Однако старец не отступал:
— Ты продал нашу страну! — заявил он жестко. — Страну Аллаха и веры, огнепоклонник, шайтанам золотой пыли!
Лицо султана вспыхнуло. Щеки окрасились налетом стыда. Он вскочил на ноги. Схватился за меч и вытащил его из ножен. Шейхи кинулись на него, заключив со всех сторон в свои объятия.
Однако старец остался ко всему этому равнодушен. С теми же хладнокровием и жесткостью в голосе он продолжал:
— Всякий, кто поднял меч на отца или брата отца, есть сын греха. С этого дня ни ты для меня, ни я для тебя — мы не знаемся. Свидетельствуйте, о люди!
Старейшина, возраст которого приближался ко ста годам, сидевший все время беседы молча в полутемном углу, вдруг заговорил:
— Не так давно ты упомянул о нашем заклятье, которому нас подчинила Сахара, о наш достопочтимый шейх. Подожди, ради Аллаха!
Однако кочевник поднялся на ноги и повторил свое:
— Ни ты для меня, ни я для тебя — мы не знаемся. Будьте свидетелями все!
Земли к западу и югу от Томбукту покорили Альморавиды[81], и от них призыв ислама распространился на джунгли, среди негритянских племен. Затем они сделали Томбукту столицей Сахары и всех прилегавших к ней стран континента, которых охватили завоевания. Вождя Хетамана[82] Мудрого они возвели на трон султаном, прежде чем отправиться на Запад и, преодолев пролив, завладеть заморской страной. Если эти завоеватели были первыми, кто принес в неведомые дебри континента весть ислама, то Хетаману Мудрому принадлежало право первенства в установлении мусульманского правления на бескрайней земле, населенной неграми-огнепоклонниками. Султанат благоденствовал и расцветал в безопасности в пору его правления. Он установил законы и заложил основы справедливости. Он утвердил права племен[83] и заключил договор с народом бамбара, запрещавший государственную торговлю рабами в ответ на то, что негры продолжали снабжать султанат необходимым ему золотым песком, чтобы обеспечить приток средств и поддержать торговлю с городами к северу от Сахары. Он поощрял земледелие на обоих берегах реки и в прилегающих просторах орошаемых сезонными дождями земель и организовал сбыт зерновых продуктов, расцвела меновая торговля, и чужеземцам нравилось пребывание в этой стране. Он запретил поклоняться богу Аманаю, окружил его капище каменной оградой и призвал народ совершать молитву о ниспослании дождя в мечетях и просить воды у бога небес.
Несмотря на то, что он был поглощен строительством Томбукту, чтобы тот стал золотой столицей и Багдадом черного континента, несмотря на то, что он был занят устройством государства справедливости, он тем не менее заботился о том, чтобы не утратить своей связи с Сахарой. Он был в числе первых султанов, которым принадлежит заслуга установления прочных основ той благородной традиции, над продолжением которой трудились его наследники. Каждый год при наступлении сезона дождей он выезжал в пустыню, где проводил все весенние месяцы.
Он ввел закон для знати Томбукту, требовавший, чтобы они посылали своих детей проводить часть жизни с пастухами в Сахаре, едва сыновьям исполнялось шесть лет от роду. Находилось много местных талантливых пастырей и мудрых кочевников, ожидавших подростков, чтобы привить мальчикам истинные мужские ценности, обучить стрельбе, езде и скачкам на быстрых махрийских верблюдах, а девочкам — заботиться о малых козлятах, не для того, чтобы приучались пасти скотину, а чтобы впитали с детства древний завет Сахары: терпение! Жители Сахары не придумали ничего полезнее малых козлят для воспитания терпения и ничего более верного для привития благородному юноше истинных ценностей жизни. Хетаман Мудрый изрек, что он пришел к пониманию этих обрядов после длительного изучения опыта древних и прочтения наскальных заветов первобытных людей.
Старики из свиты передают, что Хетаман Мудрый, закончив свои труды, упокоился на ложе, и покрыли ему лик пеленой, а он все еще был при полном здравии и изрек свой последний завет: «…А ныне покончили мы с игрой и начали стучать во врата усердия».
Ночью он скончался.
Вовсе не было странным, что мудрецы-мыслители и богословы находили такую крайность необычной и зазорной для человека, от которого знали только мудрость и умеренность, однако все они тут же принялись повторять это самое выражение, поскольку, дескать, пришла, наконец, пора и настала встреча лицом к лицу с вечностью…
Славу эти слова приобрели великую, и слетали с уст всех находящихся при смерти, как заклятие.
Наследниками Хетамана Мудрого были двенадцать султанов.
Власть после него принял сын его сестры Дуккан[84]. После Дуккана правил сын его сестры по прозвищу Акнар[85]. После него — также наследник по сестринской линии Амуд[86]. Затем Джаббур, Хетаман Второй, Мохаммад, Асуф[87], Ахмад, Ахнохон[88], Хетаман Третий, Асагун[89], а последним был Хамма[90]. Хамма — тот, кто нарушил древнейший обычай племени и отрекся от султаната, уступил власть сыну своего брата Урагу[91], когда неожиданно поразил его недуг — тоска по неведомому — и задумал он удалиться в пустыни Адаг и Азгер[92] и жить там отшельником, кочуя в барханах. Несмотря на то, что Хамма был единственным султаном, сестре которого Аллах не сподобил принести ему законного наследника, люди тем не менее не простили ему такого удара и считали, что передал надзор над ними в руки человека неизвестного происхождения, доверившись женщине чужеземного племени и совершив непростительную глупость — узаконив незаконнорожденного. На своих вечерних посиделках люди называли нового султана «ублюдком» и ожидали несчастий в пору его правления.
Ни один человек не верил, что существует на свете такая болезнь, что могла бы заставить султана отказаться от трона, какой бы неведомой и скрытой эта болезнь ни была.
По улицам Томбукту поползли слухи и пошла молва, которую поддержали люди разумные наряду с переносившими ее наглецами — о том, что Ураг вступил в сделку с тайными колдунами из страны Кано, чтобы выудить своего несчастного дядю отречься от престола и удалиться в изгнание. Но кто ж это поверит, что человек в здравом уме отречется от власти и добровольно изберет для себя изгнание в Сахаре? Эти слухи нашли себе поддержку в душах людей по причине сомнительности способа, избранного мужчиной для отречения от султаната. Как-то ночью народ разбудил непонятный шум во дворце. Очевидцы поутру рассказывали, что султана поразил внезапный припадок, похожий на те приступы экстаза, в которые впадают на ночных посиделках и пирушках молодые люди, одержимые шайтаном бесовской музыки и веселья. Он упал ниц, как больной падучей болезнью. Долго корчился и извивался, на губах у него выступила пена, а в глазах застыло удивление, детская наивность и пустота. Тело вытянулось и затвердело, что ствол акации. Некоторые приближенные из свиты рассказывали, что Ураг был первым, кто примчался на место. Он замер над головой своего дяди на некоторое время, его сопровождала тайная группа колдунов-огнепоклонников, которые прибыли из соседнего Кано специально для исполнения этого заговора. Потом передавали — также с уст приближенных, что султан заявил, что горящий уголь возгорелся в сердце его и в свете его узрел он Аллаха. Не прошло нескольких дней, как глашатай объявил об отречении султана и передаче им власти сыну его брата.
А поскольку во всей истории Великой Сахары не бывало прежде правителя, кто по собственной воле отказывался бы от власти, равно как не было еще случая передачи кормил власти султаната Томбукту в руки племянника сомнительного происхождения, то народ, конечно, утвердился во мнении, что все это козни, устроенные теми колдунами-огнепоклонниками совместно с женщиной-чужеземкой, и справедливо ожидали от будущего еще больших невзгод и несчастий.
Ожидание было недолгим.
Не успел Хамма оставить город и сгинуть в песках Сахары, как колдуны из Кано и предсказатели-чужеземцы из числа приближенных захватили трон и приняли на себя правление в султанате. Немного времени прошло, как отняли они посты советников и помощников у людей местных и завладели всеми значительными должностями и званиями. В ту пору хозяйство страны переживало упадок, какого Томбукту не видал со времен завоеваний. Вожди племен бамбара и страны магов-огнепоклонников были свидетелями состояния немощности и упадка в султанате, оживились и осмелились отказаться от уплаты подушной подати. Золотая казна опустела, прекратилась караванная торговля и Севером. Пришли в застой рынки, опустели от товаров лавки. Проходимцы и мошенники не упустили возможность воспользоваться случаем начать работорговлю. Расцвели грабежи и разбой, множились крики и плач на ночных улицах от всякой нечисти.
