Тед Ламброс всегда сидел в первом ряду, дабы не упустить ни единого слова. Он пришел в Гарвард с желанием специализироваться по классическим языкам и литературе, но изыскания Финли лишний раз доказывали, насколько удивительна и роскошна эта область знаний, и это наполняло Теда восторгом и одновременно гордостью за свою нацию.
Сегодня Финли рассуждал на тему, почему Одиссей все же покинул зачарованный остров нимфы Калипсо, не вняв ее страстным мольбам и обещанию даровать ему вечную жизнь.
— Вы только представьте себе… — негромко сказал Финли восхищенным слушателям.
Он замолчал, пока все гадали, что именно надо будет сейчас вообразить.
— Представьте себе, что нашему герою предложена нескончаемая идиллия с прекрасной нимфой, которая навсегда останется юной. А он отвергает все это ради того, чтобы вернуться на несчастный островок, к женщине, которая — Калипсо недвусмысленно напоминает ему об этом — уже находится в том возрасте, когда никакая косметика не помогает. Согласитесь, на редкость заманчивое предложение. Но каков же был ответ Одиссея?
Профессор стал ходить взад-вперед и читать по памяти, не заглядывая в текст, затем сразу же переводить его с греческого:
— «Знаю, богиня, сказала ты сущую правду, и Пенелопе разумной с тобой не сравниться ни ликом, ни станом. Да и возможно ль, чтоб смертные жены земной красотою спорили с вами, богинями вечно живущими. Пусть даже так, но тоска меня гложет по дому, и сладостный день возвращения встретить желаю».
Он перестал расхаживать и медленно, не спеша, приблизился к краю сцены.
— Вот, — произнес он чуть ли не шепотом, который, однако, было слышно в самых отдаленных уголках зала, — это и есть суть послания, заключенного в поэме об Одиссее…
Сотни ручек и карандашей нацелились, чтобы записать те главные слова, которые будут сейчас произнесены.
— Суть заключается в том, чтобы покинуть заколдованный остров — который следует понимать как метафору чего-то милого и приятного — ради того, чтобы вернуться к холодным снежным ветрам в каком-нибудь Бруклине, штат Массачусетс; Одиссей отказывается от бессмертия ради собственной индивидуальности. Иными словами, несовершенство человеческого бытия затмевается блаженством человеческой любви.
В наступившей тишине зал выжидал, когда Финли переведет дух, и лишь затем осмелился выдохнуть сам.
А затем раздались аплодисменты. Постепенно чары рассеялись, и студенты потянулись к выходам в разных концах зала театра «Сандерс». Тед Ламброс расчувствовался едва ли не до слез, он понимал, что просто обязан сказать хотя бы несколько слов мастеру. Однако ему не сразу удалось собраться с духом. Пока он мешкал, подвижный ученый уже успел надеть рыжевато-коричневый плащ и мягкую фетровую шляпу и направиться к высоким арочным дверям главного выхода.
Тед робко приблизился к нему. Подойдя к профессору, он поразился: на самом деле здесь, на земной тверди, этот исполин оказался человеком обыкновенного роста.
— Сэр, с вашего позволения, — начал он, — это была самая захватывающая лекция из всех, которые мне когда-либо доводилось слушать. Конечно, я еще пока только на первом курсе, но собираюсь специализироваться по классической филологии, и готов поклясться, сегодня вы обрели еще сотни приверженцев… да, вот, сэр.
Он понимал, что мямлит слишком долго и нескладно, но Финли уже привык к неуклюжести своих поклонников. В любом случае, ему было приятно.
— На первом курсе — и уже решили заниматься классической филологией? — поинтересовался он.
— Да, сэр.
— Как ваше имя?
— Ламброс, сэр. Теодор Ламброс, выпуск тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года.
— О, — произнес Финли. — «Тео-дорос», дар Бога, и «лампрос» — настоящее имя в духе Пиндара. Сразу приходят на память строки из его Восьмой Пифийской оды: «Lampron phengos epestin andron» — «Лучистый свет, что льется на людей». Сделайте одолжение, приходите к нам в среду на чаепитие в «Элиот-хаус», мистер Ламброс.
И прежде чем Ламброс успел произнести слова благодарности, Финли развернулся на каблуках и шагнул прямо навстречу октябрьскому ветру, читая попутно вслух оду Пиндара.
Джейсон проснулся от звука чьих-то страданий.
Он бросил взгляд на ночной столик. Часы показывали чуть больше двух. Из-за двери в соседнюю комнату доносились приглушенные рыдания и испуганные крики: «Нет, нет!»
Джейсон вскочил с кровати и бросился через гостиную к двери Д. Д., откуда раздавались эти душераздирающие звуки.
Легонько постучав, он спросил:
— Дэвид, как ты?
Рыдания резко прекратились, и стало тихо. Джейсон еще раз постучался и снова спросил, уже иначе:
— У тебя что-то случилось?
Сквозь закрытую дверь послышался отрывистый ответ:
— Уходи, Гилберт. Оставь меня.
Но произнес он это на удивление тоскливым голосом.
— Послушай, Д. Д., если ты сейчас же не откроешь дверь, я ее выломаю.
Через мгновение Джейсон услышал, как скрипнул стул. Еще спустя минуту дверь слегка приоткрылась. И сосед встревоженно выглянул в щелку. До Джейсона дошло, что тот все это время сидел за письменным столом и занимался.
— Чего тебе? — накинулся на него Д. Д.
— Я услышал непонятные звуки, — ответил Джейсон. — И подумал, может, у тебя что-то болит.
— Я просто вздремнул немного, и мне приснился дурной сон. Ничего особенного. И я буду тебе очень признателен, если ты дашь мне заниматься.
Он снова закрыл дверь.
Но Джейсон все еще не уходил.
— Эй, Д. Д., послушай, не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы знать: от недосыпа люди могут свихнуться. Может, хватит на сегодня заниматься?
Дверь опять открылась.
— Гилберт, как я подумаю, что кто-то из моих соперников сидит в это время и зубрит, то мне совсем не спится. Химия, понимаешь? Выживает сильнейший.
— А я все равно считаю, небольшой отдых тебе не повредит, Дэвид, — ласково произнес Гилберт. — А кстати, что это был за дурной сон?
— Даже если расскажу — ты не поверишь.
— А ты попробуй.
— Так, глупость какая-то, — нервно засмеялся Д. Д. — В общем, мне приснилось, будто нам раздали тетради для экзаменационных работ, а я не понял вопросов. Нелепо, да? Ладно, теперь иди спать, Джейсон. У меня все просто отлично.
Наутро Д. Д. не вспоминал о том, что случилось ночью. Правду говоря, он вел себя даже нагло, всем своим видом давая Джейсону понять: то, чему тот был свидетелем несколько часов назад, всего лишь случайная неприятность.
И все-таки Джейсон счел себя обязанным рассказать об этом проктору общежития, который номинально считается ответственным за бытовые условия студентов. Кроме того, Деннис Линден был студентом-медиком и вполне мог объяснить причины явления, с которым столкнулся Джейсон.
— Деннис, — предупредил Джейсон, — дайте слово, что все останется строго между нами.
— Совершенно, — ответил без пяти минут доктор медицины. — Я рад, что ты обратился ко мне со своей проблемой.
— Нет, серьезно. Я считаю, Д. Д. свихнется, если не получит отличных оценок по всем предметам. Он совсем обезумел, он просто одержим желанием стать первым студентом на всем курсе.
Линден затянулся сигаретой «Честерфильд» и, выпуская в воздух дым колечками, ответил как бы между прочим:
— Но, Гилберт, мы ведь оба знаем, что такое просто невозможно.
— Откуда же это известно? — озадаченно поинтересовался Джейсон.
— Позволь мне рассказать тебе кое-что по секрету. Твой сосед даже в собственной школе не был номером один, а ведь оттуда приехало человек пять-шесть ребят с гораздо более высокими средними баллами и школьными показателями. На самом деле даже в приемной комиссии ему поставили чуть выше десяти с половиной.
— Что? — переспросил Джейсон.
— Видишь ли, как я уже сказал, это закрытая информация. Так вот, в Гарварде на основе всех этих баллов и показателей вычисляют, на каком месте впоследствии окажется каждый из студентов, принятых в университет…
— Заранее? — перебил его Джейсон. Проктор кивнул и продолжил:
— Более того, они почти никогда не ошибаются.
— Вы хотите сказать, что знаете, какие оценки я получу в январе? — спросил Джейсон, остолбенев.
— И не только это, — ответил будущий врач, — нам даже приблизительно известно, под каким номером ты будешь стоять в списке выпускников.
— Может, скажете прямо сейчас, чтобы я зря не напрягался с учебой? — пошутил Джейсон, но через силу.
— Ладно, Гилберт, все, что я сказал, не для протокола. Я сообщил тебе обо всем просто для того, чтобы ты был готов оказать моральную поддержку своему соседу, когда он очнется и поймет, что он не Эйнштейн.
Неожиданно для самого себя Джейсон возмущенно вспылил:
