Я склонилась над унитазом, а часть моего сознания взмыла вверх под потолок. Оттуда оно с сочувствием взирало на рыдающую женщину, переполняемую болью и ненавистью. Та, другая я, сторонняя наблюдательница, не принимала всё так близко к сердцу. Она была жутковатой, отстраненной. Может, она была со мной с самого рождения, а я тратила часть жизни, подкармливая её своими эмоциями, подчиняясь и выполняя то, чего от меня ожидали.
Это и пугало меня. Что, если это провокация, если меня подталкивают уплыть в бесконечность, с улыбкой созерцая человеческую драму внизу, как смотрит служитель зоопарка на разыгравшихся зверей? Мысль о том, чтобы покинуть свое тело и избавиться от боли, казалась невероятно притягательной. Я дотянулась до ящика шкафа, извлекла на свет флакон снотворного. Таблетки светились сквозь коричневое стекло, каждая — обещание покоя. Там оставалось еще довольно много. Запах вовсе не противный. Если запить бренди, будет вполне сносно. Я отвинтила крышку.
В этот момент дверь чуть приотворилась. Вот черт, не заперла ее как следует. Занавеска душевой пошевелилась. Решив, что это Роб открыл входную дверь и устроил в доме сквозняк, я потянулась, чтобы захлопнуть дверь. Она продолжала открываться сама собой. Опустив взгляд, я заметила в щели черную лапку. Клео продиралась вперед, скребла плиточный пол, даже мяукнула, давая мне понять, что ее нужно взять на руки. Со вздохом я водворила пилюли в ящик и тихо прикрыла его. Решиться на такой исход было бы потворством собственной слабости. Появление Клео напомнило мне об ответственности, которую я несла. Не имела я права дезертировать, ведь мальчик и котенок должны жить дальше. Кто-то же должен вырастить их, помочь стать взрослыми. Держа Клео на руках, я хлюпала, уткнувшись носом в ее мех. Она играла роль носового платка без возражений. Замурлыкала, ткнулась носом мне в шею и уставилась на меня с такой любовью, что я невольно растрогалась. С тех пор как мальчики были совсем малышами, ни одно создание не являло мне любви в таких количествах и такой концентрации. Я взяла себя в руки, поставила кошечку на пол. Она тут же улизнула, а я отправилась на поиски Роба.
За ночь дом преобразился. Прихожая стала похожа на поле сражения. Ковер был усеян обрывками пластиковых пакетов из супермаркета. Тут же были раскиданы разрозненные носки. Синие с белым спортивные носки Роба притулились рядом с одним из носков Стива. А домашний носок в радужную полоску свернулся около флакона дезодоранта, валявшегося на боку. Из-за крышки, похожей на треуголку, флакон смахивал на мертвого полководца, который, видя, что сражение проиграно, пустил себе пулю в сердце и упал на бок.
Все коврики в гостиной смяты и сбиты. Абажур съехал набекрень, как залихватский головной убор. Столы и стулья сдвинуты с мест. Фотографии с подоконника свалились на пол. Мусорная корзинка лежит на боку, из нее вывалились яблочные огрызки и обертки от жвачки.
Приспущенные жалюзи в кухне сломаны, их невозможно ни поднять, не опустить. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что шнуры не то перерезаны скальпелем, не то перекушены.
В полной уверенности, что мы подверглись нападению грабителей, я бросилась в столовую. К моему удивлению, стереосистема и колонки по-прежнему спокойно поблескивали из дешевой лакированной стенки. Телевизор тоже не тронут, а вот кипа открыток с соболезнованиями, видно, всю ночь летала по воздуху, а теперь рассыпалась по всему полу.
Фикус невозмутимо возлежал на боку, раскинув резиновые листья-маятники по дивану и журнальному столику. Земля из бочки лавиной хлынула на ковер. На оползне украшение: три мелкие какашки в форме пуль.
Я никогда не была аккуратисткой, но это уж слишком. С наступлением темноты наш котенок сбросил личину. Это не простая киска, а какой-то кошачий оборотень.
Мне предстояло провести весь день в борьбе с раскиданными носками, поваленными фикусами, пластиковыми пакетами и прокушенными щиколотками.
— Где Клео? — прорычала я, берясь за лоскутное одеяло, которое я любовно вязала и сшивала для Роба. На эту работу ушло несколько месяцев. Когда я приподняла сие олицетворение материнской любви, на пол медленно упали три полусъеденные кисточки.
Рата, дремлющая у дверей, лениво подняла одно ухо. Роб пожал плечами. В саду на папоротниковом дереве заливалась трелями птица. Из гавани доносился пароходный гудок. В доме царила полнейшая тишина. Если не считать странного побрякивания в кухне.
Я шагала по линолеуму, всерьез вознамерившись объявить войну существу, которое было меньше меня раз в десять. На своем обычном месте, над раковиной, со скучающим видом тикали часы. Капли из подтекающего крана барабанили о мойку без определенного ритма. Другими словами, тихо. Мохнатая правонарушительница, видимо, сбежала в кусты.
Без всякой логической причины я обернулась и посмотрела на плиту. Что и говорить, фотографа из журнала «Наш дом» я к себе не позвала бы. Стеклянную дверцу духовки украшали потеки жира, похожие на застывшие слезы. Надо бы отскрести, да все руки не доходят. Но я надеялась, что в этом году или в следующем все-таки наступит день, отмеченный в календаре: «Всемирный день чистки плит». Пара жаровен мрачно поглядывала на меня из духовки.
Я уж собралась было проверить шкаф для кастрюль, когда мы услышали звук, который ни с чем не спутаешь. Звон бьющихся тарелок. Роб опустил дверцу посудомоечной машины. Клео крушила собранные после ужина тарелки и была слишком увлечена, чтобы обращать внимание на нас. Мои приказания немедленно прекратить она проигнорировала. Когда же Роб попытался ее схватить, она шарахнулась и, скользнув у него между ног, припустилась наутек, так что мы не успели и пальцем коснуться ее мокрой шерстки.
Мне приходилось слышать, что котята игривы, а хлопот с ними не меньше, чем с грудными детьми. Не меньше? Я вас умоляю! Младенцы лежат себе в колыбельках. Они не вцепляются вам в волосы, не носятся как угорелые, не вынуждают вас терять равновесие, рискуя провести остаток дней в инвалидном кресле. Поведение котенка не укладывалось ни в какие нормальные рамки, человеческие, животные или растительные. Необузданный, неуправляемый разрушитель, к тому же фетишист, неравнодушный к носкам. Меньше суток потребовалось, чтобы из беспомощного, обаятельного аристократа он превратился в бешеного одичавшего зверя.
Мы гонялись за ней по дому, поскальзываясь на носках и обрывках пакетов, но Клео не было видно нигде. Мы остановились, прислушались. Нигде ни звука, не считая нашего тяжелого дыхания.
Я заглянула через щелочку в комнату Роба. Там на подушке свернулся калачиком милейший котеночек, сплошное очарование. Клео нежно мяукнула, потянулась и с невинным видом зевнула. Она вновь приняла вид прелестной киски, в которую мы безоглядно влюбились вчера.
Роб шагнул к ней. Глаза Клео расширились. Она свирепо глядела на него, прижав уши, а хвост задергался на подушке. Не успели мы и шагу сделать, как она подскочила на всех четырех и вылетела из комнаты, как застигнутый на месте преступления воришка. Роб бросился на пол, как игрок в регби, пытаясь прижать ее и схватить. Клео проскользнула у него между рук, взлетела на книжный шкаф, а оттуда перескочила на занавеску с гномиками и полезла вверх, цепляясь когтями.
Кошка продвигалась по стране гномов, не внимая моим мольбам пощадить обстановку. Но вот, подняв голову, она увидела потолок и осознала, что дальше карабкаться некуда. Смириться и отдаться в мои руки? Ну уж нет. В мгновение ока Клео прыгнула мне на плечо, толчок — и она приземлилась на пол.
Очутившись на ковре, она принялась скакать по комнате, с подоконника на книжную полку, оттуда на кровать. Не котенок, а динамо-машина. Энергии достаточно, чтобы обеспечить электричеством дискотеку. Даже просто смотреть на нее было утомительно.
Долго это продолжаться не может. Кошки — это не для меня. Дом больше нам не принадлежит. Клео захватила его, а нас превратила в заложников. Даром что такая маленькая, а заполнила собой каждый уголок в каждой комнате. Если она не ворует носки из корзины с грязным бельем и не мусолит переплеты ценных книг, значит, затаилась в хозяйственной сумке и готовится напугать меня, если я соберусь в магазин.
Надо признаться, правда, что беды, которые она творила, несколько отвлекали от тоски и боли. Каждый миг напряженного ожидания («Что еще она может выкинуть?») все-таки позволял вынырнуть из пучины скорби. Вот только я не была сейчас полноценным человеком. Совершенно выбитая из колеи, я чувствовала, что не в состоянии справиться с неуправляемым явлением природы по имени Клео.
Единственным, что нервировало меня даже сильнее ее общества, было ее внезапное, необъяснимое исчезновение. «Где Клео?» — бурчала я, водворяя на место фикус и убирая какашки. Слишком тихо в доме. Роб нашел ее поедающей картофельные очистки в помойном ведре под раковиной.
