На цыпочках я отошел от дома и за углом свернул на Лав-лайн. Тропой Любви называли это место, вероятно, еще во времена Революции. Теперь это был обычный проулок, застроенный гаражами и ремонтными мастерскими. Мусорные баки темнели на земле как сброшенные с доски шахматные фигуры.
Я двигался к реке, к этой темной, угрюмой улице, текущей, как струя из уретры, между висячими садами богачей. Никто не ходил здесь по ночам – место слыло опасным.
Ни души вокруг; в проходах между пакгаузами открывались завораживающие картины жизни реки: безжизненно распростертые баржи, буксирчики, скользящие в ночи, как курящие привидения, силуэты небоскребов на нью-йоркском берегу, кучи кирпичей и досок, груды мешков с кофе. Но самым пронзительным видением было небо. Очищенное от туч, усыпанное пригоршнями звезд, оно сияло как торжественное облачение средневекового епископа.
Я нырнул под какую-то арку, прошел всего ничего и почувствовал, как по моим ногам что-то шмыгнуло: огромная крыса перебежала мне дорогу. Содрогнувшись, я остановился, и тут же вторая скользнула по моему ботинку. Охваченный паническим страхом и брезгливостью, я побежал обратно к улице. На противоположной ее стороне, приткнувшись к стене, стоял человек. Я застыл на месте, не решаясь пошевельнуться, надеясь, что эта немая фигура первой сделает движение. Но человек не двигался, он только следил за мной ястребиным взглядом. Снова мне стало страшно, но все-таки я сдвинулся с места и подчеркнуто спокойно стал удаляться. Бежать я боялся: побежишь – он кинется следом. Я шел неслышной походкой, прислушиваясь к малейшему шуму за спиной. Повернуть голову я не осмеливался. Шел медленно, осторожно передвигая ноги.
Не успел я пройти и нескольких ярдов, как почувствовал, что он идет за мной, но не по той же стороне улицы, а сзади меня, может быть. Совсем рядом. Я ускорил шаг, по-прежнему стараясь ступать беззвучно. Мне почудилось, что и он ускорил шаги, что он догоняет меня, чуть ли не дышит мне в затылок. И тогда я оглянулся. Он был совсем рядом, мог рукой меня достать. Стало ясно, что мне от него не уйти. Я чувствовал, что он вооружен и немедленно пустит в ход пистолет или нож, если я попробую бежать.
Инстинкт, а не рассудок заставил меня молниеносно развернуться и нырнуть ему под ноги. Он перелетел через меня и стукнулся головой об асфальт. Я понимал, что сил моих на него не хватит. Надо было опять действовать быстро. Он еще только перекатывался на спину, он еще не успел прийти в себя, а я уже вскочил на ноги. Он потянулся к карману. Я подпрыгнул и ударил его ногой в живот.
Он застонал и откатился в сторону. А я бросился бежать. Я бежал изо всех оставшихся во мне сил. Но улица шла круто вверх, и на полпути мне пришлось перейти на шаг. Я повернулся и прислушался. Было слишком темно, чтобы я мог увидеть, встал ли он на ноги или все еще лежит на тротуаре. И слышно ничего не было, кроме стука моего сердца и молоточков в висках. Привалившись к стене, я восстанавливал дыхание. Я чувствовал себя страшно слабым, вот-вот в обморок упаду. И я не знал, хватит ли мне сил подняться на гребень холма.
Я уже поздравил себя с чудесным спасением, когда увидел на стене, как раз там, где оставил своего преследователя, крадущуюся тень. На этот раз страх приковал мои ноги к земле. Я был полностью парализован. Я видел, как он подкрадывается все ближе и ближе, и не мог шевельнуться. Он будто понял, что со мной: движения его ничуть не ускорились.
В нескольких футах от меня он вытащил пистолет. Я бессознательно поднял руки. Он подошел и обыскал меня. Потом сунул пистолет обратно в карман. Молча. Обшарил мои карманы, ничего не нашел в них, ткнул мне в челюсть ребром ладони и отошел к мусорному ящику.
– Опусти руки, – приказал он тихим и злым голосом.
Руки мои повисли, словно выбитые из суставов. Я окаменел от страха. Он снова вытащил пистолет из кармана, прицелился и тем же ровным жутким голосом сказал:
– Сейчас я тебе все кишки выпущу, грязный пес.
И я рухнул наземь. Падая, услышал, как пуля брызнула о каменную стенку. Так. Конец. Это и есть расстрел. Я помню, как подтянул ноги к подбородку, свернулся, как эмбрион в утробе, прикрыл локтем глаза. Потом раздались выстрелы, и я услышал, как кто-то побежал.
Тут я внезапно сообразил, что даже не поцарапан. Я приподнялся, увидел, как драпает мой убийца от человека, стреляющего ему вслед. Несколько раз тот выстрелил, но, очевидно, промазал.
Я неуверенно встал на ноги, все еще не веря, что остался целым и невредимым. Стал ждать, когда вернется сторож. Он подошел ко мне.
– Помогите мне, – взмолился я. – Я еле на ногах стою.
– Какого черта вам здесь понадобилось в такое время?
– У меня сил совсем нет, – пробормотал я. – Потом все объясню. Не могли бы вы довести меня до дому?
Я рассказал ему, где живу, рассказал, что я писатель, что вышел подышать воздухом перед сном.
– Он меня обчистил, – закончил я. – Какое счастье, что вы подоспели.
Еще немного такого трепа, и сторож размяк настолько, что сказал:
– Вот, держите и езжайте домой на такси. Думаю, что с вами все в порядке.
И он сунул мне доллар.
Возле отеля я нашел такси и попросил везти меня на Лав-Лайн. По дороге я купил пачку сигарет.
На этот раз света в окнах не было. Я пробрался через веранду и проскользнул вниз, в прихожую. Тишина. Прижавшись ухом к стене, долго и внимательно прислушивался. Потом так же тихо вернулся назад, подошел к комнатке в другом конце прихожей, где обычно спала толстуха. Похоже, что там никого нет. Медленно повернул дверную ручку и, как только дверь приоткрылась, опустился на четвереньки. Передвигаясь ползком, ощупью добрался до кровати, поднял руку, провел по одеялу. Постель была пуста. Я быстро разделся и забрался под одеяло. Под ноги попалось несколько сигаретных окурков – вылитые жуки на ощупь.
Заснул я сразу же. Мне снилось, что я лежу в углу возле камина. Я прикрыт меховой попонкой, у меня широкие мягкие лапы и длинные уши. В лапах я держу кость, дочиста обглоданную, гладко вылизанную, которую ревниво стерегу даже во сне. И тут в комнату вошел человек и ткнул меня ногой под ребра. Я притворился, что мне ничуть не больно. Он размахнулся и пнул меня еще раз – то ли он хотел, чтобы я зарычал, то ли чтобы выпустил кость.
– Встать! – рявкнул он, взмахнув плеткой, которую до сих пор прятал за спиной.
Но у меня нет сил подняться. Я смотрю на него снизу вверх жалобным влажным взглядом, безмолвно умоляя оставить меня в покое.
– Пошел вон отсюда! – рычит человек и тычет в меня рукояткой плети.
Пошатываясь, я встал на все четыре лапы и попробовал проковылять пару шажков. Но кажется, у меня перебит хребет. И я оседаю, опадаю, как проколотый мяч.
Человек снова поднял плетку и с холодной яростью ударил меня по голове. Я взвыл от боли, это разъярило его еще больше, и он принялся охаживать меня со всех сторон. Я попробовал подняться – не получилось: да, позвоночник сломан. Я извивался на полу, как осьминог, и получал удар за ударом. Они сыпались так безжалостно, что дыхание мое прерывалось. Только после того как палач, посчитав, что со мной покончено, ушел, я смог как-то облегчить свои муки. Сначала только скулил, потом, когда ко мне стали возвращаться силы, завыл, завизжал, закричал. Кровь из меня можно было выжимать, как воду из губки. Она растекалась повсюду, образовывая большие темные пятна, как в мультипликации. А голос мой между тем все слабел и слабел, повизгивал я теперь лишь время от времени.
Я проснулся, кто-то тряс меня за плечи.
Я открыл глаза: надо мной склонились две женщины.
– Ну хватит! Ради Бога, хватит! – говорила толстая. А другая ей вторила:
– Боже мой, Вэл, что с тобой? Просыпайся, просыпайся же!
Я приподнялся на локтях и смотрел на них, еще во власти сна. Я был абсолютно гол, и они видели, что я весь в кровавых ссадинах и синяках.
– Где ты пропадал? Что случилось? – Теперь они говорили дуэтом.
– По-моему, я спал, – попробовал я улыбнуться, но вместо улыбки мое лицо исказилось гримасой. – Взгляните на мою спину. Ощущение такое, будто у меня позвоночник сломан.
Осторожно, словно на мне было написано «стекло», они перевернули меня на живот.
– Ты весь в синяках! Тебя избили.
Я прикрыл глаза, пытаясь припомнить, что же со мной происходило. Все, что я мог вспомнить, было сном: мерзавец, стоявший надо мной с плеткой и лупивший меня изо всех сил. Как он пнул меня под ребра, будто шелудивую дворнягу пнул. («Сейчас я тебе все кишки выпущу, грязный пес».) Я совершенно отчетливо припомнил, что у меня был сломан позвоночник. Я распластался на полу, как осьминог. И в этом беспомощном положении он хлестал меня с нечеловеческой жестокостью.
– Дай ему отоспаться, – услышал я голос толстухи.
– Нет, «скорую» надо вызвать, – ответил второй голос, и они принялись спорить.
– Уходите, дайте мне побыть одному, – проворчал я.
И снова стало все тихо, и я заснул. Мне снилось, что я на собачьей выставке. Я – чау-чау с голубым бантом на шее; в соседнем загончике другой чау-чау, у него розовый бант. Мы ждем: кто-то из нас должен получить приз.
