— Это Ленка — хозяйка «Говнодавов», это Мардж — царица графоманов, — представила нас Мелисса.
— Эй, пойло сюда! — крикнула Ленка.
Из подсобки высунулся франкенштейн с серьгой в брови и притащил нам по банке с надписью «Бычья кровь».
Я огляделась вокруг. Выставленное шмотье представляло из себя нечто среднее между формой гитлерюгенда и одеянием Дракулы.
— Как торговля? Идет?
Торговля в «Говнодавах» шла прекрасно. Молодежь записывалась в очередь, чтобы отдать сотню баксов за лагерные боты фасона «осень-зима 1937 года».
Самое сложное в шмоточном бизнесе — угадать, что будет модным в следующих сезонах. Пара месяцев уйдет на дизайн, двенадцать — на налаживание производства, еще сколько-то — на дистрибьюцию и непредвиденные обстоятельства.
Ленка все рассчитала и отправилась на гастроли вместе со знакомой панк-группой. Смотрела на публику и разговаривала… Те, кого она искала, отличались от других — они шили рубахи из штанов, сумки из носков и обувь — из ковриков для мышек. Эти безумные люди и стали ее дизайнерами.
Из подростков, состоящих на учете в полиции, Ленка создала совет экспертов. Им предъявлялись разработки дизайн-студии. «Ацтой» шел в мусорную корзину, «ахуеть, дайте две» — на фабрику в Китае.
К вопросу промоушена Ленка тоже подошла с творческой стороны. Панк-группам платились хорошие деньги за то, чтобы они выступали в говнодавах. В панковских журналах появилась реклама: из-под одеяла торчат две пары ботинок, а ниже подпись: «Невозможно расстаться». По кабелю пошли ролики: ниндзя размахивает говнодавами на шнурках как боевыми нунчаками.
За пять лет Ленка вырастила сеть магазинов по всей стране — маленьких, полуподпольных, со входом через заднюю дверь. Она потягивала «Бычью кровь»: глаза светлые, зрачки-точки, верхние веки не достают до райка. Совершенно потусторонняя личность.
Мелисса наклонилась к моему уху.
— Я с Ленки, между прочим, порчу сняла! — шепнула она. — Как только у нее деньги завелись, ее тут же сглазили, и она пошла со своими говнодавами в универмаги. Чуть не обанкротилась из-за этого! Приличные люди ее боты не покупали, потому что они уродские, а неприличные — потому что боты из универмага не круты по определению.
Я кивнула:
— Крутое должно быть дорогим и продаваться из-под полы.
— И желательно, чтоб рожа у продавца была как у контрабандиста, — хихикнула Мелисса, показывая на Ленкиного франкенштейна. — Типа добыл, рискуя жизнью.
РЕКЛАМНЫЙ МИР
3 апреля 2007 г.
Мне тоже надо рекламную компанию как у Ленкиных говнодавов.
Например, развесить по метро плакатик: сидит девчонка на скамейке и читает мою книгу, а Бог на облаке подглядывает в бинокль.
По радио ролик пустить — завывающим голосом: «Она хотела оставить след в литературе, а не просто наследить…»
А если предложить Верке Сердючке нарядиться в меня, так продажи вообще до небес подскочат.
Пол надо мной смеется:
— Ты переоцениваешь силу рекламы.
Ага, переоцениваю… С помощью рекламы можно продавать все. Даже Войну и Мир. Взять, к примеру, первую иракскую кампанию: чуть ли не все страны были за Америку. Во второй кампании все поддерживали иракцев. А по сути человечество как было, так и осталось на стороне телевизора.
ТВОЕ СОБАЧЬЕ ДЕЛО
5 апреля 2007 г.
Моя домработница и моя собака друг друга опасаются. Люси способна бить мопсов тапкой, а когда Ронского бьют, он весьма достоверно инсценирует кому.
И все-таки им приходится вместе гулять. Оба идут друг от друга на максимуме поводка. Из вредности Ронский присаживается какать посреди тротуара. Люси отворачивается и закрывает глаза. Ей плохо.
Сегодня она сделала вид, что Ронский вообще не с ней, и сняла с него ошейник.
— Я тебя не знаю, ты меня не знаешь.
Ронский со всех ног кинулся через дорогу. Наверняка заранее предвкушал, как хозяка ввалит надсмотрщице за его пропажу.
Люси пришла в неописуемый ужас. Два часа она металась по кварталу, заглядывала в подворотни и кадки с пальмами. Ронского нигде не было.
Вообще-то она зря расстраивалась. Я бы ей только спасибо сказала. Но только чтоб Ронский насовсем потерялся, с гарантией.
Внезапно над одним из газонов Люси заметила ястреба. Он то и дело пикировал вниз и возмущенно клекотал. На траве, среди пуха и перьев, лежал Ронский с растерзанным голубем в зубах.
— Ах ты сукин сын! Ты зачем ястреба ограбил?!
Матерясь, Люси отобрала у него птичку, надела ошейник и потащила назад. Ронский упирался и плакал.
Когда они подошли к дому, Люси остолбенела: на крыльце сидел второй Ронский-Понский. Отличить их не было никакой возможности. Ни тот, ни другой не отзывался на имя, оба зло таращили глаза и скалили мелкие кривые зубы. Люси пинками загнала обоих домой и принялась ждать моего возвращения.
Тем временем мопсы развлекались. Если одного Ронского еще можно было приструнить тапкой, то с двумя Люси не справилась: они стырили ее тапочки — каждый по штуке — и с восторженным хрюканьем удрали в спальню.
Когда я вернулась, все было вверх дном. Люси сидела с ногами на диване и газетой отгоняла от себя негодяев.
В первый момент мне показалось, что у меня двоится в глазах. Но тут мой Ронский кинулся целоваться, а чужой присоединился только через минуту.
Люси поведала мне, что случилось.
— Да ты б понюхала их! — сказала я. — Наш-то вчерашними котлетами пахнет, а чужой — собачьим кормом и еще какой-то дрянью.
— Я не нанималась к вам собак нюхать! — закричала Люси. — Все, я с ним больше не гуляю! Пусть во дворе гадит!
Я покосилась на Ронского.
— Допрыгался, беглый каторжник?
Он притворился, что ничего не слышит, не видит и делов не знает.
Его коллегу, Гамлета из соседнего дома, я отнесла хозяйке. Та уже успела объявления на деревьях развесить: «Пропала собака. Вознаграждение — 500 долларов». Но я ничего с нее не взяла, а то в последний момент тетенька могла передумать и оставить Гамлета мне. Лично я так бы и сделала.
ЭКОНОМИКА И ЖИЗНЬ
7 апреля 2007 г.
Зэк — балда. Ему надо было не бегать от меня, а прийти, обсудить все и сказать:
— А все-таки мне понравилось быть твоим мужем.
Как бы после этого я подала на развод?
Впрочем, уже поздно: сегодня Пол подарил мне обручальное кольцо с выпуклой надписью на внутренней стороне. Если его снять, на пальце останется отпечаток «Занято!»
Вечером Пол составлял нужные для развода бумажки, а я, Люси, Мелисса и Джош помогали ему советом. Происходящее напоминало картину «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
— Так, переходим к причине расторжения… Нужно либо «неисправимые разногласия, приведших к безнадежному разрушению брака», либо «неизлечимое безумие».
— Пиши «безумие», — подсказала Мелисса.
Безумие всеми одобрилось, но Пол заявил, что судья может потребовать медицинские справки.
— Напиши «Заколебал», — предложила Люси.
— Гы-гы-гы…
— А еще лучше: обнимается и целуется с другими женщинами. Доказательства смотри по телевизору.
Остановились на «разногласиях» и приступили к описи имущества.
Дом оставался за мной: я его купила до свадьбы, а вот нажитое барахлишко нужно было делить.
Джош ходил по комнатам и производил подсчеты:
— Занавески и тапки — тебе одну, Зэку вторую. А вот стульев у тебя семь. Один придется распиливать.
— Отдайте Зэку Ронского-Понского, — шептала Люси. — Скажите, что он совсем молоденький и появился у вас во время брака. А если им для доказательства нужно вскрытие, вы согласны.
Пол распечатал документы.
— Копии надо доставить Зэку. Свяжись с ним и скажи, что я завтра приеду. Мне нужна будет его подпись.
Я написала Зэку имейл. Ответ пришел сразу:
«Подписывать ничего не буду. Если пойдешь в суд, я заявлю, что не могу разводиться по религиозным соображениям».
Я ему: «Что ты хочешь? Найди себе другую жену, и будет тебе постоянная грин-карта. Или тебе просто нагадить нужно?»
Не ответил. Хотя я, наверное, знаю, в чем дело. У Зэка в голове не укладывается: как его — красавца и звезду — променяли на «канцелярскую крысу»? Он не в состоянии оценить Пола: все его достоинства — начитанность, аристократизм, — кажутся Зэку либо придурью, либо дешевым выпендрежем. Поэтому он воспринял мой выбор как оплеуху.
Пока я не требовала развода, он молча мусолил обиду — может, даже решил, что он меня «любит»: так проще страдается. А теперь у него появился повод наказать обидчиков. Все это такой детсад, что я даже не могу разозлиться на него как следует.
Я бы вообще не стала затевать эту эпопею с разводом. Но для Пола это важно, так что сидим и терпим.
