиджаке, наброшенном на голое тело.
— Слышь, Козырный! Ты петь обещал? — обратился он к Алеше. — Задушевное можешь? Чего должны будем?
