Предаваясь этим размышлениям, Арт не знал, что решительный момент приближается и что очень скоро – а именно вот в этот вечер, о котором идет речь, – Мел О’Масси позвонит и в обычной своей как бы ленивой манере попросит его зайти – ну, просто чтобы бросить взгляд на необычную конфигурацию фигур и цифр, только что возникшую на его экране. Ну конечно, сказал Мел, я мог бы всю эту штуку принести к вам, мистер вице, но тогда мне пришлось бы это оформлять как доклад, а я тебя прошу просто глянуть и сказать, оформлять мне эту странную выкладку как доклад или сбросить ее на фиг. Конечно, Арт, в любое время, но лучше сегодня вечером. Ну да, в любое время сегодня вечером, но лучше прямо сейчас. Тебе хватит десяти минут, чтобы понять, как это срочно. Шит, хотел бы я, чтобы это не было срочно!
Когда он вошел в обширный офис Мела, глядящий окнами на поздний закат над Гудзоном, его пронзило странное чувство неожиданного хроматического баланса сродни тому, что испытываешь перед каким-нибудь шедевром живописи. Он не сразу понял, что завершало эту картину. Все вроде было как обычно: бездонные небеса с их золотой пылью над гребнем Манхаттана и изумрудным сводом, в котором уже обозначились звезды в стадии раннего умывания. Все было, иными словами, неотразимо и непостижимо, как всегда, если глядеть из большой полутемной комнаты. В следующий момент он нашел этот момент неожиданности. Это был экран персонального компьютера Мела О’Масси, столь персонального, что он никому не разрешал даже вытереть с него пыль. Экран показывал комбинацию простых геометрических форм: круг, квадрат, пара параллелепипедов, пригоршня треугольников разных размеров. Помимо форм там была представлена и комбинация красок, простых и ярких: красная, черная, лазурная, лимонно-желтая. В целом это было похоже на элементы простейших хроматических материй, представленных публике во времена великих открытий, в частности на первой супрематистской выставке Казимира Малевича с учениками в октябре 1915 года.
Пару минут Арт стоял словно под гипнозом посреди комнаты, за спиной у Мела, в то время как последний слегка покачивался на своем стуле, сцепив пальцы на затылке. После того как эта неизмеримая «пара минут» истекла, вице-през понял, что хроматический праздник означает не что иное, как окончательный приговор Стенли Корбаху: его царство кончилось!
– Понял? – спросил Мел, не поворачивая головы.
– Да, – ответил Арт и тут же подбоченился с вызовом. – Что бы ни показывала твоя факинг штука, я никогда не предам Стенли!
– Почему бы вам не присесть рядом, мистер вице? – мягко предложил Мел. – Послушай, Арт, – начал он, когда его друг-свояк подкатил стул к компьютеру. – Видит Бог, я не хотел взрывать старого сукина сына! Признаюсь тебе, он был идолом моей ранней юности со всеми его командами гребцов и яхтсменов, с его девушками и автомашинами от Винси Уилки, с его прошлым морского пехотинца и аристократическим воспитанием, с его гениальными финансовыми операциями и скандальными «исчезновениями», наконец, с его всемирным крестовым походом благотворительности. Конечно, я ненавидел его за то, что он поработил девушку моей мечты, королеву Тихоокеанского побережья от Санта-Моники до Марина-дель-Рей, однако вскоре я увидел, что она мало изменилась со времен наших сборищ в «Первом Дне». Все та же лихая кобылка, какой я ее знал, и всегда поскачет навстречу, стоит только… ну ладно.
Словом, у меня не было никакого желания посчитаться со Стенли, и я вовсе не хотел приступать к исследованию его финансовых дел. Я знал, чего ждут от этого исследования Норм и его большинство в Совете. Я даже собирался уволиться из лавки, когда однажды Норм вызвал меня на разговор. Он сказал: «Постарайся доказать кредитоспособность Стенли. Используй любую информацию, какая тебе нужна для этой цели, взломай любые коды под мою ответственность, найми любых беспристрастных людей, докажи, что он кредитоспособен, и я обещаю, ничего плохого с тобой не случится. Больше того, ты получишь повышение раньше, чем рассчитываешь. Больше того, я обещаю прекратить все боевые операции против Стенли и начать переговоры. Однако, – продолжил он, – я на сто процентов уверен, что даже ты, О’Масси, не сведешь его баланс, как бы ни старался. Наоборот, ты рассеешь всю дымовую завесу, которую там сотворили Сол Лейбниц и Енох Агасф, считавший, как говорят, таланты и статиры самому Помпею». Увы, он оказался прав, свояк! Стенли истощает свои ассеты с такой скоростью, как будто у него прорвало все трубы. Я видел много сумасшедших в деловом мире – не на последнем месте среди них находится великий прагматик Норм, который иногда, похоже, хочет посчитаться со всеми мужиками трех поколений, что трахали Марджори; нет, ты подумай только, сунешь палец в крупнейшие мировые политические и финансовые махинации и немедленно нащупаешь бабу; мы приближаемся к миру великой логики, но войти в него мы не сможем из-за нашего сексуального безумия…
– Ближе к делу, – сухо сказал Арт.
Мел все больше нервничал:
– Я просто хотел сказать, что даже среди этих идиотов Стенли с его благотворительностью безусловно держит первое место. Ну вот, суди сам! – Он положил слегка подрагивающие пальцы на киборд и стал очищать экран компьютера от изображений. Затем, время от времени многозначительно поглядывая на Арта, он приступил к манипуляциям с колонками индексов и цифр. Каждую стадию своих операций он трансформировал в фигурки цветной графики. Экран теперь полыхал супрематическими комбинациями.
У Арта покруживалась голова, пока он наблюдал взаимодействие индикаторов АКББ и NYSE, корреляцию этих данных с данными IMF и Мирового Банка, а потом с данными каких-то неведомых компаний в Индии и России, и засекреченными файлами налогового управления, и результатами текущих операций с наличными в Токио, Йобурге, Гонконге и Лондоне. Все эти информационные юниты[235] вращались вокруг солидных колонок Фонда Корбахов, пока фонд не превратился в шар чисто красного цвета. Увы, произнес Мел почти грустно, почти с проблеском почти человеческой ностальгии и, уж во всяком случае, без злорадства, увы, увы, в темном пространстве вокруг красного шара начинали образовываться внешне невинные цилиндрики, кубики, клинья и ромбоиды, то плавающие отдельно, то хаотически громоздящиеся в углах экрана.
– Теперь ты видишь, друг, что у этого небесного тела больше нет никаких шансов. – Мел вздохнул и полуобернулся к Арту. – Ну что, хочешь, я сделаю финальный «клик-клик»?
Арт молча кивнул. Мел сделал «клик-клик». Все малые части начали вращательное движение вокруг красного шара, периодически атакуя его со своих орбит. Через пару минут шар развалился в бесформенную кашу красных пятен. Смешиваясь с начальными элементами, каша постепенно, но все быстрее и быстрее начала образовывать один калейдоскоп за другим. Сначала нельзя было понять смысла этих превращений, но вскоре стало ясно: изображение теряло изначальные яркие краски, брало верх чисто черное. Наконец все прочие цвета исчезли, и Арт увидел перед собой идеальную форму ярко-черного цвета, тот самый «Черный Квадрат», материя меньше нуля, «ничто» с тенденцией засасывать в себя всякого, кто будет слишком внимательно вглядываться. Таков был конечный результат. Постмодернизм. Поствсе. Деконструкция. Смерть Стенли Корбаха как героя своего поколения. Полное поражение и изгнание байронизма.
– Хотел бы я, чтобы уж и меня засосала чертова штука, – произнес Арт.
Мел расхохотался:
– Брось эту комедию дель арте, Даппертат! Пульчинелла, выше нос! Мы все еще здесь, в нашей виртуальной реальности, в конце концов! – Он сделал еще один «клик-клик» своей «мышкой». «Черный Квадрат» немедленно полетел в тартарары и там, в царстве Тартара, превратился в невидимое пятнышко. Вместо него на экране появился конференц-стол с сидящими вокруг знакомыми лицами.
К этому времени закат над западным гребнем Манхаттана почти завершился, только купол света быстро таял на горизонте, как опустившийся парашют. На одной из стен СИЦ оперативного центра появилась увеличенная проекция компьютерного экрана со всеми этими знакомыми лицами и телами в натуральную величину.
Фактически здесь были только члены клана Корбахов– Бламсдейлов: Норман и Марджори, три дочери Стенли, а именно Сильви Даппертат, Сесили О’Масси и эта знаменитая оперная дива Уокер Росслини с ее антрепренером-мужем, дальше – разведенная жена Нормана Понтессия и их сын, ожиревший добродушный Скотт, по два или три кузена с обеих сторон, их имена не важны, поскольку они совсем не принадлежат к списку наших действующих лиц, и – внимание! – гвоздь сезона, патриарх Дэвид Корбах, который выглядел по меньшей мере на десять лет младше своего девяностошестилетнего возраста.
Мел подкатил свой стул ближе к стене и виртуально, то есть фактически, превратился в одного из участников сборища. Он махнул Арту: «Присоединяйся!» Последний неохотно, но безоговорочно приблизился к стене и обнаружил себя рядом со своей женой, которая улыбнулась ему с обычной нежностью на грани не менее обычной капитуляции.
